Шли молча.
– Олег докатился до точки, – вдруг сказал Полуяров. – Его мне нисколько не жалко. Может, и неверно так думать, но я против нянек при великовозрастных младенцах. Ну их к лешему! Олег мне однажды любопытную историю рассказал. Он-то ей не придал никакого значения, а я запомнил. Он, когда еще в школе учился, написал письмо в редакцию областной газеты о том, что школьники играют в уличную денежную игру «чику». Письмо напечатали, а в день выхода газеты Олег был пойман с поличным – сам играл… Может быть, с этого и началось? Ведь «Сорняк» не первый его фельетон о семье… Кто знает, может быть, вовремя его и удалось бы остановить… Что молчишь?
– А что говорить? – искренне признался Валентин. – Говори не говори – поздно.
– Зайдем ко мне? – спросил Полуяров. – Ты ведь холостяк, свободный человек… Все равно на ум ничего не идет. Да еще забыл жену предупредить, что задержусь, будет баня.
Жил Полуяров в деревянном двухэтажном доме. У дверей на проволоке висела ручка звонка. Полуяров дернул несколько раз. За дверью послышались шаги, и женский голос обрадованно спросил:
– С приятелем, конечно, явился?
– А что, нельзя?
– Твое счастье.
Полуяров пропустил Валентина вперед и, набрасывая щеколду, прошептал:
– Страшны только первые минуты.
– Не храбрись, Павлик, все равно ведь боишься.
В свете неяркой лампочки Валентин, обернувшись, увидел маленькую темноволосую женщину, похожую на девочку. Девочку она напоминала и обиженным выражением круглого, широкоскулого лица. Смотрела она исподлобья, но в узких, чуть раскосых глазах пряталась шаловливая улыбка.
– Виноват, Ли-за, – серьезно сказал Полуяров, – закрутился.
Он протянул руку, чтобы погладить жену по голове, но Лиза отклонилась в сторону, и рука опустилась на плечо.
– Рассчитываешь, что растаю? – быстро проговорила Лиза. – Трудно было позвонить? Снять трубку, сказать «задерживаюсь», и все?
Полуяров подталкивал ее вперед, приговаривая:
– А все-таки ты уже не мечешь молнии. Отошла. На кухне Лиза протянула Валентину руку и предложила:
– Зовите меня просто Лизой, я так с детства привыкла, и не стесняйтесь.
Кухня была маленькая, чистенькая, заставленная вещами. Видно было, что прежде чем их разместить, хозяева основательно подумали. Все стояло на своих местах.
Дома Полуяров казался другим человеком, изменилось даже выражение глаз. Сейчас они были спокойными, чуть рассеянными. Чувствовалось, что человек пришел домой, и дом для него – отдых.
На столе появились тарелки с дымящимся борщом, Лиза все делала легко. Ее руки несколько раз взлетели к полкам с посудой, и на столе улеглись ложки, вилки, хлеб. Она сделала несколько движений – и хлеб оказался мелко нарезанным.
– Питайтесь, – пригласила она. – На работе начальник Павлик, а здесь слушайтесь только меня. Павлик, не смотри на меня грозно, я не с тобой разговариваю. Вы знаете, Валя, он при посторонних старается выглядеть строгим, а на самом деле он веселый.
– Ты замучаешь его разговорами, – сказал Полуяров.
– Я замучаю, я и накормлю.
– Что мне с ней делать, не знаю, – озабоченно произнес Полуяров, когда Лиза ушла. – Устает за день. Бодрится, а глаза сонные.
– Трудно так жить? – спросил Валентин.
– Наверное… – Полуяров усмехнулся. – Тяжеловато бывает. Иногда – очень.
– Я не представляю себя семьянином, – признался Валентин, которого после вкусного обеда одолела истома. Приятно было сидеть и дымить папиросой. – Кажется мне, что никогда у меня семьи не будет. Я, может быть, очень коряво выражусь, но не представляю, не понимаю, что такое жена, чем она от обыкновенной женщины отличается. Не знаю.
Видно было, что Полуярову хотелось рассмеяться, но он переборол желание и ответил серьезно:
– И не узнаешь до срока. Вся беда в том, что мы, пока не женаты, неправильно относимся к женщинам. Не за то их любим, за что надо любить. Не тем поклоняемся, кому поклоняться надо. Что нам в женщинах нравится? Глазки, губки, ножки, легкость в мыслях и прочее. Нравятся те, которые с презрением говорят о кухне и красиво о страсти. Ну и попадаемся, как рыбки на жирных червей, извини за прозаизм. Тянет нас к дамочкам, кои хороши только вне семьи…
Они разговаривали, пока Лиза не позвала из комнаты.
Лиза сидела за чертежным столом, втиснутым между кроватью и книжными полками. Дальше, вдоль стены, стояли письменный стол, шкаф, этажерка. Посередине – круглый стол, рядом – детская кроватка. Вся мебель размерами была чуть меньше обычной, будто подобрана под рост Лизы.
– Скучно мне, – прошептала она, – давайте чай пить здесь.
