Утром он сразу направился в редакцию, но по дороге свернул в сторону, задержался у витрины «Смены». На первой полосе, под передовой, была напечатана его информация. Тоскливо сжалось сердце. Как это так – он не на работе? Нелепо, дико. Валентин смотрел на газету, пытался представить, что сейчас происходит в редакции. Наверное, там смятение, паника – ведь не может редакция работать без него! Нет, не то: он без редакции не может, а газета будет выходить и без него.
– Любуешься? – услышал он обрадованный голос, обернулся: перед ним стоял Олег. – Я вот тоже каждый номер прихожу смотреть. Как на могилу хожу. Кстати, я слышал, что твоему оптимизму нанесен ощутительный удар? Что ты намерен делать?
– Ты уже знаешь? – удивился Валентин.
– Вести о служебных несчастьях летят быстрее пули. А я ведь только и живу редакционными новостями. Признаться, был удивлен, что тебя, именно тебя, уволили. Не скрою, обрадовался. Этот случай поможет нам разрешить наш спор. Что же ты намерен делать?
– Еще не знаю, – ответил Валентин. – Пока не верю.
Олег громко расхохотался и проговорил:
– Подожди, исчезнут робкие надежды.
Сдержав злость, Валентин произнес:
– Устроюсь в многотиражку. Где наша не пропадала? Без работы не буду.
– Где-нибудь ваша да пропадет, если дальше так же будет. Ты тщетно стараешься себя успокоить… Едем отсюда? Что, мало городов, газет? Неужели ты не испытываешь желания доказать «Смене», что на ней свет клином не сошелся?
– Меня не «Смена» уволила, а Копытов.
– Ну, а ему доказать? – разгорячился Олег.
– Зачем мне это?
– В благородство играешь, – презрительно заключил Олег.
Они, не сговариваясь, свернули в проулок. Обоим хотелось довести разговор до конца. Но если Валентин еще сдерживался, то Олег заговорил ожесточенно:
– Мне органически неприятны люди вроде тебя. Вы руководствуетесь не искренними желаниями, а разного рода утвержденными правилами. Не люди, а свод правил и норм поведения. Сухость и серость сплошная. Бог мой, если бы вдруг центральные газеты перестали, например, печатать рецензии на новые кинофильмы, что бы вы стали делать? Мнения-то у вас ведь сроду не бывало!..
– Всё?
– Почти.
Усмешка Олега раздражала Валентина, он нервничал, завидуя его самоуверенности, и начал говорить негромко, глядя под ноги, тщательно подбирая слова:
– Согласен, что у нас еще уйма перестраховщиков, особенно в литературе, искусстве и журналистике. К сожалению, перестраховщиков не судят.
«Почему он улыбается с таким превосходством? – подумав, замолчал Валентин. – Почему он всегда самодоволен? Неужели он убежденнее меня?»
– Ты носишь розовые очки. Опасное приспособление, – сказал Олег. – Оно искажает реальную действительность. Его несправедливо увольняют с работы, а он с жаром доказывает, что в нашей природе несправедливости не существует. Копытовы не скоро на пенсию уйдут. Не один, так другой добьет. Их много.
– Ты вопишь о разных страхах, а не пишешь. Это хуже перестраховки. Ты, имеющий собственное мнение, написал фальшивую рецензию. Ты подделался под мнение, с которым не был согласен.
– Случай с моей рецензией – ерунда, нелепый случай, – растерянно ответил Олег. – Я говорю о другом. Вот я часто бывал в театрах на приемках спектаклей. Поверь мне, ужас, что там происходит! Собираются разного рода представители разного рода учреждений, в той или иной степени связанных с искусством. Начинают обсуждать спектакль. Что они говорят! К искусству они никакого отношения не имеют, в искусстве ничего не понимают, но искусство им подчиняется. У него больше начальников, чем помощников. Об этом, по-твоему, не надо кричать?
– Как называлась твоя статья?
– Я говорю не о статье.
– А о чем?
– О том, о чем писать нельзя.
– Ты просто болтун, извини за грубость. Ты много говоришь и мало делаешь. Я слышал от тебя много метких и ядовитых замечаний о разных недостатках.
– Я не прав?
– А где статьи?
– Чудак! – Олег принужденно рассмеялся. – О недостатках, о которых я болтаю, – он подчеркнуто громко произнес последнее слово, – о таких недостатках статьи писать бессмысленно. Их не напечатают.
– Я тебя спрашиваю: ты написал эти статьи? – упрямо допрашивал Валентин.
– Я знаю, что их не напечатают, – упрямо повторял Олег.
– Вот когда ты их напишешь, тогда и будем разговаривать, – весело сказал Валентин, которому стало ясно, что так спорить можно без конца. – Одно дело – кричать, другое дело – писать. Писать правду многим не под силу. Еще труднее отстаивать правду. Я знаю много случаев, когда у журналистов не хватало упорства, смелости или желания довести дело до конца, по-настоящему рискнуть. Они бросали дело на полпути и за кружкой пива до сих пор жалуются, что их таланты затирают. А я считаю так: надо писать, не заботясь, напечатают или нет. Написать, а там видно будет. Мы с тобой виноваты, что Копытов в руководящем кресле сидит.
Олег ответил удивленным, непонимающим взглядом, поднял руку, чтобы прикоснуться к краям шляпы, но скривил губы и махнул рукой, сказав:
– Я остаюсь при особом мнении.
Взвыла пурга. Валентин испытывал приятное чувство от того, что колючий ветер слепит глаза, обжигает лицо, заставляет повернуться к нему спиной. Его охватила усталость, как после драки. Сознание было возбуждено, словно он решил трудную задачу, сверил ответ по учебнику – правильно.
Он не чувствовал ветра. Лицо одеревенело, больно было шевельнуть мускулами. Он направился в редакцию.
Копытов встретил его обрадованно, крепко пожал руку, предложил папиросу, спросил:
– Ну, как делишки? Я уж хотел к тебе рассыльную послать, узнать. Может, заболел или еще что. Самочувствие-то нормальное, надеюсь?
Тяжесть отлегла от сердца, Валентин весело кивнул.
– Ну и хорошо, ну и молодцом, всегда бы так, – продолжал Копытов, но уже озабоченным тоном, – в нашем деле выдержка, понимаешь ли, нужна. Без нее нельзя. Меня вчера в обкоме пропесочили, будь здоров. И ничего, спасибо за критику сказал. Ты работенку-то ищешь?
– Работу? – недоуменно переспросил Валентин. – Зачем?
– Не святым духом питается человек. Зарплатой.
– А я решил, что вы… – растерянно пробормотал Валентин. – Зачем же вы со мной так разговаривали?
– А что? – в свою очередь удивился Копытов: – По-человечески. Я, может, ночь не спал, соображал, как тебе помочь. Я, когда тебя увольнял, не о кресле думал, не о себе и не о тебе, а о нашем общем деле – о газете. За нее я ответственность держу. Ответственность! За нее мне, так сказать, деньги платят.
– За ответственность или за работу? – вырвалось у Валентина.
Копытов с сожалением посмотрел на него и предложил великодушно:
– Пиши заявление. Уходи по собственному желанию.
– Увольняйте, дело ваше, – с отчаянием проговорил Валентин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62