Засиделся я в городе. Куда бы податься? К шахтерам или к лесорубам?
– Ты сначала из этой истории выкрутись.
Олег с жалостью посмотрел на приятеля и ответил:
– Пустяки. Одну детальку выдумал. Зато очерк получился интересным. – Олег сел на подоконник и, болтая ногами, продолжал: – Все заняты, все пишут, а газета серенькая. Плохи наши дела. Набрали нас без разбора с разных участков так называемого идеологического фронта, а теперь извольте удивляться, почему «Смена» никуда не годится. Оторвись на минутку от трудов праведных, взгляни на номер и попробуй удержись от зевоты. Сухие, как листы в гербарии, отчеты. Близнецы-информации. Нудная передовая. Что читать?
– Очерк О. Вишнякова.
– Вполне согласен с тобой, не сочти за хвастовство. Во всяком случае, не так бледно и невыразительно, как остальное.
Вошел Полуяров, остановился в дверях. А Олег горячо рассуждал о том, что на одних фактах в очерке далеко не уедешь, что, сооруженный из фактов и фактиков, он будет мертворожденным, что очерк – результат творческого отношения к материалу и не грех, если в очерке герой сделает то, что он в жизни не делал.
– Короче говоря, – медленно произнес Полуяров, – скажите мне имя вашей бабушки, и я напишу о вас очерк? – В его серых глазах промелькнули искорки раздражения. – Выдумать легко. Ни ума, ни таланта особого для этого не требуется. А вот писать настоящую обыденную правду – трудно. Ты слишком самонадеян.
– Я просто имею свое собственное мнение, – Олег спрыгнул с подоконника. – Впрочем, в данный момент я мечтаю о парикмахерской, куда и удаляюсь с вашего разрешения.
Когда он ушел, Полуяров сказал:
– Самое опасное в том, что он не понимает, что стал писать хуже.
«Сказать или не сказать? – мучительно раздумывал Николай. – Вроде бы пустяковый случай».
– Я подозреваю, – задумчиво протянул он, – что на заводе будут недовольны очерком.
Оставшись один, Николай долго крутил в руках пресс-папье, думал, и перед глазами вставало лицо Олега – круглый, всегда гладко выбритый подбородок, в зубах папироса с изжеванным мундштуком. Взгляд внимательных голубых глаз то насмешлив, то пренебрежителен. Волнистые русые волосы зачесаны гладко. Одевается Олег без шика, но и без излишней строгости. Лариса Антонова от него без ума. Вообще ему везет, легко живет, весело. Вот убежал в парикмахерскую, а он, Николай, сидит и переживает.
Он завидует приятелю с первого дня знакомства, когда сотрудники областной комсомольской газеты «Смена» встретились на совещании в обкоме комсомола. Все чувствовали себя немного неуверенно, и лишь Олег держался так, будто газетная работа успела ему надоесть. Второй раз молодые журналисты встретились уже в кабинете редактора, обсудили планы ближайших номеров и разъехались по районам области корреспондентами несуществующей газеты. Редакция была, газеты еще не было.
Лучшим материалом в первом номере «Смены» единодушно признали очерк Олега. Николай вздыхал: есть же на свете везучие люди!
– Николай Александрович, к Сергею Ивановичу! – крикнула из дверей Маро.
Что там еще?
Николай испуганно встал и быстро пошел к кабинету редактора.
У Сергея Ивановича Копытова, длинного, узкоплечего мужчины, было небритое, обветренное лицо и полуседые, с короткой мальчишеской челкой на лбу волосы. Очки не шли ему, казалось, он надел их по ошибке и сейчас снимет. Думалось, что у него просто не хватает времени причесаться, правильно завязать галстук, привести в порядок давно неглаженый костюм. Работал Копытов добросовестно, уходил из редакции последним и уносил с собой полную папку рукописей.
– Новый сотрудник, знакомься, – отрывисто сказал он Николаю, едва тот открыл двери.
Из кресла поднялся молодой человек в темно-синей куртке, в ее широко распахнутом вороте – голубой галстук. Подчеркнутая, немужская аккуратность обращала на себя внимание с первого взгляда. Юноша был худощав, но широкоплеч. Серые глаза смотрели с любопытством, добродушно, и это придавало лицу привлекательность, какая нередко бывает у некрасивых.
Руку он пожал крепко, резко, сказал негромко:
– Валентин Лесной.
– Псевдоним? – недружелюбно спросил Николай, невольно пошевелив пальцами правой руки, будто убеждаясь, что они не онемели. – Красиво придумано.
– Нет, по паспорту, псевдонимов не признаю, – так же негромко ответил Лесной, а глаза, узкие, сощуренные, казалось, предупредили: «Меня сразу не укусишь».
