Если договоримся, — он ткнул рукой в сторону молочника, — нам это тоже выгодно.
— А если нет?
Ответить Платон не успел. Бесшумно появившийся официант положил перед Ларри белый бумажный прямоугольник. Ларри накрыл записку ладонью, поднёс к глазам, внимательно изучил.
— Совсем со зрением стало плохо, — пожаловался он, перехватив взгляд Платона. — Совсем плохо стал видеть. Очки надо купить. Знаешь что? Я выйду сейчас на воздух. Там цветы привезли, для оранжереи. Хочу отобрать. Минут через десять вернусь. Ещё одну вещь хочу спросить у тебя. Мы Шамиля не светим?
— Ни под каким видом, — отрезал Платон. — Это счастье, что они про него ещё не прочухали. Ёлки-палки, вообще! «Инфокар»! Газеты почитать — так самая крутая мафия. А на деле — кроме Шамиля у нас никого и нет. Крыша у нас такая — поварёнок. Маленький Мук.
Ларри покивал, размышляя, поднялся и медленно вышел из гостиной, засовывая в карман принесённую официантом бумажку. За дверью резко ускорил шаги, отмахнулся от швейцара, попытавшегося набросить на него пальто.
У скамьи за ёлками Ларри ждали пятеро.
— Максим, — Шамиль поочерёдно тыкал пальцем. — Юра. Женя. Владимир Петрович.
— Вы старший? — спросил Ларри у Владимира Петровича.
— Я, — кивнул тот. — А Максим — главный.
Глава 46
Суббота для человека
«Сколько на небе звёзд,
столько и девушек в Риме».
Овидий
Днём в субботу Платону позвонили корреспонденты с телевидения.
— Вы, Платон Михайлович, на каком участке собираетесь проголосовать? — поинтересовались деликатно. — Хотели бы заснять для дневного эфира.
Участок Платон назвал, но вспомнил вдруг, что не знает, где его паспорт. И как голосовать — тоже не очень понятно. В старые времена существовал какой-то открепительный талон. А сейчас?
Срочно связались с Москвой. У Марии платоновского паспорта не оказалось. Про талон она тоже ничего не знала.
— Вообще, что ли?! — вопил Платон в трубку. — Совсем, что ли?! Давай лети сюда сама или как хочешь, но чтобы всё было! Мне голосовать завтра в восемь тридцать! Чем вы там все занимаетесь? Я про такую ерунду думать должен!
Потом звонил ещё трижды, лютовал. Когда узнал, что поставили на уши паспортный стол, уже вызвали начальника и срочно делают новый паспорт, но с фотографиями двадцатилетней давности, потому что других не нашлось, рассвирепел окончательно и сказал появившемуся на пороге Ларри:
— Чёрт знает что! Они там совсем! Надо знаешь что сделать? Надо взять на работу одну нормальную секретаршу, чтобы с компьютером и с языком и чтобы с головой у неё всё было в порядке…
— Конечно, возьмём, — охотно согласился Ларри. — Обязательно. А зачем?
— Чтобы не было дурацких проколов. Завтра голосовать, а у меня паспорта нет.
— А у тебя его и не может быть.
— Это ещё почему?
— Потому что он у меня, — Ларри выудил из кармана пиджака паспорт Платона, помахал в воздухе и спрятал обратно. — Завтра пойдёшь голосовать — я тебе отдам. Потом обратно заберу.
— Всё равно не дело. Ты, что ли, должен про все помнить? Мы же им всем хренову тучу денег платим!
— А ты их выгони, — посоветовал Ларри. — Всех выгони. Тебе же спокойней будет. Звонят, факсы шлют, от дел отрывают… Я всё равно ничего не забываю. Не получается.
— Да? Не забываешь? Я кому вчера сказал, что мне нужно с американкой поговорить? И где она?
— Вчера же здесь и была, — нагло соврал Ларри, глядя на Платона добрыми и наивными глазами. — Чай пила. Тебя ждала.
— А я где был?
— Тебе виднее.
Платон озадачился.
— Знаешь, у меня какая идея есть? Надо на завтра снять пару ресторанов. Для социологов, для артистов. Предвыборный штаб. На вечер, часов с восьми.
— Не рано гулять начинаем?
— Самый раз. И надо, чтобы здесь стол накрыли. Человек на двадцать — двадцать пять. Обзвони всех. Пусть ещё телевизоры поставят. Сделаешь?
— Сейчас распоряжусь.
— И американка пусть сюда приезжает. Ты же ничего не забываешь, да?
Ларри и вправду ничего не забывал. Но привозить американку в особняк ему не хотелось категорически. Слишком запутанной была обстановка, и фигуры на шахматной доске меняли цвет поминутно, совершая при этом не предусмотренные правилами ходы. Усложнять ситуацию без необходимости, ограничивая платоновскую свободу манёвра неизбежной в данном случае личной заинтересованностью, ему никак не хотелось. Надежда была на то, чтобы чуточку потянуть время, дать Платону нырнуть в сумасшедшую круговерть последнего перед голосованием дня, чтобы требование немедленно предоставить новую наложницу для падишаха отодвинулось на задний план и потеряло остроту.