Домой Валентин возвращался поздно. Хозяйка наказала его за это тем, что не истопила печь. В другой раз он смущенно смолчал бы, но сейчас сказал:
– Сам истоплю. Ключ от дровяника где?
Изумленная старушка без слов отдала ключ, и через некоторое время Валентин уже сидел на полу, глядя на пламя в печи…
* * *
…А вдруг ничего не было? Просто приснился дурной сон, сейчас она проснулась, и Олег вот-вот войдет в комнату. Стучат?.. Нет, тихо. Все это было… Кажется, еще одно усилие, еще раз закусить губы и – будешь уверенной, спокойной. А сердце ноет, оно глупое, оно ничего не понимает.
Здесь, на этом стуле, сидел Полуяров, и она рассказывала ему об Олеге. Потом пришел Филипп Владимирович, целовал ей руки и так разволновался, что Ларисе пришлось успокаивать его.
Стучат?.. Стучат! Лариса бросилась в коридор, толкнула дверь.
– Добрый вечер, – ласково проговорила стоявшая на лестничной площадке Лидия Константиновна. – Как далеко вы живете! Извините, что поздно навещаю вас.
Лариса пропустила ее вперед, а сама задержалась в коридоре, чтобы собраться с силами. Она впервые заметила, как похож Олег на мать.
– Где же вы, Ларочка? – позвала Лидия Константиновна. – У вас уютно, симпатично. Не лучше ли стол переставить сюда? Да, кстати, я ведь по делу. Я хочу забрать вещи. А почему у вас такой больной вид? Вы нездоровы?
– Насморк. Какие вещи?
– Только не пейте стрептоцид: действует на сердце. У вас как с сердцем? Вещи Олега, разумеется.
– А! – Лариса чуть не вскрикнула. – Пусть сам придет.
– Сам?! – с ужасом спросила Лидия Константиновна. – Он не может. Не обижайтесь, но ему неприятно. Дома творится что-то страшное. Отец ударил его… Олег измучился. Довольно с него. Он и так много пережил.
«Плакать я не буду, – подумала Лариса, – скорей бы она ушла», а вслух сказала:
– Вон чемоданы. Я все уложила.
Задержавшись в дверях, Лидия Константиновна заботливо, мягким голосом, совсем, как Олег, попросила:
– Ради бога, ни о чем не беспокойтесь. Деньги вы будете получать абсолютно аккуратно.
– Вот спасибо, – кусая губы, ответила Лариса, – вот хорошо…. А сколько вы будете платить мне?
– Рублей триста-четыреста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Олег докатился до точки, – вдруг сказал Полуяров. – Его мне нисколько не жалко. Может, и неверно так думать, но я против нянек при великовозрастных младенцах. Ну их к лешему! Олег мне однажды любопытную историю рассказал. Он-то ей не придал никакого значения, а я запомнил. Он, когда еще в школе учился, написал письмо в редакцию областной газеты о том, что школьники играют в уличную денежную игру «чику». Письмо напечатали, а в день выхода газеты Олег был пойман с поличным – сам играл… Может быть, с этого и началось? Ведь «Сорняк» не первый его фельетон о семье… Кто знает, может быть, вовремя его и удалось бы остановить… Что молчишь?
– А что говорить? – искренне признался Валентин. – Говори не говори – поздно.
– Зайдем ко мне? – спросил Полуяров. – Ты ведь холостяк, свободный человек… Все равно на ум ничего не идет. Да еще забыл жену предупредить, что задержусь, будет баня.
Жил Полуяров в деревянном двухэтажном доме. У дверей на проволоке висела ручка звонка. Полуяров дернул несколько раз. За дверью послышались шаги, и женский голос обрадованно спросил:
– С приятелем, конечно, явился?
– А что, нельзя?
– Твое счастье.
Полуяров пропустил Валентина вперед и, набрасывая щеколду, прошептал:
– Страшны только первые минуты.
– Не храбрись, Павлик, все равно ведь боишься.
В свете неяркой лампочки Валентин, обернувшись, увидел маленькую темноволосую женщину, похожую на девочку. Девочку она напоминала и обиженным выражением круглого, широкоскулого лица. Смотрела она исподлобья, но в узких, чуть раскосых глазах пряталась шаловливая улыбка.
– Виноват, Ли-за, – серьезно сказал Полуяров, – закрутился.
Он протянул руку, чтобы погладить жену по голове, но Лиза отклонилась в сторону, и рука опустилась на плечо.
– Рассчитываешь, что растаю? – быстро проговорила Лиза. – Трудно было позвонить? Снять трубку, сказать «задерживаюсь», и все?
Полуяров подталкивал ее вперед, приговаривая:
– А все-таки ты уже не мечешь молнии. Отошла. На кухне Лиза протянула Валентину руку и предложила:
– Зовите меня просто Лизой, я так с детства привыкла, и не стесняйтесь.
Кухня была маленькая, чистенькая, заставленная вещами. Видно было, что прежде чем их разместить, хозяева основательно подумали. Все стояло на своих местах.