Внимательно посмотрев в них, Николай вспомнил, что встречал этого человека несколько дней назад здесь, в редакции, и не обратил внимания, как на автора – робкого любителя литературного творчества.
– Вишнякова от тебя в секретариат заберу, – озабоченно проговорил Копытов. – Ты попробуй Лесного. Проверим, на что он горазд.
У выхода Лесной остановился, пропустив Николая вперед.
– Вот, Маро, наш новый сотрудник, в мой отдел, – удовлетворенно сказал Николай. – Нравится?
Новичок разглядывал Маро во все глаза, и Николай не сомневался, что за этим последует. Но она смущенно улыбнулась, поправила воротничок платья и пробормотала:
– Не скажу.
В разговоре выяснилось, что Лесной приехал из соседнего областного центра, пока живет в гостинице, холост, выпить отказался.
«Юнец! – пренебрежительно отметил Николай. – И зачем только такую зелень в газету берут? Впрочем, посмотрим».
Весь день он потратил на правку одного письма. Можно было поступить проще: вызвать автора и предложить ему доработать свое произведение, но редактор приказал дать письмо в следующий номер. Никогда из этой чертовой газетной текучки не вырвешься.
За соседним столом ворчал новый сотрудник. Он занимался нелегким делом – заполнял анкету в двух экземплярах, писал автобиографию.
Вечером Маро пригласила на совещание таким радостным голосом, будто звала гостей к столу.
Сначала совещание шло мирно. Рецензент не то ругал, не то хвалил номер. Очерк «Таков советский человек» ему понравился. Копытов удовлетворенно кивал головой. Николай втихомолку вздыхал, смотрел то на разрумянившуюся Ларису, то на сосредоточенного Лесного, то на невозмутимого Полуярова.
Когда рецензент кончил говорить, Лариса по школьной привычке резко подняла полусогнутую руку, встала, одернула платье и начала говорить, запинаясь от волнения:
– Порядки в нашей редакции…
– Мы номер обсуждаем, – перебил Копытов.
– Я буду говорить не о номере, – Лариса повысила голос. Она нервно теребила носовой платок коричневатыми от фотографического проявителя пальцами. – Я буду говорить о том, о чем все шепчутся после летучки, а на летучке молчат. Сергей Иванович, вы слишком яростно правите наши рукописи. Ведь от автора буквально ничего не остается. В письмо пятиклассника вы вписали фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Ты сначала из этой истории выкрутись.
Олег с жалостью посмотрел на приятеля и ответил:
– Пустяки. Одну детальку выдумал. Зато очерк получился интересным. – Олег сел на подоконник и, болтая ногами, продолжал: – Все заняты, все пишут, а газета серенькая. Плохи наши дела. Набрали нас без разбора с разных участков так называемого идеологического фронта, а теперь извольте удивляться, почему «Смена» никуда не годится. Оторвись на минутку от трудов праведных, взгляни на номер и попробуй удержись от зевоты. Сухие, как листы в гербарии, отчеты. Близнецы-информации. Нудная передовая. Что читать?
– Очерк О. Вишнякова.
– Вполне согласен с тобой, не сочти за хвастовство. Во всяком случае, не так бледно и невыразительно, как остальное.
Вошел Полуяров, остановился в дверях. А Олег горячо рассуждал о том, что на одних фактах в очерке далеко не уедешь, что, сооруженный из фактов и фактиков, он будет мертворожденным, что очерк – результат творческого отношения к материалу и не грех, если в очерке герой сделает то, что он в жизни не делал.
– Короче говоря, – медленно произнес Полуяров, – скажите мне имя вашей бабушки, и я напишу о вас очерк? – В его серых глазах промелькнули искорки раздражения. – Выдумать легко. Ни ума, ни таланта особого для этого не требуется. А вот писать настоящую обыденную правду – трудно. Ты слишком самонадеян.
– Я просто имею свое собственное мнение, – Олег спрыгнул с подоконника. – Впрочем, в данный момент я мечтаю о парикмахерской, куда и удаляюсь с вашего разрешения.
Когда он ушел, Полуяров сказал:
– Самое опасное в том, что он не понимает, что стал писать хуже.
«Сказать или не сказать? – мучительно раздумывал Николай. – Вроде бы пустяковый случай».
– Я подозреваю, – задумчиво протянул он, – что на заводе будут недовольны очерком.
Оставшись один, Николай долго крутил в руках пресс-папье, думал, и перед глазами вставало лицо Олега – круглый, всегда гладко выбритый подбородок, в зубах папироса с изжеванным мундштуком. Взгляд внимательных голубых глаз то насмешлив, то пренебрежителен. Волнистые русые волосы зачесаны гладко. Одевается Олег без шика, но и без излишней строгости. Лариса Антонова от него без ума. Вообще ему везет, легко живет, весело. Вот убежал в парикмахерскую, а он, Николай, сидит и переживает.
