В общем, как мне кажется, вам не очень-то захочется заглядывать туда.
Он посмотрел на нее выжидательно, однако Чина ничего не ответила, ибо не слушала его: все внимание ее было обращено на оставшуюся ранее не замеченной ею одну корзину, стоявшую на земляном полу возле самой двери. Оттуда доносилось странное лепетание, явственно различимое даже несмотря на шум и трескотню ткацких станков.
– Боже мой, да это же ребенок! – воскликнула она, заглянув внутрь. В корзине лежала маленькая китаяночка, завернутая в пеленки из сырого шелка, прекрасная, как фарфоровая куколка, и глядела на нее любопытными зелеными глазами.
– Мисс Чина, не дотрагивайтесь до нее!
Ужас в голосе Дарвина Стэпкайна заставил Чину резко обернуться в тревоге, и ее рука, которой она собиралась было приласкать девочку, застыла в воздухе.
– Почему?
Лицо Дарвина нервно искривилось.
– Она... она... О... черт, боюсь, что я не имею права вам все рассказать.
– Почему? Она что, больна?
– Нет, не больна.
Нетерпеливо вглядываясь в покрасневшее лицо Дарвина, Чина рассчитывала, что он все же объяснит ей, в чем дело. Когда же ей стало совершенно ясно, что это не входит в его намерения, она с решительным видом обратилась к сидевшей возле ближайшего ткацкого станка женщине.
– С твоей дочерью все в порядке? – спросила она по-китайски, но получила в ответ только отсутствующий взгляд и отрицательное качание головой.
– Давайте забудем, что я говорил вам что-либо об этом ребенке, – предложил смущенно Дарвин. – Поверьте мне, он вполне здоров.
Поразмыслив, Чина сказала:
– Хорошо, пусть будет по-вашему.
Не произнеся больше ни слова, она отвернулась от корзины и вышла в прихожую.
Дарвин, следовавший за ней по пятам, прекрасно понимал, что любая другая женщина не смогла бы сдержать естественного, присущего ее полу любопытства и наверняка засыпала бы его вопросами. Мисс же Уоррик, напротив, больше ни разу не упомянула о ребенке и объявила лишь, пока меняла деревянные башмаки на туфельки, что ей пора уже возвращаться домой. Дарвин, восхищенный ее полной достоинства манерой держаться, которую она избрала в ответ на его странное поведение, проникся к ней еще большим уважением и симпатией, которые связывают обычно между собой самых близких, надежных друзей. А так как до этого ему не нравилась по-настоящему еще ни одна женщина, то он, потеряв всякое понятие о реальном соотношении вещей, тут же влюбился.
Впрочем, оно и неудивительно. Его опыт в отношении женщин был весьма ограничен и сводился к редким приемам в европейском квартале Сингапура, на которых он, испытывая крайнюю робость, не принимал участия в беседах и, считая себя неуклюжим, не танцевал. Самым приятным в его жизни было время, которое он провел вдали от Индонезии, овладевая науками в Кембриджском университете, где его товарищи по учебе находили его довольно приятным, но удручающе скучным. Его затворническая натура заставляла его по возможности избегать чьего бы то ни было общества, и хотя связь с бадаянскими Уорриками открывала перед ним множество дверей, он не пользовался этим преимуществом. В результате он так и не приобрел уверенности в себе в вопросах общения с прекрасным полом и не знал ничего о том, как следует себя вести в присутствии женщин.
Сегодня, однако, он ощутил себя безрассудно, необыкновенно раскованным или, иначе, пребывал в состоянии, ранее ему неизвестном.
Несмотря на то что поразительная красота Чины сама по себе относила ее в разряд женщин, в присутствии которых он неизменно начинал заикаться и краснеть, он тем не менее почувствовал вдруг, что не в состоянии сдерживать свою бьющую через край энергию, и болтал с ней без умолку в радостном возбуждении, пока они шли к ее лошади.
Чина между тем не имела ни малейшего понятия о тех эмоциях, которые его обуревали, и весело отвечала на его шутки, а потом заверила Дарвина, что ее экскурсия в цеха очень удалась и что она надеется быть полезной в семейном бизнесе.
– Едва ли я стану для вас помехой, – сказала она в конце.
Дарвин, не в силах оторвать от нее взгляд, все смотрел и смотрел ей в лицо, заверяя ее в том, что любая помощь, которую она предложит, будет более чем приветствоваться.
Пульс его участился, когда она поблагодарила его с любезной улыбкой, однако он был весьма уязвлен, если бы узнал, что она не испытывает по отношению к нему никаких ответных чувств.
Размышляя о китайском ребенке и странном поведении Дарвина, Чина отправилась в будуар матери, чтобы выпить вместе с ней чаю. Пока Мальвина одевалась, девушка в подробностях описала ей все, что видела на плантации.
