Правда, не «Журналу», а запуганным читателям решать, как им относиться к этой самой группе поддержки.
Телефон зазвонил снова, и опять неизвестный положил трубку, как только я ответил.
«Точь-в-точь как Эмбер любила делать двадцать лет назад, — подумал я, — когда тайком от Мартина Пэриша назначала мне свидание». Правда, тогда мы три раза вешали трубку. Это был наш код. Это означало, что сейчас она — с Марти, но жаждет встретиться со мной. Марти она при этом говорила: у подруги занято. Три звонка означали: встреча состоится в тот же вечер. Вечера, приходившиеся на четные числа, подразумевали свидание в верхнем баре ресторана «Башня». Нечетные — в одном из кабинетов китайского «Мандарина». Два поздних звонка — о, как же я ждал этих двух вечерних звонков! — возвещали о том, что она приедет ко мне домой. Я всегда чувствовал себя неуютно — почему это именно Марти? — но, возвращаясь в те далекие времена, когда все мы были молоды, я вижу: любая, самая высокая цена за встречу с Эмбер всегда была оправдана. Всегда.
Телефон зазвонил снова, и, к моему изумлению, звонящий снова повесил трубку. Три звонка. Исключительно из любопытства я открыл календарь: шестое июля, четное число, значит — бар в «Башне».
Я уставился на экран компьютера, пытаясь найти первую определяющую фразу. Эта первая фраза обеспечивала пятьдесят процентов успеха статьи. Если она удачна, остальные ложатся прямо в точку. Наконец я написал: «Что, если она и в самом деле в баре „Башни“?»
Нет.
Передо мною возник образ размозженного черепа Эмбер: кровь, свалявшаяся масса темных волос, мертвые глаза. Я очистил экран.
Но тут же увидел ее в машине, взятой напрокат, на мгновение освещенную огнями Прибрежного шоссе, испуганно смотрящую через лобовое стекло на меня.
Даже из могилы, где бы она ни находилась, Эмбер являлась ко мне.
Снова я подумал об Изабелле. Я так сильно хотел любить ее! Но пальцы сами напечатали: «Один или два коктейля в баре „Башня“ могут оказаться весьма кстати. Ты их вполне заработал».
Нет. Это я тоже стер. Еще некоторое время посидел и — одним махом набрал три первые страницы статьи.
Сделал перерыв, заглянул в холодильник, хотя еще не был голоден. Снова посидел на веранде. Потом полежал на нашей кровати, совершенно по-дурацки и чуть ли не благодарно тоскуя по Изабелле.
Вернулся в кабинет, закончил статью и отправил ее по факсу.
Наконец спустился вниз, сел в машину и поехал в бар «Башни».
Вечерами зеркала и окна «Башни» подчас сбивают с толку, создавая в помещении затемненную атмосферу. За стеной из дымчатого стекла, внизу, одиннадцатью этажами ниже, уходит в бесконечность океан. Блеск его глади отбрасывается зеркалами на тебя, где бы ты ни сидел в этом зале, в каждом уголке, ты видишь его. Даже на потолке, который, кстати сказать, тоже в основном из стекла. Правда, изображение — до головокружения — перевернутое. Точнее, ты не можешь быть уверен в том, что действительно видишь, а что тебе кажется...
Столы сделаны из обрезного стекла — прямоугольные кусочки океана отражаются от потолка, который, в свою очередь, подхватывает изображение от окон.
Ножки ламп — в виде нарядных дам, настенные светильники — за зеркальными раковинами, пепельницы — на изящных бронзовых подставках. В центре бара — черный рояль-миньон.
За ним в тот вечер восседал молодой человек. Голос у него — того певца, чью песню он в данный момент исполняет. Манера игры — прекрасная. Но Изабелла, по-моему, играет гораздо лучше.
Бар был переполнен, и все же мне удалось отыскать в дальнем углу свободное место.
Слева от меня зияла одиннадцатиэтажная пропасть — в черный океан. Справа раскинулся зал. А прямо против меня сидели мужчина и женщина, любезно позволившие мне разделить с ними столик.
Публика здесь собралась самая разношерстная, как в баре любого отеля. Среднего возраста американские туристы. Озабоченные иностранцы. Несколько местных щеголей. И явно молодящиеся женщины, рыскающие в поисках обычных развлечений. В одном углу страстно целовалась парочка. Двое мужчин, судя по всему гомосексуалисты, старались выглядеть непринужденно. В противоположном от меня конце зала сидела женщина. Она курила сигарету, вставленную в мундштук, по меньшей мере около фута длиной. У нее были прямые блестящие белокурые волосы и довольно-таки нелепая шляпка, по форме напоминающая коробку из-под пилюль, — определенно дань окружающим декорациям.
