Смех его напоминал звук, при котором что-то чешуйчатое выползает из своей норы.
— Как Изабелла?
Снова настала моя очередь замолчать. Я не могу найти в себе слов, чтобы выразить вспыхнувшую в тот момент в моей груди ярость.
— Чего ты хочешь? — наконец спросил я.
— Чтобы округ смог понять цель моих поисков.
— В чем она заключается?
— В чистке.
— Расовой?
— Совершенно верно. Я помню еще те времена, когда апельсиновые рощи простирались на целые мили, а лица людей были белые, здоровые, бодрые.
— Ну и что? Все со временем меняется.
— А потом снова меняется, Рассел. И я играю свою роль и сигнализирую о новой перемене. Скажи, в каких терминах определил Эрик Вальд мой психологический портрет?
— Пока ни в каких.
— Наверное, несет все ту же чушь насчет бороды, громадных размеров и неонацистских пережитков в голове?
— Вальд здесь ни при чем. Существует самый обычный здравый смысл.
— Ш-ш-ш. Здравый смысл. Я завяжу Вальда и ему подобных в один узел. Их высокомерие просто поражает меня.
— Где ты находишься?
— Рассел, да ты что, смеешься надо мной?
— Ну, я имею в виду, в нашем округе? Вне его? Хотя бы в нашем штате?
— Я нахожусь именно в той местности, к которой принадлежу. Я здесь родился. Вот тебе второй ключ к разгадке.
— То есть ты здесь сейчас, в округе?
— Да, Рассел, в округе. А ты, похоже, по-прежнему мыслишь как полицейский, которым когда-то был. Это, должно быть, чертовски трудно — писать сложные книги, когда твой рассудок такой... плоскостопый. Впрочем, «Путешествие вверх по реке» получилось довольно неплохо. Правда, твой Крамп — ужасный хвальбушка, что-то вроде клоуна. Каким же соблазном было для тебя описывать все его глупое позерство! Но у Арта Крампа не было иной Цели, кроме как демонстрировать собственные сексуальные позывы. Вот почему у него все получалось так грязно. Нелегко сохранять светлую голову в середине интимного акта, даже если тебе предстоит совершить убийство.
— Тебе, однако, удается.
— Ты не вправе так говорить. Ни в одном случае не было даже капли спермы. Твои же эксперты скажут, что тела не имеют следов изнасилования.
Разумеется, он прав.
У меня в голове зудела одна мысль, но я предпочел промолчать.
— Дело вовсе не в человеческой похоти, — продолжал он. — Речь идет о восстановлении старых мест, достоинства века, мы не можем позволить себе так просто отбросить прочь все, составляющее суть жизни. Я очень доволен, что именно ты опишешь мою историю, Рассел. Для округа. Я тебе нужен. Это и в самом деле будет самая грандиозная история из всех, которую ты когда-либо опишешь.
— И все же я до сих пор не понимаю, чего именно ты хочешь.
— Первое. Не дай Винтерсу поставить на твой телефон п-перехватчик. Если тебе хочется, записывай наши разговоры на магнитофон — в конце концов, в репортерском деле важна точность, не так ли? Это позволит мне свободно, без всяких сложностей и волнений, связываться с тобой, да и ты в ходе непосредственной беседы узнаешь гораздо больше, чем в поспешном обмене репликами. Второе. Я хотел бы, чтобы ты сообщал Эрику Вальду обо всем, о чем мы с тобой говорим. Меня интересует его... ум. Выдающийся, я бы сказал, ум. Третье. Очень скоро я сделаю новое драматическое заявление. На твоем месте я заранее предупредил бы общественность, хотя это в твои намерения и не входит, не так ли?
— Нет. Что за драматическое заявление?
— Рассел, а сам что ты думаешь? Прозондируй пока почву от моего имени.
Я на секунду задумался.
— Я хочу, чтобы ты кое-что прояснил.
— Интересно, что же?
— Третьего июля кто-то убил женщину по имени Эмбер Мэй Вилсон. Бейсбольная бита, надписи на стенах, магнитофонное послание. Потом все исчезло. Тот, кто убил, постарался все это скрыть. Убрал тело. Зачем тебе понадобилось убивать Эмбер Вилсон?
Я услышал его резкий вздох.
— Н-нет!
— Да.
— А ее г-г-голова?
— Как у всех остальных.
— И м-мой голос, м-м-мой почерк?
— Одно к одному.
Он застонал — протяжно, низко, подавленно.
— А потом... ты говоришь, тело... исчезло?
— Куда ты отвез ее?
— Она была белая?
— Куда ты отвез ее?
Внезапно его речь превратилась в сплошную череду полувнятных, заикающихся слогов:
— Я не д-д-делал этого с ней я п-п-понятия не имею кто мог убить белую женщину мой п-п-поиск не имеет никакого отношения ко всем этим под-д-дражателям и п-п-передергивателям и я з-з-запрешаю тебе писать об этом в газете я не убиваю белых!
Я вслушивался в его учащенное дыхание.
— Я верю тебе.
