— Вы как думаете, Игорь, — обратился Эф Эф к моложавому мужчине, — это он за вами? Или за мной?
— Кто? Ах, этот… Понятия не имею. Им же сейчас делать нечего, вот и занимаются удовлетворением своего и казённого любопытства. Так договорились?
Ленка очень хорошо знала, что есть темы, которые с мужем обсуждать бессмысленно. Но часов в пять она проснулась, мужа рядом не обнаружила, поворочалась немного, потом встала и увидела полоску света под дверью в кабинет. На рабочем столе и на полу валялись скомканные листы бумаги. Федор Фёдорович сидел в кресле и что-то быстро писал. Увидев Ленку, мгновенно перевернул листок и сделал ещё движение, будто пытаясь загородить собой разбросанный бумажный мусор. На лице Эф Эфа изобразилась такая тоска, которую она наблюдала только раз в жизни — в приёмной, перед последней встречей с Ларри.
— Что-то случилось? — тревожно спросила Ленка.
— Выйди, — неожиданно грубо сказал Федор Фёдорович. — Выйди, закрой дверь и ложись.
— Я больше не засну.
— Тогда погладь мне рубашку. В восемь мне надо уходить. Все. Сейчас я очень занят.
С этого утра их жизнь переменилась неузнаваемо. Со свидания с загадочным дедушкой муж пришёл только к вечеру. Таким Ленка его ещё не видела.
— Что? — крикнула она, не на шутку перепугавшись, забыв про обиду, и перегородила Эф Эфу дорогу.
— Я, — замогильным голосом объявил муж, — возвращаюсь на государственную службу.
— Куда?
— На го-су-дарст-вен-ную службу, — Эф Эф поводил пальцем перед её носом и невесело оскалился. — Вот. Дослужился.
— На какую? Снова в органы?
— Иди сюда. Скажу на ухо.
Он прошептал два коротких слова. Ленку качнуло.
— Если тебе ещё хоть кто-то из «Инфокара» позвонит, не вздумай разговаривать. Поняла? Категорически. Ни с одной живой душой. Хотя теперь они до тебя не дозвонятся…
Глава 12
Старик
«Если рука не ранена,
можно нести в руке и яд -
яд не повредит не имеющему ран».
«Дхаммапада»
У него имелись имя, отчество и фамилия. Но так его могли бы называть только те, кто не был знаком лично. Впрочем, непосвящённые никак его не называли, потому что даже не догадывались о существовании этого человека. А те, кто знали, именовали его просто Старик.
Ещё у него была биография, неотчётливые следы которой хранились в пыльных папках. Папки лежали в сейфах, а сейфы — в архивах, доступ же к ним — закрыт. Поэтому место биографии занимали легенды.
О том, например, как, возвращаясь в Москву из далёкой командировки, он звонил по телефону жене, сухо сообщал: «Прибыл», называл свою фамилию и тут же вешал трубку, не дожидаясь ответа. Про его жену никто ничего не знал, но она несомненно существовала, о чём свидетельствовал странный звонок во время одного из совещаний, проводимых Стариком. Тогда, несмотря на строжайший запрет соединять с кем бы то ни было, он вдруг снял трубку, молча послушал, положил трубку на место, продолжил и завершил совещание в обычном ритме, после чего сразу уехал и больше в тот день не возвращался. И это вполне понятно, так как по телефону ему сообщили, что его жена сегодня утром повесилась.
Шли годы, изменяя биологический возраст Старика, но практически никак не сказываясь на его внешности. Он перестал появляться в кабинетах и всё время проводил в профессорской квартире на Ленинском проспекте, где вместо повесившейся жены за ним ухаживали молодые люди с военной выправкой. Они же контролировали поток посетителей, приходивших к Старику за советом.
Это давалось с трудом, потому что посетителей бывало много, беседы нередко затягивались, а допустить, чтобы экс-президент Горбачёв столкнулся в коридоре или на лестнице с экс-председателем КГБ Крючковым было никак нельзя.
Каждое утро Старик просыпался ровно в шесть, нажимал кнопку звонка. Тут же возникал молодой человек, отдёргивал занавески на окнах и ставил на столик рядом с маленькой, похожей на детскую, кроваткой круглый латунный поднос. На подносе неизменно находились: яблоко, розетка с мёдом, два куска чёрного хлеба, чашка с зелёным чаем и изящная серебряная рюмка с каплями, изготовленными по рецепту, которым Старик был обязан китайским товарищам. Через сорок минут остатки завтрака уносились, но поднос с рюмкой оставался рядом со Стариком и сопровождал его в передвижениях по квартире. Через два часа к первой рюмке добавлялась вторая, потом третья, пока число их не достигало восьми. Убирать опустевшие рюмки Старик запрещал, лично контролируя приём лекарства и никому не доверяя.
День Старик проводил в кабинете, при наглухо задёрнутых плотных шторах, в свете настольной лампы с зелёным матерчатым абажуром, рядом с трофейным немецким радиоприёмником «Телефункен», постоянно включённым и подмигивавшим жёлтым кошачьим глазом то гипсовому бюсту Ивана Грозного, то чучелу грифа белоголового, подаренному товарищами из сталинградского обкома.
Здесь же Старик принимал посетителей.
Вот и сейчас он сидел в кресле за столом, рассматривал очередного гостя и держал паузу.
Этого человека Старик помнил молодым и зелёным лейтенантом, которого ему представили в день выпуска, сказав — способный, далеко пойдет.
В этих словах была и правда, и неправда. Лейтенант действительно пошёл далеко и дослужился до генерал-лейтенанта. А вот со способностями дело обстояло намного хуже. Недостойная история с бывшим его подчинённым, неким Корецким, объявившим персональную вендетту одной коммерческой структуре, проигравшим войну и подвергнутым показательной казни в самом центре столицы, однозначно свидетельствовала о никуда не годной работе с кадрами, отсутствии стратегического мышления, а также о неумении держать удар. Заметим также, что этого человека подчинённые именуют не то Батей, не то ещё как-то, а он к этому относится одобрительно и даже поощряет. Комбат — батяня… Плебейские штучки. Налицо дурной вкус и невоспитанность. Ничего более.
Если при участии и руками таких людей предполагается решать задачи, подобные обсуждаемой, то… Бедная страна…
— То, что вы с коллегами вознамерились совершить, молодой человек, — сухо произнёс Старик, — во все времена именовалось государственным переворотом. Будем называть вещи своими именами. Так вот. Осмелюсь обратить ваше внимание на то, что по части переворотов у вас опыт весьма и весьма печальный. Достаточно вспомнить август девяносто первого да, пожалуй, и лето девяносто шестого, чтобы серьёзно усомниться в ваших возможностях. Намерения ваши перестанут быть тайной уже в ближайшее время, возникнет серьёзное, причём отнюдь не соответствующее вашим скромным способностям, противодействие, и на этом ваша, молодой человек, авантюра закончится. Пшиком-с. Вот так. Вы хотели диагноз — вы его получили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126