Впрочем, тщетность надежд Ларри понимал прекрасно.
День складывался на редкость тяжело и нервно. Утерянный паспорт — семечки.
На трёх избирательных участках милиция и сапёры искали взрывные устройства — телефонные шутники скучать не давали.
Начальник республиканского избиркома, всмотревшись как следует в одухотворённые лица эмиссаров Фредди Крюгера, сказался тяжело больным, принял огненной воды и сгинул, по дороге выкинув в никуда мобильный телефон.
В двух казачьих станицах вывесили красные флаги и выставили дозоры на подступах. В одну из этих станиц попыталась проникнуть группа социологов на предмет окончательного выяснения общественного мнения и с разведывательной миссией — не ведётся ли запрещённая законом агитация. Девочкам-социологиням доходчиво объяснили, что с ними прямо сейчас сделают, а старшему группы просто накостыляли. Кроме того, какой-то юный пионер проколол все четыре колеса автомобиля социологов, и пришлось скрываться в кустах до прибытия резервной машины.
А ещё из Москвы прилетел давно ожидаемый фотокорреспондент из «Коммерсанта», который начал отмечать успех всенародного волеизъявления ещё до взлёта, в полёте продолжил, впал в задумчивость, по прилёте нечаянно закурил на лётном поле, теперь находился в аэропортовском обезьяннике. И его нужно было срочно вызволять, потому что буйный нрав столичного тусовщика плохо сочетается с темпераментом местных ментов.
Назначенное на восемь вечера селекторное совещание с главами районов отняло кучу времени. Да без толку — все подтверждали усталыми голосами стопроцентную готовность к правильному голосованию и уверенность в победе. Но ни одна попытка выяснить, на чём эта уверенность базируется, успехом не увенчалась.
В ночи к особняку проник местный историк и этнограф, таскавшийся за Платоном по всем митингам, долго скандалил на крыльце, вопил сорванным голосом, что ему назначено, что с ним договорено, что иначе он ни за что не отвечает и ничего не гарантирует. Как выяснилось, он договорился со стариками в некоем отдалённом селении, что привезёт к ним Платона, и они все вместе съедят специально сваренную для высокого гостя баранью голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— А если нет?
Ответить Платон не успел. Бесшумно появившийся официант положил перед Ларри белый бумажный прямоугольник. Ларри накрыл записку ладонью, поднёс к глазам, внимательно изучил.
— Совсем со зрением стало плохо, — пожаловался он, перехватив взгляд Платона. — Совсем плохо стал видеть. Очки надо купить. Знаешь что? Я выйду сейчас на воздух. Там цветы привезли, для оранжереи. Хочу отобрать. Минут через десять вернусь. Ещё одну вещь хочу спросить у тебя. Мы Шамиля не светим?
— Ни под каким видом, — отрезал Платон. — Это счастье, что они про него ещё не прочухали. Ёлки-палки, вообще! «Инфокар»! Газеты почитать — так самая крутая мафия. А на деле — кроме Шамиля у нас никого и нет. Крыша у нас такая — поварёнок. Маленький Мук.
Ларри покивал, размышляя, поднялся и медленно вышел из гостиной, засовывая в карман принесённую официантом бумажку. За дверью резко ускорил шаги, отмахнулся от швейцара, попытавшегося набросить на него пальто.
У скамьи за ёлками Ларри ждали пятеро.
— Максим, — Шамиль поочерёдно тыкал пальцем. — Юра. Женя. Владимир Петрович.
— Вы старший? — спросил Ларри у Владимира Петровича.
— Я, — кивнул тот. — А Максим — главный.
Глава 46
Суббота для человека
«Сколько на небе звёзд,
столько и девушек в Риме».
Овидий
Днём в субботу Платону позвонили корреспонденты с телевидения.
— Вы, Платон Михайлович, на каком участке собираетесь проголосовать? — поинтересовались деликатно. — Хотели бы заснять для дневного эфира.
Участок Платон назвал, но вспомнил вдруг, что не знает, где его паспорт. И как голосовать — тоже не очень понятно. В старые времена существовал какой-то открепительный талон. А сейчас?
Срочно связались с Москвой. У Марии платоновского паспорта не оказалось. Про талон она тоже ничего не знала.
— Вообще, что ли?! — вопил Платон в трубку. — Совсем, что ли?! Давай лети сюда сама или как хочешь, но чтобы всё было! Мне голосовать завтра в восемь тридцать! Чем вы там все занимаетесь? Я про такую ерунду думать должен!