— О... о! — вздохнул он, и облегчение, вырвавшееся из его груди, проникло мне прямо в ухо. — О...
— Запиши номер моего автомобильного телефона.
— Он у меня уже есть, — почти кротко проговорил он.
— Где именно ты сделаешь свое «драматическое заявление»?
Последовала долгая пауза. Я мог слышать уже более размеренное дыхание.
— Я тебе нужен, — прошептал он и повесил трубку.
Глава 12
Еще никогда в жизни мне не доводилось видеть в работе управления шерифа такой активности, а может, и смятения, которые я застал полтора часа спустя, незадолго до девяти часов того же утра, когда меня наконец допустили в святая святых шерифа Дэна Винтерса, где уже маячили потные Винтерс, Мартин Пэриш и Эрик Вальд.
Разумеется, в самый разгар горячки кондиционер окружного административного здания оказался перегруженным и вырубился напрочь. Как и в любом другом современном здании, в этом имелось всего лишь несколько окон, которые можно открыть. Плававший снаружи смог походил на дым. Внутри воздух мгновенно стал затхлым и душным.
Ожидая, когда меня примут, я слушал беспрестанные звонки телефонов, наблюдал за удвоенной суетой помощников шерифа и канцелярских служащих, всматривался в вытянутые, напряженные лица сотрудников, нескончаемыми потоками входящих в берлогу шерифа и выходящих из нее.
В какой-то момент, неожиданно и, как мне показалось, совершенно некстати, появились сам мэр нашего «апельсинового» города Ориндж и один из инспекторов округа, они тут же проследовали в конференц-зал. Я двинулся за ними.
В зале я увидел Карен Шульц, осаждаемую репортерами. И тут же я был обстрелян дюжиной разгневанных взглядов журналистов, бросившихся по тому же следу, что я — несколькими часами раньше.
Пятый канал попытался взять у меня интервью, но я сбежал, воспользовавшись тем, что журналистка позволила себе пройти в дамскую комнату — проверить, все ли у нее в порядке с косметикой. Карен пронзила меня ледяным взглядом, увидев, что я сбегаю.
Но в кабинете шерифа Винтерс, Пэриш и Вальд чувствовали себя чуть ли не Божьими избранниками. Я буквально ощущал энергию, витавшую в душной комнате, — энергию организации и жажды действия, порядка, методики, целеустремленности. Однако под прикрытием этой энергии залегал пласт совсем иных чувств, возникших от душевного хаоса и смятения как защита от некоей безмолвной и всепроникающей силы их таинственного противника — Полуночного Глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Как Изабелла?
Снова настала моя очередь замолчать. Я не могу найти в себе слов, чтобы выразить вспыхнувшую в тот момент в моей груди ярость.
— Чего ты хочешь? — наконец спросил я.
— Чтобы округ смог понять цель моих поисков.
— В чем она заключается?
— В чистке.
— Расовой?
— Совершенно верно. Я помню еще те времена, когда апельсиновые рощи простирались на целые мили, а лица людей были белые, здоровые, бодрые.
— Ну и что? Все со временем меняется.
— А потом снова меняется, Рассел. И я играю свою роль и сигнализирую о новой перемене. Скажи, в каких терминах определил Эрик Вальд мой психологический портрет?
— Пока ни в каких.
— Наверное, несет все ту же чушь насчет бороды, громадных размеров и неонацистских пережитков в голове?
— Вальд здесь ни при чем. Существует самый обычный здравый смысл.
— Ш-ш-ш. Здравый смысл. Я завяжу Вальда и ему подобных в один узел. Их высокомерие просто поражает меня.
— Где ты находишься?
— Рассел, да ты что, смеешься надо мной?
— Ну, я имею в виду, в нашем округе? Вне его? Хотя бы в нашем штате?
— Я нахожусь именно в той местности, к которой принадлежу. Я здесь родился. Вот тебе второй ключ к разгадке.
— То есть ты здесь сейчас, в округе?
— Да, Рассел, в округе. А ты, похоже, по-прежнему мыслишь как полицейский, которым когда-то был. Это, должно быть, чертовски трудно — писать сложные книги, когда твой рассудок такой... плоскостопый. Впрочем, «Путешествие вверх по реке» получилось довольно неплохо. Правда, твой Крамп — ужасный хвальбушка, что-то вроде клоуна. Каким же соблазном было для тебя описывать все его глупое позерство! Но у Арта Крампа не было иной Цели, кроме как демонстрировать собственные сексуальные позывы. Вот почему у него все получалось так грязно. Нелегко сохранять светлую голову в середине интимного акта, даже если тебе предстоит совершить убийство.
— Тебе, однако, удается.
— Ты не вправе так говорить. Ни в одном случае не было даже капли спермы. Твои же эксперты скажут, что тела не имеют следов изнасилования.
Разумеется, он прав.
У меня в голове зудела одна мысль, но я предпочел промолчать.
