Но если для старого йога этот смех и это его словечко
"майя" означали, что о жизни Дасы сказано все, то о самом Дасе
этого никак нельзя было утверждать, и как бы он ни желал
превратиться в смеющегося йога, как бы ни желал не видеть в
своей жизни ничего, кроме майи, в нем, начиная с тех тревожных
дней и ночей, вновь пробудилось и ожило все, о чем он,
изнеможенный бегством, найдя здесь прибежище, казалось бы,
давно забыл. Надежды овладеть искусством йогов, а то и
сравниться в нем со старцем было у него куда как мало. Но тогда
какой же смысл оставаться в этом лесу? Он был для него
прибежищем, здесь он немного отдышался, накопил сил, немного
пришел в себя, и это было ценно, это было кое-что. А вдруг тем
временем там, в стране, уже никто не гонится за убийцей князя,
и он, Даса, ничего не опасаясь, может продолжать свой путь? Так
он и решил сделать, на следующий же день отправиться в дорогу:
мир ведь велик, нечего ему прятаться тут, как в норе. Решение
это немного успокоило его.
Даса намеревался уйти рано утром, однако, проснувшись
после долгого сна, увидел, что солнце поднялось высоко и старец
уже начал свое самопогружение, не простившись же Даса не хотел
уходить, да и надо было еще кое о чем спросить йога. Даса ждал
час, ждал другой, покуда старец не поднялся, не расправил члены
и не стал прохаживаться взад и вперед. Даса заступил ему
дорогу, поклонился и до тех пор не отступал, пока йог не поднял
глаза и не посмотрел на него.
- Учитель! - смиренно обратился Даса к нему. - Я пойду
своей дорогой и не буду больше нарушать твой покой. Но еще один
раз, досточтимый, позволь мне обратиться к тебе с просьбой.
Когда я рассказал тебе о своей жизни, ты рассмеялся и
воскликнул "майя!". Умоляю, скажи мне что-нибудь о майе.
Старик направился к шалашу, взглядом приказав Дасе
следовать за ним. Там он взял высушенную тыкву с водой, подал
ее Дасе и велел ему вымыть руки. Даса послушно выполнил
приказание. Тогда учитель выплеснул остаток воды в папоротник,
подал пустой сосуд молодому человеку и велел принести свежей
воды. Даса послушно отправился за водой. По дороге ему стало
грустно: вот он в последний раз спускается по узкой тропе к
источнику, в последний раз подносит легкий сосуд со стертыми от
рук краями к небольшому зеркальцу воды, в котором отражаются и
стоножник, и кроны дерев, и разбившаяся на светлые блики
сладостная голубизна небес, а когда он наклонился, то увидел и
свое собственное лицо в буроватом сумраке. Медленно и задумчиво
Даса опустил сосуд в воду и почувствовал неуверенность, он не
мог понять, почему у него так странно на душе, почему, раз уж
он решился вновь пуститься в путь, ему причинило такую боль то,
что йог не пригласил его остаться, быть может, остаться
навсегда.
Он присел на корточках возле родника, зачерпнул немного
воды, медленно, боясь расплескать, поднялся с сосудом в руках и
хотел было направиться к шалашу, как неожиданно услышал
странный звук, воспринятый им с восторгов и вместе с ужасом, -
это был голос, который он не раз слышал во сне и который с
такой горчайшей тоской мечтал услышать наяву. Как сладок он
был, как сладко, по-детски нежно звучал, как влюбленно призывал
в лесном сумраке, - сердце Дасы замерло от страха и желаний.
Это был голос Правати, голос его жены. "Даса" - манила она.
Все еще не веря, он оглянулся с сосудом в руках, и вдруг она
появилась, вышла из-за деревьев, стройная, гибкая, длинноногая
Правати, возлюбленная, незабвенная, неверная. Он отшвырнул
сосуд и бросился к ней. Улыбаясь, чуть застыдившись, она стояла
перед ним, глядя на него своими огромными глазами лани, и
теперь вблизи он заметил, что на ней были сандалии из красной
кожи и красивое, богатое платье, на руке золотой браслет, а в
черных волосах - сверкающие всеми цветами драгоценные камни.
Даса отпрянул. Неужели она все еще княжеская шлюха? Но разве он
не убил этого Налу? А она все еще носит его подарки. Да как она
смела с этими браслетами и камнями выйти к нему и произнести
его имя!
Но она была прекраснее, чем когда-либо, и прежде чем
потребовать от нее ответа, он должен был обнять ее, зарыться
лбом в ее волосы, приподнять ее лицо, поцеловать в губы, и при
этом он чувствовал, как к нему вернулось все, что когда-то
принадлежало ему: счастье, любовь, вожделение, восторг,
страсть. И вот в мыслях своих он уже далеко от этого места и
старого отшельника, лес, шалаш, одиночество, медитация, старый
йог - все это отброшено, превратилось в ничто и забыто; даже о
сосуде, который он должен был отнести старику, наполнив его
водой, он забыл. Тыква так и осталась лежать у родника, а Даса
уже спешил с Правати к опушке леса. Торопливо, сбиваясь, она
рассказывала ему, как она попала сюда, что привело ее в этот
лес.
Удивителен был ее рассказ, удивителен, непостижим и похож
на сказку, и словно в сказку вошел Даса в свою новую жизнь. Не
только Правати была снова с ним, не только ненавистный Нала был
мертв и поиски убийцы давно прекращены, но сверх того его,
Дасу, княжеского сына, выросшего среди пастухов, провозгласили
в столице законным наследником и государем; старый пастух и
старый брахман рассказали почти всеми забытую историю об
изгнании Дасы, и теперь того самого человека, которого
некоторое время все искали как убийцу раджи Налы, чтобы пытать
и казнить, теперь его принялись искать с еще большим рвением,
чтобы провозгласить новым раджой и торжественно ввести в город
и во дворец отца. Все это походило на сон, и самым приятным для
Дасы было то, что из многочисленных гонцов, рыскавших по всей
стране, Правати первая нашла и приветствовала его.
На опушке леса они увидели палатки, от них тянуло дымом и
жареным мясом. Слуги встретили Правати громкими возгласами, а
когда она сказала, что это - Даса, ее супруг, тут же был
устроен большой праздник. Среди спутников Правати был человек,
который давно когда-то вместе с Дасой пас священных коров,
он-то и привел Правати и всех остальных сюда, в этот край, где
некогда протекала прежняя жизнь Дасы. Узнай Дасу, пастух
рассмеялся от радости, бросился было к нему и хотел хлопнуть по
плечу или обнять, но спохватился: товарищ-то стал теперь
раджой, и пастух так и застыл на полпути, затем медленно и
почтительно приблизился и приветствовал Дасу низким поклоном.
Даса поднял его, заключил в объятия, ласково назвал по имени и
спросил, что ему подарить. Пастух попросил себе телку, и ему
выдали трех из лучшей породы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181