Двое, сидевшие за одним столиком со мной, производили впечатление всего среднего: среднего возраста, среднего местожительства (они со Среднего Запада), со среднеотточенными манерами, и, как оказалось впоследствии, именно таковыми их манеры и оказались. Успев уже основательно накачаться, оба без умолку болтали. Рядом с ними, сквозь стекла, простиралось пространство черного поблескивающего океана.
Мы одновременно потянулись к нашим напиткам, и мужчина улыбнулся мне.
— Вы — «лагунатик»? — спросил он, явно намекая на наше прозвище.
— Он самый.
— Приятный милый городишко.
— Это хорошее место для жизни.
— И чем же вы занимаетесь?
— Слова выпекаю. А вы?
— Инженер-конструктор из Дес-Мойна. Приехал познакомиться с «Диснейуорлдом» и полюбоваться китами.
«Полюбоваться китами» он опоздал на шесть месяцев, но теперь уже слишком поздно говорить ему об этом.
Его жена одарила меня улыбкой и подняла свой бокал.
Это — стройная женщина, с волосами песочного цвета, миловидная, когда улыбается.
Мы еще несколько минут поговорили, потом беседа внезапно заглохла.
Секундой позже они оба уставились на меня чуть не в упор.
— Скажи ему, Майк, — сказала дама, явно подзуживая своего мужа.
— Нет, ты скажи ему, Дженис, — парировал он беззлобно. — Сама скажи.
— Ну хорошо, я скажу. — Женщина наклонилась ко мне. — Это место — худшее из всех, где нам довелось побывать. Билеты обратно и недельный номер в отеле, в котором мы не хотели бы жить, нам обойдутся много больше чем две тысячи долларов. У вас есть яркое солнце, «Диснейуорлд» и — убийца, потрошащий спящих. Вот я и подумала, раз вы здесь живете и раз это — туристский город, вы должны бы все знать об этом.
Я был не в настроении слушать об их порушенных планах на отпуск.
— Что и говорить, не повезло. Всех нас подстерегает какое-нибудь разочарование, — сказал я.
Майк натужно хохотнул.
— Послушай-ка, приятель, можно было бы ответить и повежливее.
— А могли бы вы выброситься из этого окна? — спросил я. — Почему бы вам не дать этому местечку отдохнуть от вас?
— Черт бы меня побрал, — воскликнула Дженис, грохнув бокалом по столу и вставая. — Майк, к черту, немедленно уходим отсюда. Сплошные убийцы и пьянчуги вроде этого типа. Поганое место, и я хочу, чтобы ты знал об этом, — сказала она мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Телефон зазвонил снова, и опять неизвестный положил трубку, как только я ответил.
«Точь-в-точь как Эмбер любила делать двадцать лет назад, — подумал я, — когда тайком от Мартина Пэриша назначала мне свидание». Правда, тогда мы три раза вешали трубку. Это был наш код. Это означало, что сейчас она — с Марти, но жаждет встретиться со мной. Марти она при этом говорила: у подруги занято. Три звонка означали: встреча состоится в тот же вечер. Вечера, приходившиеся на четные числа, подразумевали свидание в верхнем баре ресторана «Башня». Нечетные — в одном из кабинетов китайского «Мандарина». Два поздних звонка — о, как же я ждал этих двух вечерних звонков! — возвещали о том, что она приедет ко мне домой. Я всегда чувствовал себя неуютно — почему это именно Марти? — но, возвращаясь в те далекие времена, когда все мы были молоды, я вижу: любая, самая высокая цена за встречу с Эмбер всегда была оправдана. Всегда.
Телефон зазвонил снова, и, к моему изумлению, звонящий снова повесил трубку. Три звонка. Исключительно из любопытства я открыл календарь: шестое июля, четное число, значит — бар в «Башне».
Я уставился на экран компьютера, пытаясь найти первую определяющую фразу. Эта первая фраза обеспечивала пятьдесят процентов успеха статьи. Если она удачна, остальные ложатся прямо в точку. Наконец я написал: «Что, если она и в самом деле в баре „Башни“?»
Нет.
Передо мною возник образ размозженного черепа Эмбер: кровь, свалявшаяся масса темных волос, мертвые глаза. Я очистил экран.
Но тут же увидел ее в машине, взятой напрокат, на мгновение освещенную огнями Прибрежного шоссе, испуганно смотрящую через лобовое стекло на меня.
Даже из могилы, где бы она ни находилась, Эмбер являлась ко мне.
Снова я подумал об Изабелле. Я так сильно хотел любить ее! Но пальцы сами напечатали: «Один или два коктейля в баре „Башня“ могут оказаться весьма кстати. Ты их вполне заработал».
Нет. Это я тоже стер. Еще некоторое время посидел и — одним махом набрал три первые страницы статьи.
Сделал перерыв, заглянул в холодильник, хотя еще не был голоден. Снова посидел на веранде. Потом полежал на нашей кровати, совершенно по-дурацки и чуть ли не благодарно тоскуя по Изабелле.
