Сирокко раскинула руки и зарылась пальцами в песок, вытянула ноги и почувствовала, как песок перетекает под ее ступнями. Затем она стала медленно, с чувством, поводить плечами и бедрами, отчего в песке образовалась сироккообразная ямка в несколько сантиметров глубиной. Наконец она испустила глубокий вздох и полностью расслабилась.
Сирокко чувствовала каждую свою мышцу и каждую свою косточку. Кожа ее была туго натянута, а каждое нервное окончание снова ждало того странного ощущения.
После неопределенного периода сонного времени то ощущение пришло опять. Небольшая ладошка терла левую ногу Сирокко — от верха ступни до колена и снова вниз. Сирокко вполне явственно это чувствовала. Вот пять пальцев, вот сама ладошка. Сильно она не давила, не массировала, но и воздушным касанием это тоже нельзя было назвать. Сирокко наблюдала без тревоги, как это порой бывает во сне. Она видела, как меняется текстура ее кожи в тех местах, где проходит ладонь.
Соски ее отвердели. Закрыв глаза (под веками было не совсем темно), Сирокко прижалась затылком к рюкзаку, оторвала от песка плечи и выгнула спину. Ладонь двинулась вверх, к ее бедру, а другая накрыла ее грудь, легко пробегая кончиками пальцев по изгибам чашечки. Большой палец коснулся сморщенного соска. Сирокко со вздохом осела на теплый приветливый песок.
И снова открыла глаза. Во сне.
Вокруг стало мрачнее. В стране неизменного света сумерки, казалось, сгущаются над тихим озером. Сирокко застонала. Ноги ее словно отяжелели, налились кровью; она развела их по сторонам, предлагая себя темнеющему небу. Ее бедра, казалось, растут из земли; она толкала их вверх в самом примитивном движении из всех. Затем снова расслабилась.
Тут один за другим между ее ног появились два следа маленьких ступней. Затем возникли отпечатки коленей. Песок смещался, принимая форму ног, освобождая место для бедра, пока фантом опускался на колени и менял положение. Обе ладони лежали теперь на бедрах Сирокко, нежно прохаживаясь вверх и вниз.
Сирокко снова закрыла глаза — и сразу стала видеть лучше. Призрачные образы озера, дальнего берега, неба пульсировали на фоне внутренней стороны век. Приподнявшись на локтях, она запрокинула голову. Сквозь тонкую кожу она видела, как высокие деревья сходятся в небе в одной точке. Само небо имело цвет крови. Сирокко согнула ноги и развела колени. И тут же охнула, когда руки стали ее ощупывать. Не открывая глаз, она подняла голову.
Когда Сирокко посмотрела прямо перед собой, то не увидела ничего, кроме биения собственного пульса, сверкающего и эфемерного хаоса собственной радужки. Но стоило ей взглянуть вбок — предусмотрительно не раскрывая глаз, — как меж ее расставленных ног стала видна стоящая на коленях фигура. Это было воплощение кубистской концепции, слоистое существо, существующее сразу со всех сторон, с такими глубинами, которых периферическое сонное зрение Сирокко достичь не могло. Существо из цветного дыма, сплетенное воедино лунными лучами. Сирокко знала, кто это, — и не боялась.
Во сне она открыла глаза навстречу почти кромешному мраку.
Призрак стоял там на коленях. Сирокко чувствовала, как руки опускаются к ее бедрам и расходятся по животу, видела, как опускается все ниже лицо ее прозрачной любовницы, ощущала касание длинных волос, испытывала легкую щекотку от теплого дыхания. Последовал нежный поцелуй, затем более настойчивый поцелуй. Рот и вульва раскрылись одинаково жадно, язык проник внутрь, а руки скользнули под ягодицы — сжать их и приподнять над податливым песком.
На мгновение Сирокко была словно парализована. Она запрокинула голову, рот раскрылся, но ни звука оттуда не вышло. Когда ей удалось наконец со всхлипом вздохнуть, выдох оказался стоном, в конце которого шепотом было произнесено одно-единственное слово:
— ... Габи...
Теперь кругом царил кромешный мрак. Сирокко потянулась вниз и пробежала руками по густым волосам, по шее Габи, ее плечам. Она сжала старую подругу ногами, и Габи целовала живот Сирокко, ее груди и шею. Сирокко чувствовала, как на нее давит чудесная тяжесть знакомых грудей. Руки ее жадно ощупывали восхитительную твердость габиного тела. Она услышала дыхание Габи у самого своего уха, узнала особый, принадлежащий только Габи аромат. И заплакала.
Во сне Сирокко снова закрыла глаза.
Она увидела слезы в глазах у Габи — и улыбку на ее губах. Они поцеловались. Черные как вороново крыло волосы Габи скрыли их лица.
Сирокко открыла глаза. Уже светало. Габи все еще лежала на ней. Они обменивались каким-то невнятным воркованием, пока мутные сумерки, окутавшие землю, рассеивались. Наконец Сирокко увидела любимое лицо. И поцеловала его. Габи тихо рассмеялась. Затем, упершись ладонями в песок, поднялась на колени и оседлала Сирокко. Потом она встала на ноги, протянула Сирокко руку и потянула ее за собой. Земля липла как бумажка от мух. Сирокко пришлось поднатужиться, чтобы встать. Когда же она наконец встала, Габи развернула ее и указала вниз. Внизу Сирокко увидела свое собственное неподвижное тело, развалившееся на песке.
