Магистр Игры
лично прислал ему краткое письмо, где значилось: "Не жалей
времени для изучения жизни бенедиктинцев. Используй каждый
день, учись, старайся понравиться, будь полезным, насколько это
возможно там, но не навязывайся, никогда не проявляй большего
нетерпения, большей торопливости, нежели твои хозяева. Даже
если они целый год не изменят своего обращения и будут вести
себя так, словно ты первый день гостишь у них, принимай это как
должное, как будто тебе безразлично, ждать ли еще год или
десять лет. Отнесись к этому как к испытанию в выдержке и
терпении. Не забывай о медитации! Если досуг начнет отягощать
тебя, занимайся несколько часов в день, не более четырех
какой-нибудь работой, например, изучай рукописи, переписывай
их. Но старайся не производить впечатления, будто тебя отрывают
от работы, пусть у тебя всегда будет вдоволь времени для
каждого, кто пожелает с тобой поговорить".
Кнехт внял совету и вскоре почувствовал себя куда вольней.
До этого его грызла забота о данном ему поручении, о курсе
лекций для интересующихся Игрой и любителей ее, что ведь и было
целью его поездки в Мариафельс. Святые же отцы смотрели на него
больше как на посланника дружественной державы, которому надо
угождать. А когда настоятель Гервасий наконец вспомнил в цели
приезда Кнехта и свел его с несколькими братьями, уже знакомыми
с начатками Игры, с которыми Кнехту теперь надлежало продолжить
занятия, то тут его поначалу постигло тяжкое разочарование, ибо
обнаружилось, что культура благороднейшей Игры в этой столь
гостеприимной обители носила чрезвычайно поверхностный, и
дилетантский характер и что, по всей видимости, здесь
довольствовались весьма скромными о ней сведениями. Но в
результате подобного вывода он пришел в к следующему: не
искусство Игры, не обучение ему святых отцов причина отправки
его в Мариафельс. Легкой, чересчур уж легкой была задача
немного обучить элементарным правилам Игры симпатизирующих ей
святых отцов, дабы доставить им удовлетворение скромного
спортивного успеха; с этим справился бы любой другой адепт
Игры, даже далекий от элиты. Не могло, значит, эти уроки быть
цепью его миссии в Мариафельс. И тогда Кнехт начал понимать,
что послали его сюда не столько ради того, чтобы учить, сколько
ради того, чтобы учиться.
Впрочем, как раз тогда, когда ему показалось, что он
проник в замысел своей Коллегии, его авторитет неожиданно
возрос, а тем самым и его уверенность в себе, ведь порой,
несмотря' на все удовольствие, которое он испытывал во время
этой гастроли, он стал смотреть на свое пребывание в монастыре
как на своего рода ссылку. И вот в один прекрасный день в
беседе с настоятелем он совершенно случайно обронил замечание
об "И-цзин"{2_3_09}. Аббат насторожился, задал несколько
вопросов и, увидев, что гость, сверх ожиданий, столь сведущ в
китайской и "Книге перемен", не мог скрыть своей радости.
Гервасий питал пристрастие к "И-цзин", и хотя он и не знал
китайского языка и знакомство его с книгой оракулов и другими
китайскими тайнами носило беспечный и поверхностный характер,
каким, пожалуй, вообще довольствовались тогдашние жители
монастыря почти в каждой науке, - все же нетрудно было
заметить, что умный и, по сравнении со своим гостем, столь
искушенный в жизни человек действительно имеет некоторое
отношение к самому духу древнекитайской государственной и
житейской мудрости. Между гостем и хозяином состоялась
необычайная беседа, впервые нарушившая строго официальные
отношения между ними и приведшая к тому, что Кнехта попросили
дважды в неделю читать почтенному настоятелю лекции об
"И-цзин".
В то время как отношения Кнехта с аббатом, поднявшись на
новую ступень, стали гораздо живей, как росла и крепла дружба с
органистом и Кнехт все ближе узнавал маленькое религиозное
государство, где теперь жил, начали постепенно сбываться и
предсказания оракула, запрошенного еще до отъезда из Касталии.