Он завидует приятелю с первого дня знакомства, когда сотрудники областной комсомольской газеты «Смена» встретились на совещании в обкоме комсомола. Все чувствовали себя немного неуверенно, и лишь Олег держался так, будто газетная работа успела ему надоесть. Второй раз молодые журналисты встретились уже в кабинете редактора, обсудили планы ближайших номеров и разъехались по районам области корреспондентами несуществующей газеты. Редакция была, газеты еще не было.
Лучшим материалом в первом номере «Смены» единодушно признали очерк Олега. Николай вздыхал: есть же на свете везучие люди!
– Николай Александрович, к Сергею Ивановичу! – крикнула из дверей Маро.
Что там еще?
Николай испуганно встал и быстро пошел к кабинету редактора.
У Сергея Ивановича Копытова, длинного, узкоплечего мужчины, было небритое, обветренное лицо и полуседые, с короткой мальчишеской челкой на лбу волосы. Очки не шли ему, казалось, он надел их по ошибке и сейчас снимет. Думалось, что у него просто не хватает времени причесаться, правильно завязать галстук, привести в порядок давно неглаженый костюм. Работал Копытов добросовестно, уходил из редакции последним и уносил с собой полную папку рукописей.
– Новый сотрудник, знакомься, – отрывисто сказал он Николаю, едва тот открыл двери.
Из кресла поднялся молодой человек в темно-синей куртке, в ее широко распахнутом вороте – голубой галстук. Подчеркнутая, немужская аккуратность обращала на себя внимание с первого взгляда. Юноша был худощав, но широкоплеч. Серые глаза смотрели с любопытством, добродушно, и это придавало лицу привлекательность, какая нередко бывает у некрасивых.
Руку он пожал крепко, резко, сказал негромко:
– Валентин Лесной.
– Псевдоним? – недружелюбно спросил Николай, невольно пошевелив пальцами правой руки, будто убеждаясь, что они не онемели. – Красиво придумано.
– Нет, по паспорту, псевдонимов не признаю, – так же негромко ответил Лесной, а глаза, узкие, сощуренные, казалось, предупредили: «Меня сразу не укусишь».
Внимательно посмотрев в них, Николай вспомнил, что встречал этого человека несколько дней назад здесь, в редакции, и не обратил внимания, как на автора – робкого любителя литературного творчества.
– Вишнякова от тебя в секретариат заберу, – озабоченно проговорил Копытов. – Ты попробуй Лесного. Проверим, на что он горазд.
У выхода Лесной остановился, пропустив Николая вперед.
– Вот, Маро, наш новый сотрудник, в мой отдел, – удовлетворенно сказал Николай. – Нравится?
Новичок разглядывал Маро во все глаза, и Николай не сомневался, что за этим последует. Но она смущенно улыбнулась, поправила воротничок платья и пробормотала:
– Не скажу.
В разговоре выяснилось, что Лесной приехал из соседнего областного центра, пока живет в гостинице, холост, выпить отказался.
«Юнец! – пренебрежительно отметил Николай. – И зачем только такую зелень в газету берут? Впрочем, посмотрим».
Весь день он потратил на правку одного письма. Можно было поступить проще: вызвать автора и предложить ему доработать свое произведение, но редактор приказал дать письмо в следующий номер. Никогда из этой чертовой газетной текучки не вырвешься.
За соседним столом ворчал новый сотрудник. Он занимался нелегким делом – заполнял анкету в двух экземплярах, писал автобиографию.
Вечером Маро пригласила на совещание таким радостным голосом, будто звала гостей к столу.
Сначала совещание шло мирно. Рецензент не то ругал, не то хвалил номер. Очерк «Таков советский человек» ему понравился. Копытов удовлетворенно кивал головой. Николай втихомолку вздыхал, смотрел то на разрумянившуюся Ларису, то на сосредоточенного Лесного, то на невозмутимого Полуярова.
Когда рецензент кончил говорить, Лариса по школьной привычке резко подняла полусогнутую руку, встала, одернула платье и начала говорить, запинаясь от волнения:
– Порядки в нашей редакции…
– Мы номер обсуждаем, – перебил Копытов.
– Я буду говорить не о номере, – Лариса повысила голос. Она нервно теребила носовой платок коричневатыми от фотографического проявителя пальцами. – Я буду говорить о том, о чем все шепчутся после летучки, а на летучке молчат. Сергей Иванович, вы слишком яростно правите наши рукописи. Ведь от автора буквально ничего не остается. В письмо пятиклассника вы вписали фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62