– Не могу себе представить, что так разволновало Дарвина, – заметила она, завершая свое повествование. – Он сказал, чтобы я не дотрагивалась до ребенка, а затем отказался объяснить почему. – Ее лицо побледнело, когда ей в голову внезапно пришла ужасная мысль. – А что, в кампонгах не слышно об эпидемии холеры?
– Нет, слава Богу! – Пристегнув бриллиантовые клипсы, Мальвина выпрямилась, чтобы полюбоваться результатами своих усилий в матовом зеркале. – Это, наверное, была дочь Лиен Чин, и Дарвин просто не хотел говорить тебе об этом. Такой стеснительный балбес этот мальчишка!
– А кто такая Лиен Чин? Она из деревни?
– Лиен Чин – это мать ребенка. Насколько я помню, она умерла при родах. – Мальвина потянулась к румянам и начала старательно наносить их на щеки. На плантации «Царево колесо» ожидались вечером гости, и она хотела выглядеть наилучшим образом. Среди посетителей должен был быть один богатый китайский мандарин, совершенно помешавшийся на своей страсти к шелку и в надежде договориться о поставках ему драгоценнейшей ткани и прибывший сюда из Кантона. Мальвина собиралась исполнить по всем правилам ритуал поднесения ему прохладительных напитков.
– Боюсь, что имени ребенка я не помню, – продолжала она, обращаясь к отражению своей дочери в зеркале. – Оно очень длинное и невообразимо глупое. Что-то наподобие «Черной Жемчужины Востока». Да, как будто так.
– Но почему в таком случае Дарвин столь странно повел себя по отношению к девочке, если с ней все в порядке? – удивилась Чина. – Ведь это же такое невинное маленькое создание!
– Может быть, все дело в том, что это твоя сводная сестра, – сказала Мальвина резко. – Лиен Чин была одной из любовниц твоего отца, и Черная Жемчужина – его незаконная дочь. Она родилась через несколько месяцев после его смерти. Как мне кажется, он даже не догадывался, что его подружка зачала от него. – Она повела своим обнаженным плечом и добавила: – Удивительно, как это он, при его-то неразборчивости, не расплодил этих созданий в куда большем количестве. Впрочем, никто толком не знает, сколько на самом деле этих рыжеволосых полу Уорриков расселилось по близлежащим островам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Он посмотрел на нее выжидательно, однако Чина ничего не ответила, ибо не слушала его: все внимание ее было обращено на оставшуюся ранее не замеченной ею одну корзину, стоявшую на земляном полу возле самой двери. Оттуда доносилось странное лепетание, явственно различимое даже несмотря на шум и трескотню ткацких станков.
– Боже мой, да это же ребенок! – воскликнула она, заглянув внутрь. В корзине лежала маленькая китаяночка, завернутая в пеленки из сырого шелка, прекрасная, как фарфоровая куколка, и глядела на нее любопытными зелеными глазами.
– Мисс Чина, не дотрагивайтесь до нее!
Ужас в голосе Дарвина Стэпкайна заставил Чину резко обернуться в тревоге, и ее рука, которой она собиралась было приласкать девочку, застыла в воздухе.
– Почему?
Лицо Дарвина нервно искривилось.
– Она... она... О... черт, боюсь, что я не имею права вам все рассказать.
– Почему? Она что, больна?
– Нет, не больна.
Нетерпеливо вглядываясь в покрасневшее лицо Дарвина, Чина рассчитывала, что он все же объяснит ей, в чем дело. Когда же ей стало совершенно ясно, что это не входит в его намерения, она с решительным видом обратилась к сидевшей возле ближайшего ткацкого станка женщине.
– С твоей дочерью все в порядке? – спросила она по-китайски, но получила в ответ только отсутствующий взгляд и отрицательное качание головой.
– Давайте забудем, что я говорил вам что-либо об этом ребенке, – предложил смущенно Дарвин. – Поверьте мне, он вполне здоров.
Поразмыслив, Чина сказала:
– Хорошо, пусть будет по-вашему.
Не произнеся больше ни слова, она отвернулась от корзины и вышла в прихожую.
Дарвин, следовавший за ней по пятам, прекрасно понимал, что любая другая женщина не смогла бы сдержать естественного, присущего ее полу любопытства и наверняка засыпала бы его вопросами. Мисс же Уоррик, напротив, больше ни разу не упомянула о ребенке и объявила лишь, пока меняла деревянные башмаки на туфельки, что ей пора уже возвращаться домой. Дарвин, восхищенный ее полной достоинства манерой держаться, которую она избрала в ответ на его странное поведение, проникся к ней еще большим уважением и симпатией, которые связывают обычно между собой самых близких, надежных друзей. А так как до этого ему не нравилась по-настоящему еще ни одна женщина, то он, потеряв всякое понятие о реальном соотношении вещей, тут же влюбился.