Ему, страннику, у коего все достояние было при себе, обещали не
только приют, ной "внимание молодого служки". Поистине то, что
пророчество это сбывалось, странник мог принять как добрый
знак, как знак того, что он и впрямь носит "все достояние при
себе", что и вдали от школы, учителей, товарищей, покровителей
и помощников, вне родной атмосферы Касталии, его никогда не
покидают силы и дух, окрыленный которым он идет навстречу
деятельной и полезной жизни. Обещанный "служка" явился ему в
образе послушника по имени Антон, и хотя этот молодой человек
сам не играл никакой роли в жизни: Кнехта, но причудливо
двойственные настроения, сопутствовавшие первому периоду
пребывания Кнехта в монастыре, придали его появлению характер
некоего указания. Кнехт воспринял его как вестника нового и
более великого, как глашатая грядущих событий. Антон, ожидавший
пострижения, молчаливый, однако темпераментный и талантливый
юноша, в чем можно было убедиться с первого взгляда, довольно
часто попадался на глаза приезжему мастеру Игры, само появление
и искусство которого казались ему столь таинственными.
Небольшая группа остальных послушников, размещенная в
недоступном для гостя флигеле, была Кнехту почти незнакома, их
явно не допускали к нему, участвовать в изучении Игры им не
дозволялось. Антон же несколько раз в неделю помогал в
библиотеке подносить книги; здесь-то Кнехт и встретил его,
как-то заговорил и вскоре стал замечать, что молодой человек с
черными горящими глазами под густыми темными бровями явно
воспылал к нему той мечтательной и самоотверженной, юношеской,
ученической любовью, с какой ему приходилось сталкиваться уже
не раз; в ней он давно уже распознал важный и животворный
элемент всякого ордена, хотя и испытывал каждый раз большое
желание от нее уклониться.
Здесь, в монастыре, он принял твердое решение быть
сдержанным вдвойне: оказывать влияние на юношу, еще проходящего
религиозное обучение, значило бы для него злоупотребить
гостеприимством; к тому же Кнехт хорошо знал, сколь строг обет
целомудрия, даваемый здесь всеми, и из-за этого мальчишеская
влюбленность могла стать еще опасней. Во всяком случае, он
должен был избегать даже малейшей возможности соблазна и
соответственно этому поступал.
В библиотеке, единственном месте, где он часто встречал
этого самого Антона, Кнехт познакомился и с человеком, которого
он сначала из-за его неприметной внешности чуть было не
проглядел, но со временем сошелся с ним короче и полюбил всей
душой, всю жизнь глубоко чтя его, как чтил разве что Магистра
музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
лично прислал ему краткое письмо, где значилось: "Не жалей
времени для изучения жизни бенедиктинцев. Используй каждый
день, учись, старайся понравиться, будь полезным, насколько это
возможно там, но не навязывайся, никогда не проявляй большего
нетерпения, большей торопливости, нежели твои хозяева. Даже
если они целый год не изменят своего обращения и будут вести
себя так, словно ты первый день гостишь у них, принимай это как
должное, как будто тебе безразлично, ждать ли еще год или
десять лет. Отнесись к этому как к испытанию в выдержке и
терпении. Не забывай о медитации! Если досуг начнет отягощать
тебя, занимайся несколько часов в день, не более четырех
какой-нибудь работой, например, изучай рукописи, переписывай
их. Но старайся не производить впечатления, будто тебя отрывают
от работы, пусть у тебя всегда будет вдоволь времени для
каждого, кто пожелает с тобой поговорить".
Кнехт внял совету и вскоре почувствовал себя куда вольней.
До этого его грызла забота о данном ему поручении, о курсе
лекций для интересующихся Игрой и любителей ее, что ведь и было
целью его поездки в Мариафельс. Святые же отцы смотрели на него
больше как на посланника дружественной державы, которому надо
угождать. А когда настоятель Гервасий наконец вспомнил в цели
приезда Кнехта и свел его с несколькими братьями, уже знакомыми
с начатками Игры, с которыми Кнехту теперь надлежало продолжить
занятия, то тут его поначалу постигло тяжкое разочарование, ибо
обнаружилось, что культура благороднейшей Игры в этой столь
гостеприимной обители носила чрезвычайно поверхностный, и
дилетантский характер и что, по всей видимости, здесь
довольствовались весьма скромными о ней сведениями. Но в
результате подобного вывода он пришел в к следующему: не
искусство Игры, не обучение ему святых отцов причина отправки
его в Мариафельс. Легкой, чересчур уж легкой была задача
немного обучить элементарным правилам Игры симпатизирующих ей
святых отцов, дабы доставить им удовлетворение скромного
спортивного успеха; с этим справился бы любой другой адепт
Игры, даже далекий от элиты. Не могло, значит, эти уроки быть
цепью его миссии в Мариафельс. И тогда Кнехт начал понимать,
что послали его сюда не столько ради того, чтобы учить, сколько
ради того, чтобы учиться.