Дома Полуяров казался другим человеком, изменилось даже выражение глаз. Сейчас они были спокойными, чуть рассеянными. Чувствовалось, что человек пришел домой, и дом для него – отдых.
На столе появились тарелки с дымящимся борщом, Лиза все делала легко. Ее руки несколько раз взлетели к полкам с посудой, и на столе улеглись ложки, вилки, хлеб. Она сделала несколько движений – и хлеб оказался мелко нарезанным.
– Питайтесь, – пригласила она. – На работе начальник Павлик, а здесь слушайтесь только меня. Павлик, не смотри на меня грозно, я не с тобой разговариваю. Вы знаете, Валя, он при посторонних старается выглядеть строгим, а на самом деле он веселый.
– Ты замучаешь его разговорами, – сказал Полуяров.
– Я замучаю, я и накормлю.
– Что мне с ней делать, не знаю, – озабоченно произнес Полуяров, когда Лиза ушла. – Устает за день. Бодрится, а глаза сонные.
– Трудно так жить? – спросил Валентин.
– Наверное… – Полуяров усмехнулся. – Тяжеловато бывает. Иногда – очень.
– Я не представляю себя семьянином, – признался Валентин, которого после вкусного обеда одолела истома. Приятно было сидеть и дымить папиросой. – Кажется мне, что никогда у меня семьи не будет. Я, может быть, очень коряво выражусь, но не представляю, не понимаю, что такое жена, чем она от обыкновенной женщины отличается. Не знаю.
Видно было, что Полуярову хотелось рассмеяться, но он переборол желание и ответил серьезно:
– И не узнаешь до срока. Вся беда в том, что мы, пока не женаты, неправильно относимся к женщинам. Не за то их любим, за что надо любить. Не тем поклоняемся, кому поклоняться надо. Что нам в женщинах нравится? Глазки, губки, ножки, легкость в мыслях и прочее. Нравятся те, которые с презрением говорят о кухне и красиво о страсти. Ну и попадаемся, как рыбки на жирных червей, извини за прозаизм. Тянет нас к дамочкам, кои хороши только вне семьи…
Они разговаривали, пока Лиза не позвала из комнаты.
Лиза сидела за чертежным столом, втиснутым между кроватью и книжными полками. Дальше, вдоль стены, стояли письменный стол, шкаф, этажерка. Посередине – круглый стол, рядом – детская кроватка. Вся мебель размерами была чуть меньше обычной, будто подобрана под рост Лизы.
– Скучно мне, – прошептала она, – давайте чай пить здесь.
Домой Валентин возвращался поздно. Хозяйка наказала его за это тем, что не истопила печь. В другой раз он смущенно смолчал бы, но сейчас сказал:
– Сам истоплю. Ключ от дровяника где?
Изумленная старушка без слов отдала ключ, и через некоторое время Валентин уже сидел на полу, глядя на пламя в печи…
* * *
…А вдруг ничего не было? Просто приснился дурной сон, сейчас она проснулась, и Олег вот-вот войдет в комнату. Стучат?.. Нет, тихо. Все это было… Кажется, еще одно усилие, еще раз закусить губы и – будешь уверенной, спокойной. А сердце ноет, оно глупое, оно ничего не понимает.
Здесь, на этом стуле, сидел Полуяров, и она рассказывала ему об Олеге. Потом пришел Филипп Владимирович, целовал ей руки и так разволновался, что Ларисе пришлось успокаивать его.
Стучат?.. Стучат! Лариса бросилась в коридор, толкнула дверь.
– Добрый вечер, – ласково проговорила стоявшая на лестничной площадке Лидия Константиновна. – Как далеко вы живете! Извините, что поздно навещаю вас.
Лариса пропустила ее вперед, а сама задержалась в коридоре, чтобы собраться с силами. Она впервые заметила, как похож Олег на мать.
– Где же вы, Ларочка? – позвала Лидия Константиновна. – У вас уютно, симпатично. Не лучше ли стол переставить сюда? Да, кстати, я ведь по делу. Я хочу забрать вещи. А почему у вас такой больной вид? Вы нездоровы?
– Насморк. Какие вещи?
– Только не пейте стрептоцид: действует на сердце. У вас как с сердцем? Вещи Олега, разумеется.
– А! – Лариса чуть не вскрикнула. – Пусть сам придет.
– Сам?! – с ужасом спросила Лидия Константиновна. – Он не может. Не обижайтесь, но ему неприятно. Дома творится что-то страшное. Отец ударил его… Олег измучился. Довольно с него. Он и так много пережил.
«Плакать я не буду, – подумала Лариса, – скорей бы она ушла», а вслух сказала:
– Вон чемоданы. Я все уложила.
Задержавшись в дверях, Лидия Константиновна заботливо, мягким голосом, совсем, как Олег, попросила:
– Ради бога, ни о чем не беспокойтесь. Деньги вы будете получать абсолютно аккуратно.
– Вот спасибо, – кусая губы, ответила Лариса, – вот хорошо…. А сколько вы будете платить мне?
– Рублей триста-четыреста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62