Впрочем, оно и неудивительно. Его опыт в отношении женщин был весьма ограничен и сводился к редким приемам в европейском квартале Сингапура, на которых он, испытывая крайнюю робость, не принимал участия в беседах и, считая себя неуклюжим, не танцевал. Самым приятным в его жизни было время, которое он провел вдали от Индонезии, овладевая науками в Кембриджском университете, где его товарищи по учебе находили его довольно приятным, но удручающе скучным. Его затворническая натура заставляла его по возможности избегать чьего бы то ни было общества, и хотя связь с бадаянскими Уорриками открывала перед ним множество дверей, он не пользовался этим преимуществом. В результате он так и не приобрел уверенности в себе в вопросах общения с прекрасным полом и не знал ничего о том, как следует себя вести в присутствии женщин.
Сегодня, однако, он ощутил себя безрассудно, необыкновенно раскованным или, иначе, пребывал в состоянии, ранее ему неизвестном.
Несмотря на то что поразительная красота Чины сама по себе относила ее в разряд женщин, в присутствии которых он неизменно начинал заикаться и краснеть, он тем не менее почувствовал вдруг, что не в состоянии сдерживать свою бьющую через край энергию, и болтал с ней без умолку в радостном возбуждении, пока они шли к ее лошади.
Чина между тем не имела ни малейшего понятия о тех эмоциях, которые его обуревали, и весело отвечала на его шутки, а потом заверила Дарвина, что ее экскурсия в цеха очень удалась и что она надеется быть полезной в семейном бизнесе.
– Едва ли я стану для вас помехой, – сказала она в конце.
Дарвин, не в силах оторвать от нее взгляд, все смотрел и смотрел ей в лицо, заверяя ее в том, что любая помощь, которую она предложит, будет более чем приветствоваться.
Пульс его участился, когда она поблагодарила его с любезной улыбкой, однако он был весьма уязвлен, если бы узнал, что она не испытывает по отношению к нему никаких ответных чувств.
Размышляя о китайском ребенке и странном поведении Дарвина, Чина отправилась в будуар матери, чтобы выпить вместе с ней чаю. Пока Мальвина одевалась, девушка в подробностях описала ей все, что видела на плантации.
– Не могу себе представить, что так разволновало Дарвина, – заметила она, завершая свое повествование. – Он сказал, чтобы я не дотрагивалась до ребенка, а затем отказался объяснить почему. – Ее лицо побледнело, когда ей в голову внезапно пришла ужасная мысль. – А что, в кампонгах не слышно об эпидемии холеры?
– Нет, слава Богу! – Пристегнув бриллиантовые клипсы, Мальвина выпрямилась, чтобы полюбоваться результатами своих усилий в матовом зеркале. – Это, наверное, была дочь Лиен Чин, и Дарвин просто не хотел говорить тебе об этом. Такой стеснительный балбес этот мальчишка!
– А кто такая Лиен Чин? Она из деревни?
– Лиен Чин – это мать ребенка. Насколько я помню, она умерла при родах. – Мальвина потянулась к румянам и начала старательно наносить их на щеки. На плантации «Царево колесо» ожидались вечером гости, и она хотела выглядеть наилучшим образом. Среди посетителей должен был быть один богатый китайский мандарин, совершенно помешавшийся на своей страсти к шелку и в надежде договориться о поставках ему драгоценнейшей ткани и прибывший сюда из Кантона. Мальвина собиралась исполнить по всем правилам ритуал поднесения ему прохладительных напитков.
– Боюсь, что имени ребенка я не помню, – продолжала она, обращаясь к отражению своей дочери в зеркале. – Оно очень длинное и невообразимо глупое. Что-то наподобие «Черной Жемчужины Востока». Да, как будто так.
– Но почему в таком случае Дарвин столь странно повел себя по отношению к девочке, если с ней все в порядке? – удивилась Чина. – Ведь это же такое невинное маленькое создание!
– Может быть, все дело в том, что это твоя сводная сестра, – сказала Мальвина резко. – Лиен Чин была одной из любовниц твоего отца, и Черная Жемчужина – его незаконная дочь. Она родилась через несколько месяцев после его смерти. Как мне кажется, он даже не догадывался, что его подружка зачала от него. – Она повела своим обнаженным плечом и добавила: – Удивительно, как это он, при его-то неразборчивости, не расплодил этих созданий в куда большем количестве. Впрочем, никто толком не знает, сколько на самом деле этих рыжеволосых полу Уорриков расселилось по близлежащим островам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133