Вернулся в кабинет, закончил статью и отправил ее по факсу.
Наконец спустился вниз, сел в машину и поехал в бар «Башни».
Вечерами зеркала и окна «Башни» подчас сбивают с толку, создавая в помещении затемненную атмосферу. За стеной из дымчатого стекла, внизу, одиннадцатью этажами ниже, уходит в бесконечность океан. Блеск его глади отбрасывается зеркалами на тебя, где бы ты ни сидел в этом зале, в каждом уголке, ты видишь его. Даже на потолке, который, кстати сказать, тоже в основном из стекла. Правда, изображение — до головокружения — перевернутое. Точнее, ты не можешь быть уверен в том, что действительно видишь, а что тебе кажется...
Столы сделаны из обрезного стекла — прямоугольные кусочки океана отражаются от потолка, который, в свою очередь, подхватывает изображение от окон.
Ножки ламп — в виде нарядных дам, настенные светильники — за зеркальными раковинами, пепельницы — на изящных бронзовых подставках. В центре бара — черный рояль-миньон.
За ним в тот вечер восседал молодой человек. Голос у него — того певца, чью песню он в данный момент исполняет. Манера игры — прекрасная. Но Изабелла, по-моему, играет гораздо лучше.
Бар был переполнен, и все же мне удалось отыскать в дальнем углу свободное место.
Слева от меня зияла одиннадцатиэтажная пропасть — в черный океан. Справа раскинулся зал. А прямо против меня сидели мужчина и женщина, любезно позволившие мне разделить с ними столик.
Публика здесь собралась самая разношерстная, как в баре любого отеля. Среднего возраста американские туристы. Озабоченные иностранцы. Несколько местных щеголей. И явно молодящиеся женщины, рыскающие в поисках обычных развлечений. В одном углу страстно целовалась парочка. Двое мужчин, судя по всему гомосексуалисты, старались выглядеть непринужденно. В противоположном от меня конце зала сидела женщина. Она курила сигарету, вставленную в мундштук, по меньшей мере около фута длиной. У нее были прямые блестящие белокурые волосы и довольно-таки нелепая шляпка, по форме напоминающая коробку из-под пилюль, — определенно дань окружающим декорациям.
Двое, сидевшие за одним столиком со мной, производили впечатление всего среднего: среднего возраста, среднего местожительства (они со Среднего Запада), со среднеотточенными манерами, и, как оказалось впоследствии, именно таковыми их манеры и оказались. Успев уже основательно накачаться, оба без умолку болтали. Рядом с ними, сквозь стекла, простиралось пространство черного поблескивающего океана.
Мы одновременно потянулись к нашим напиткам, и мужчина улыбнулся мне.
— Вы — «лагунатик»? — спросил он, явно намекая на наше прозвище.
— Он самый.
— Приятный милый городишко.
— Это хорошее место для жизни.
— И чем же вы занимаетесь?
— Слова выпекаю. А вы?
— Инженер-конструктор из Дес-Мойна. Приехал познакомиться с «Диснейуорлдом» и полюбоваться китами.
«Полюбоваться китами» он опоздал на шесть месяцев, но теперь уже слишком поздно говорить ему об этом.
Его жена одарила меня улыбкой и подняла свой бокал.
Это — стройная женщина, с волосами песочного цвета, миловидная, когда улыбается.
Мы еще несколько минут поговорили, потом беседа внезапно заглохла.
Секундой позже они оба уставились на меня чуть не в упор.
— Скажи ему, Майк, — сказала дама, явно подзуживая своего мужа.
— Нет, ты скажи ему, Дженис, — парировал он беззлобно. — Сама скажи.
— Ну хорошо, я скажу. — Женщина наклонилась ко мне. — Это место — худшее из всех, где нам довелось побывать. Билеты обратно и недельный номер в отеле, в котором мы не хотели бы жить, нам обойдутся много больше чем две тысячи долларов. У вас есть яркое солнце, «Диснейуорлд» и — убийца, потрошащий спящих. Вот я и подумала, раз вы здесь живете и раз это — туристский город, вы должны бы все знать об этом.
Я был не в настроении слушать об их порушенных планах на отпуск.
— Что и говорить, не повезло. Всех нас подстерегает какое-нибудь разочарование, — сказал я.
Майк натужно хохотнул.
— Послушай-ка, приятель, можно было бы ответить и повежливее.
— А могли бы вы выброситься из этого окна? — спросил я. — Почему бы вам не дать этому местечку отдохнуть от вас?
— Черт бы меня побрал, — воскликнула Дженис, грохнув бокалом по столу и вставая. — Майк, к черту, немедленно уходим отсюда. Сплошные убийцы и пьянчуги вроде этого типа. Поганое место, и я хочу, чтобы ты знал об этом, — сказала она мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100