Потом звонил ещё трижды, лютовал. Когда узнал, что поставили на уши паспортный стол, уже вызвали начальника и срочно делают новый паспорт, но с фотографиями двадцатилетней давности, потому что других не нашлось, рассвирепел окончательно и сказал появившемуся на пороге Ларри:
— Чёрт знает что! Они там совсем! Надо знаешь что сделать? Надо взять на работу одну нормальную секретаршу, чтобы с компьютером и с языком и чтобы с головой у неё всё было в порядке…
— Конечно, возьмём, — охотно согласился Ларри. — Обязательно. А зачем?
— Чтобы не было дурацких проколов. Завтра голосовать, а у меня паспорта нет.
— А у тебя его и не может быть.
— Это ещё почему?
— Потому что он у меня, — Ларри выудил из кармана пиджака паспорт Платона, помахал в воздухе и спрятал обратно. — Завтра пойдёшь голосовать — я тебе отдам. Потом обратно заберу.
— Всё равно не дело. Ты, что ли, должен про все помнить? Мы же им всем хренову тучу денег платим!
— А ты их выгони, — посоветовал Ларри. — Всех выгони. Тебе же спокойней будет. Звонят, факсы шлют, от дел отрывают… Я всё равно ничего не забываю. Не получается.
— Да? Не забываешь? Я кому вчера сказал, что мне нужно с американкой поговорить? И где она?
— Вчера же здесь и была, — нагло соврал Ларри, глядя на Платона добрыми и наивными глазами. — Чай пила. Тебя ждала.
— А я где был?
— Тебе виднее.
Платон озадачился.
— Знаешь, у меня какая идея есть? Надо на завтра снять пару ресторанов. Для социологов, для артистов. Предвыборный штаб. На вечер, часов с восьми.
— Не рано гулять начинаем?
— Самый раз. И надо, чтобы здесь стол накрыли. Человек на двадцать — двадцать пять. Обзвони всех. Пусть ещё телевизоры поставят. Сделаешь?
— Сейчас распоряжусь.
— И американка пусть сюда приезжает. Ты же ничего не забываешь, да?
Ларри и вправду ничего не забывал. Но привозить американку в особняк ему не хотелось категорически. Слишком запутанной была обстановка, и фигуры на шахматной доске меняли цвет поминутно, совершая при этом не предусмотренные правилами ходы. Усложнять ситуацию без необходимости, ограничивая платоновскую свободу манёвра неизбежной в данном случае личной заинтересованностью, ему никак не хотелось. Надежда была на то, чтобы чуточку потянуть время, дать Платону нырнуть в сумасшедшую круговерть последнего перед голосованием дня, чтобы требование немедленно предоставить новую наложницу для падишаха отодвинулось на задний план и потеряло остроту.
Впрочем, тщетность надежд Ларри понимал прекрасно.
День складывался на редкость тяжело и нервно. Утерянный паспорт — семечки.
На трёх избирательных участках милиция и сапёры искали взрывные устройства — телефонные шутники скучать не давали.
Начальник республиканского избиркома, всмотревшись как следует в одухотворённые лица эмиссаров Фредди Крюгера, сказался тяжело больным, принял огненной воды и сгинул, по дороге выкинув в никуда мобильный телефон.
В двух казачьих станицах вывесили красные флаги и выставили дозоры на подступах. В одну из этих станиц попыталась проникнуть группа социологов на предмет окончательного выяснения общественного мнения и с разведывательной миссией — не ведётся ли запрещённая законом агитация. Девочкам-социологиням доходчиво объяснили, что с ними прямо сейчас сделают, а старшему группы просто накостыляли. Кроме того, какой-то юный пионер проколол все четыре колеса автомобиля социологов, и пришлось скрываться в кустах до прибытия резервной машины.
А ещё из Москвы прилетел давно ожидаемый фотокорреспондент из «Коммерсанта», который начал отмечать успех всенародного волеизъявления ещё до взлёта, в полёте продолжил, впал в задумчивость, по прилёте нечаянно закурил на лётном поле, теперь находился в аэропортовском обезьяннике. И его нужно было срочно вызволять, потому что буйный нрав столичного тусовщика плохо сочетается с темпераментом местных ментов.
Назначенное на восемь вечера селекторное совещание с главами районов отняло кучу времени. Да без толку — все подтверждали усталыми голосами стопроцентную готовность к правильному голосованию и уверенность в победе. Но ни одна попытка выяснить, на чём эта уверенность базируется, успехом не увенчалась.
В ночи к особняку проник местный историк и этнограф, таскавшийся за Платоном по всем митингам, долго скандалил на крыльце, вопил сорванным голосом, что ему назначено, что с ним договорено, что иначе он ни за что не отвечает и ничего не гарантирует. Как выяснилось, он договорился со стариками в некоем отдалённом селении, что привезёт к ним Платона, и они все вместе съедят специально сваренную для высокого гостя баранью голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126