Мне понадобилось время, чтобы понять это. Когда же понял, сделал то единственное, что мог сделать, — снова уставился в окно, лишь бы избежать умоляющих взглядов этих хороших, скромных людей.
А если уж быть до конца честным, я страшился самой мысли о том, что они — а вместе с ними и я сам, и Изабелла — поймут, сколь притягательна сама по себе эта идея — оставить Изабеллу у них! Потому и не хотел делать этого.
Противоречивые чувства клокотали во мне, били друг друга, рвали друг друга, претендуя на единоличное господство над моим сердцем. Никогда еще мне не доводилось испытывать такого внутреннего дискомфорта, быть настолько не в ладах с самим собой. Состояние такое: словно сначала меня разрезали на множество кусков, а потом собрали, но — собрали неправильно. Да и вообще, собрали ли все мои куски вместе? Я снова ощутил в себе потребность двигаться с огромной, необузданной скоростью. Но в тот же самый миг ощутил зияющую пустоту, такую же, как часом ранее, когда я стоял в нашей залитой солнечным светом спальне. Это была свобода от всякой ответственности за другого человека, от обязанности каждое мгновение прислушиваться, что бы я ни делал, к звукам наверху, зовет ли меня Изабелла, которая постоянно нуждается в том, чтобы я помог ей решить очередную задачу — проводил к душу, или вымыл стоящий рядом с кроватью горшок, или подкатил к ней инвалидное кресло, или выполнил любую другую работу из числа тех, которые человек по тысяче раз на дню совершает не задумываясь, не осознавая. Как легко, например, постричь себе ногти на ногах, когда ноги не парализованы, как легко добраться до туалета, когда можешь ходить, и как легко стоять перед своим собственным шкафом и выбирать себе одежду на сегодня, не ломая себе голову над тем, достаточно ли наряд этот длинен для того, чтобы скрыть прикрепленные к ногам скобы! И как прекрасна возможность — просто стоять, не падая на пол!
Какое же блаженное чувство — быть свободным!
Но... какую же гнетущую тоску начинаю я испытывать, когда Изабелла уходит из моей жизни хотя бы на несколько минут!
Перед глазами то и дело возникает кровать, в которой ее уже нет. Я начинаю слышать тишину, что осталась после нее. Я ощущаю безбрежную грусть бытия без нее в мире, и охватывает эта грусть меня только потому, что в этом мире есть Изабелла и она могла бы быть со мной!
Мой желудок сжался и заболел; я перестал чувствовать биение собственного сердца.
Вскоре я поплыл наперекор всем этим мощным течениям. Мне было необходимо преодолеть их и попробовать найти единственное решение, за которое я смог бы ухватиться без каких бы то ни было сомнений. И я кинулся сквозь них, стал продираться сквозь них в поисках этого решения.
И... я нашел его! Я настиг его, погрузил в него пальцы и что было сил прижал к груди. Конечно же, я хочу того — наконец-то и без всяких условий понял я это, — что явится наилучшим для Изабеллы. Не для меня. Не для Коррин и Джо. Для Изабеллы.
— Она довольно сильно вывихнула себе ногу в колене, — снова стал наступать на меня Джо.
— Хватит, — сказал я. Закрыл глаза и положил голову на спинку дивана. А влажный ветер из кондиционера обдувал меня, правда, лишь половину моего лица.
Я услышал, Коррин встала, и через секунду моей щеки коснулись ее пальцы, легко похлопали, что выражало ее благодарность, утверждало полную мою капитуляцию и раскрывало ее радость от моего решения, которое Коррин считала правильным.
— Может быть, тебе хотелось бы пойти ненадолго к ней, — сказала она, — а я пока приготовлю обед.
* * *
В маленькой комнате я прилег рядом с Изабеллой. Она чуть шевельнулась, когда я устраивался у нее под боком, улыбнулась, когда я потянулся и взял ее руку в свою.
— Значит, убежала от меня? — сказал я.
— Я никогда от тебя не убегу. Но так будет л-л-луч-ше... пока.
— Я знаю. Это была всего лишь еще одна из моих неудачных шуток.
— Все снова будет о'кей, правда ведь?
— Да.
Я поцеловал ее, а она погрузила свою руку в мои волосы и притянула меня к себе поближе. Поцелуй был долгим. Когда я уткнулся лицом в ее грудь, она коснулась и мягко надавила на переднюю часть моих брюк. Моя рука скользнула под простыню и коснулась ее теплого сухого лона. Какое-то время мы полежали так, очень медленно отыскивая то, что обычно происходило само собой. Потом Изабелла снова дотронулась до моего лица. Я взял ее руку в свою.
— Может, после операции у нас опять будет все, как раньше? — сказала она.
— Да, все будет так, как раньше.
— Я люблю тебя, Расс.
Я лежал с ней почти час, нежно поглаживая ее гладкую круглую голову, пока она спала, уткнувшись лицом мне в грудь. Я смотрел на перечное дерево за окном и наблюдал за пересмешником, прыгающим с ветки на ветку. А в какое-то мгновение я стал им. Это я — проворный, покрытый перьями. Я способен летать. Наконец-то я слетел с дерева. Взмыл ввысь, пронзив телом горячее голубое небо. Я пронесся через звезды не наступившей пока ночи. Я скользнул мимо солнца, вылетел из галактики, углубился в зияющий, раскинувшийся беспредельно бесконечный космос, и из глаз моих хлынули очистительные слезы, и заискрился в тугой атмосфере мой клюв, запылали мои перья, стали плавиться лапы. Вскоре я превратился в скелет, в кучу позвонков, в подрагивающий атом кальция.
Движение. Скорость. Быстрота. Свобода.
Когда Коррин позвала нас обедать, я помог Иззи одеться и усесться в кресло.
А потом я уехал.
* * *
Дома я прежде всего налил себе привычную порцию виски, побродил немного по веранде, прослушал записанное на автоответчик довольно краткое послание Тины Шарп. Перезванивать ей не стал. Предпочел усесться на заднем дворике в кресло, в котором любила сидеть Изабелла, лицом к юго-западу, туда, где раскинулся город. Наша Леди Каньон все так же возлежала на верхушках холмов, все так же между ее ног разливались огни Лагуны, а ее беременный живот отчетливо возвышался над горизонтом.
Зазвонил телефон. Я пошел в дом, поднял трубку, но сразу после моего «алло» звонивший повесил трубку.
Очень мило.
В кабинете я включил компьютер и начал работать над статьей о группе поддержки.
Первым делом я обрисовал общую идею, раздумывая над тем, как бы сделать, чтобы читатели не просто прочитали о существовании этой группы, но почувствовали себя сопричастными к ней. Но пока получались одни словеса.
Я снова выпил, потому что мне не понравились мои манипуляции с первым абзацем. А еще потому, что я все время видел Изабеллу, лежащую на узенькой кровати в родительском доме. А еще потому, что газетная статья — дело достаточно трудное, чтобы справиться с ним без подобных вливаний, — мне кажется, именно поэтому так высок процент алкоголизма в среде журналистов.
В конце концов, подумал я, можно довести статью лишь до этого абзаца, чтобы предоставить Карле Дэнс право швырнуть мне ее обратно в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100