Впрочем, как раз тогда, когда ему показалось, что он
проник в замысел своей Коллегии, его авторитет неожиданно
возрос, а тем самым и его уверенность в себе, ведь порой,
несмотря' на все удовольствие, которое он испытывал во время
этой гастроли, он стал смотреть на свое пребывание в монастыре
как на своего рода ссылку. И вот в один прекрасный день в
беседе с настоятелем он совершенно случайно обронил замечание
об "И-цзин"{2_3_09}. Аббат насторожился, задал несколько
вопросов и, увидев, что гость, сверх ожиданий, столь сведущ в
китайской и "Книге перемен", не мог скрыть своей радости.
Гервасий питал пристрастие к "И-цзин", и хотя он и не знал
китайского языка и знакомство его с книгой оракулов и другими
китайскими тайнами носило беспечный и поверхностный характер,
каким, пожалуй, вообще довольствовались тогдашние жители
монастыря почти в каждой науке, - все же нетрудно было
заметить, что умный и, по сравнении со своим гостем, столь
искушенный в жизни человек действительно имеет некоторое
отношение к самому духу древнекитайской государственной и
житейской мудрости. Между гостем и хозяином состоялась
необычайная беседа, впервые нарушившая строго официальные
отношения между ними и приведшая к тому, что Кнехта попросили
дважды в неделю читать почтенному настоятелю лекции об
"И-цзин".
В то время как отношения Кнехта с аббатом, поднявшись на
новую ступень, стали гораздо живей, как росла и крепла дружба с
органистом и Кнехт все ближе узнавал маленькое религиозное
государство, где теперь жил, начали постепенно сбываться и
предсказания оракула, запрошенного еще до отъезда из Касталии.
Ему, страннику, у коего все достояние было при себе, обещали не
только приют, ной "внимание молодого служки". Поистине то, что
пророчество это сбывалось, странник мог принять как добрый
знак, как знак того, что он и впрямь носит "все достояние при
себе", что и вдали от школы, учителей, товарищей, покровителей
и помощников, вне родной атмосферы Касталии, его никогда не
покидают силы и дух, окрыленный которым он идет навстречу
деятельной и полезной жизни. Обещанный "служка" явился ему в
образе послушника по имени Антон, и хотя этот молодой человек
сам не играл никакой роли в жизни: Кнехта, но причудливо
двойственные настроения, сопутствовавшие первому периоду
пребывания Кнехта в монастыре, придали его появлению характер
некоего указания. Кнехт воспринял его как вестника нового и
более великого, как глашатая грядущих событий. Антон, ожидавший
пострижения, молчаливый, однако темпераментный и талантливый
юноша, в чем можно было убедиться с первого взгляда, довольно
часто попадался на глаза приезжему мастеру Игры, само появление
и искусство которого казались ему столь таинственными.
Небольшая группа остальных послушников, размещенная в
недоступном для гостя флигеле, была Кнехту почти незнакома, их
явно не допускали к нему, участвовать в изучении Игры им не
дозволялось. Антон же несколько раз в неделю помогал в
библиотеке подносить книги; здесь-то Кнехт и встретил его,
как-то заговорил и вскоре стал замечать, что молодой человек с
черными горящими глазами под густыми темными бровями явно
воспылал к нему той мечтательной и самоотверженной, юношеской,
ученической любовью, с какой ему приходилось сталкиваться уже
не раз; в ней он давно уже распознал важный и животворный
элемент всякого ордена, хотя и испытывал каждый раз большое
желание от нее уклониться.
Здесь, в монастыре, он принял твердое решение быть
сдержанным вдвойне: оказывать влияние на юношу, еще проходящего
религиозное обучение, значило бы для него злоупотребить
гостеприимством; к тому же Кнехт хорошо знал, сколь строг обет
целомудрия, даваемый здесь всеми, и из-за этого мальчишеская
влюбленность могла стать еще опасней. Во всяком случае, он
должен был избегать даже малейшей возможности соблазна и
соответственно этому поступал.
В библиотеке, единственном месте, где он часто встречал
этого самого Антона, Кнехт познакомился и с человеком, которого
он сначала из-за его неприметной внешности чуть было не
проглядел, но со временем сошелся с ним короче и полюбил всей
душой, всю жизнь глубоко чтя его, как чтил разве что Магистра
музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181