— Дело вовсе не в человеческой похоти, — продолжал он. — Речь идет о восстановлении старых мест, достоинства века, мы не можем позволить себе так просто отбросить прочь все, составляющее суть жизни. Я очень доволен, что именно ты опишешь мою историю, Рассел. Для округа. Я тебе нужен. Это и в самом деле будет самая грандиозная история из всех, которую ты когда-либо опишешь.
— И все же я до сих пор не понимаю, чего именно ты хочешь.
— Первое. Не дай Винтерсу поставить на твой телефон п-перехватчик. Если тебе хочется, записывай наши разговоры на магнитофон — в конце концов, в репортерском деле важна точность, не так ли? Это позволит мне свободно, без всяких сложностей и волнений, связываться с тобой, да и ты в ходе непосредственной беседы узнаешь гораздо больше, чем в поспешном обмене репликами. Второе. Я хотел бы, чтобы ты сообщал Эрику Вальду обо всем, о чем мы с тобой говорим. Меня интересует его... ум. Выдающийся, я бы сказал, ум. Третье. Очень скоро я сделаю новое драматическое заявление. На твоем месте я заранее предупредил бы общественность, хотя это в твои намерения и не входит, не так ли?
— Нет. Что за драматическое заявление?
— Рассел, а сам что ты думаешь? Прозондируй пока почву от моего имени.
Я на секунду задумался.
— Я хочу, чтобы ты кое-что прояснил.
— Интересно, что же?
— Третьего июля кто-то убил женщину по имени Эмбер Мэй Вилсон. Бейсбольная бита, надписи на стенах, магнитофонное послание. Потом все исчезло. Тот, кто убил, постарался все это скрыть. Убрал тело. Зачем тебе понадобилось убивать Эмбер Вилсон?
Я услышал его резкий вздох.
— Н-нет!
— Да.
— А ее г-г-голова?
— Как у всех остальных.
— И м-мой голос, м-м-мой почерк?
— Одно к одному.
Он застонал — протяжно, низко, подавленно.
— А потом... ты говоришь, тело... исчезло?
— Куда ты отвез ее?
— Она была белая?
— Куда ты отвез ее?
Внезапно его речь превратилась в сплошную череду полувнятных, заикающихся слогов:
— Я не д-д-делал этого с ней я п-п-понятия не имею кто мог убить белую женщину мой п-п-поиск не имеет никакого отношения ко всем этим под-д-дражателям и п-п-передергивателям и я з-з-запрешаю тебе писать об этом в газете я не убиваю белых!
Я вслушивался в его учащенное дыхание.
— Я верю тебе.
— О... о! — вздохнул он, и облегчение, вырвавшееся из его груди, проникло мне прямо в ухо. — О...
— Запиши номер моего автомобильного телефона.
— Он у меня уже есть, — почти кротко проговорил он.
— Где именно ты сделаешь свое «драматическое заявление»?
Последовала долгая пауза. Я мог слышать уже более размеренное дыхание.
— Я тебе нужен, — прошептал он и повесил трубку.
Глава 12
Еще никогда в жизни мне не доводилось видеть в работе управления шерифа такой активности, а может, и смятения, которые я застал полтора часа спустя, незадолго до девяти часов того же утра, когда меня наконец допустили в святая святых шерифа Дэна Винтерса, где уже маячили потные Винтерс, Мартин Пэриш и Эрик Вальд.
Разумеется, в самый разгар горячки кондиционер окружного административного здания оказался перегруженным и вырубился напрочь. Как и в любом другом современном здании, в этом имелось всего лишь несколько окон, которые можно открыть. Плававший снаружи смог походил на дым. Внутри воздух мгновенно стал затхлым и душным.
Ожидая, когда меня примут, я слушал беспрестанные звонки телефонов, наблюдал за удвоенной суетой помощников шерифа и канцелярских служащих, всматривался в вытянутые, напряженные лица сотрудников, нескончаемыми потоками входящих в берлогу шерифа и выходящих из нее.
В какой-то момент, неожиданно и, как мне показалось, совершенно некстати, появились сам мэр нашего «апельсинового» города Ориндж и один из инспекторов округа, они тут же проследовали в конференц-зал. Я двинулся за ними.
В зале я увидел Карен Шульц, осаждаемую репортерами. И тут же я был обстрелян дюжиной разгневанных взглядов журналистов, бросившихся по тому же следу, что я — несколькими часами раньше.
Пятый канал попытался взять у меня интервью, но я сбежал, воспользовавшись тем, что журналистка позволила себе пройти в дамскую комнату — проверить, все ли у нее в порядке с косметикой. Карен пронзила меня ледяным взглядом, увидев, что я сбегаю.
Но в кабинете шерифа Винтерс, Пэриш и Вальд чувствовали себя чуть ли не Божьими избранниками. Я буквально ощущал энергию, витавшую в душной комнате, — энергию организации и жажды действия, порядка, методики, целеустремленности. Однако под прикрытием этой энергии залегал пласт совсем иных чувств, возникших от душевного хаоса и смятения как защита от некоей безмолвной и всепроникающей силы их таинственного противника — Полуночного Глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100