— Я умерла? — спросила она. Вопрос этот показался ей не очень важным.
— Нет, любимая. Я не ангел смерти. Иди со мной. — Габи обняла Сирокко, и они пошли по берегу.
Во сне они разговаривали. Но при этом не пользовались целыми фразами. Одного слова вполне хватало. Старые боли, старые радости вытаскивались наружу, поднимались под желтое небо Япета, оплакивались и осмеивались, а затем аккуратно укладывались на место. Они говорили о событиях столетней давности, но умалчивали о том, что случилось в последние двадцать лет. Эти два десятилетия для старых подруг не существовали.
Наконец Габи пришло время уходить. Сирокко заметила, что ноги ее подруги уже не касаются земли. Она попыталась ее удержать, но малышка продолжала уплывать в небо. К тому же, как часто бывает во сне, все движения Сирокко были слишком замедленными и ничего не могли предотвратить. Сирокко охватила тоска. Она поплакала немного после отлета Габи, стоя там под вновь возвратившимся светом.
Пора просыпаться, подумала она.
Когда ничего не случилось, Сирокко посмотрела на пляж. Туда, где она стояла, усталая и обескураженная, вели две дорожки следов.
Сирокко закрыла глаза и отвесила себе пару пощечин. Когда она снова открыла глаза, то никаких изменений не обнаружила. Тогда она побрела назад вдоль водной кромки.
По пути она разглядывала свои босые ноги. Они делали новые отпечатки рядом с теми, что вели в обратную сторону. «Где не побывал Вуузль», — подумала она — и не смогла вспомнить, откуда это. Да, Сирокко, старость не радость.
Тело ее оказалось невдалеке от воды — там, где песок был сух и так мелок, что хоть прямо в песочные часы насыпай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Сирокко чувствовала каждую свою мышцу и каждую свою косточку. Кожа ее была туго натянута, а каждое нервное окончание снова ждало того странного ощущения.
После неопределенного периода сонного времени то ощущение пришло опять. Небольшая ладошка терла левую ногу Сирокко — от верха ступни до колена и снова вниз. Сирокко вполне явственно это чувствовала. Вот пять пальцев, вот сама ладошка. Сильно она не давила, не массировала, но и воздушным касанием это тоже нельзя было назвать. Сирокко наблюдала без тревоги, как это порой бывает во сне. Она видела, как меняется текстура ее кожи в тех местах, где проходит ладонь.
Соски ее отвердели. Закрыв глаза (под веками было не совсем темно), Сирокко прижалась затылком к рюкзаку, оторвала от песка плечи и выгнула спину. Ладонь двинулась вверх, к ее бедру, а другая накрыла ее грудь, легко пробегая кончиками пальцев по изгибам чашечки. Большой палец коснулся сморщенного соска. Сирокко со вздохом осела на теплый приветливый песок.
И снова открыла глаза. Во сне.
Вокруг стало мрачнее. В стране неизменного света сумерки, казалось, сгущаются над тихим озером. Сирокко застонала. Ноги ее словно отяжелели, налились кровью; она развела их по сторонам, предлагая себя темнеющему небу. Ее бедра, казалось, растут из земли; она толкала их вверх в самом примитивном движении из всех. Затем снова расслабилась.
Тут один за другим между ее ног появились два следа маленьких ступней. Затем возникли отпечатки коленей. Песок смещался, принимая форму ног, освобождая место для бедра, пока фантом опускался на колени и менял положение. Обе ладони лежали теперь на бедрах Сирокко, нежно прохаживаясь вверх и вниз.
Сирокко снова закрыла глаза — и сразу стала видеть лучше. Призрачные образы озера, дальнего берега, неба пульсировали на фоне внутренней стороны век. Приподнявшись на локтях, она запрокинула голову. Сквозь тонкую кожу она видела, как высокие деревья сходятся в небе в одной точке. Само небо имело цвет крови. Сирокко согнула ноги и развела колени. И тут же охнула, когда руки стали ее ощупывать. Не открывая глаз, она подняла голову.
Когда Сирокко посмотрела прямо перед собой, то не увидела ничего, кроме биения собственного пульса, сверкающего и эфемерного хаоса собственной радужки. Но стоило ей взглянуть вбок — предусмотрительно не раскрывая глаз, — как меж ее расставленных ног стала видна стоящая на коленях фигура. Это было воплощение кубистской концепции, слоистое существо, существующее сразу со всех сторон, с такими глубинами, которых периферическое сонное зрение Сирокко достичь не могло. Существо из цветного дыма, сплетенное воедино лунными лучами. Сирокко знала, кто это, — и не боялась.
Во сне она открыла глаза навстречу почти кромешному мраку.
Призрак стоял там на коленях. Сирокко чувствовала, как руки опускаются к ее бедрам и расходятся по животу, видела, как опускается все ниже лицо ее прозрачной любовницы, ощущала касание длинных волос, испытывала легкую щекотку от теплого дыхания. Последовал нежный поцелуй, затем более настойчивый поцелуй. Рот и вульва раскрылись одинаково жадно, язык проник внутрь, а руки скользнули под ягодицы — сжать их и приподнять над податливым песком.
На мгновение Сирокко была словно парализована. Она запрокинула голову, рот раскрылся, но ни звука оттуда не вышло. Когда ей удалось наконец со всхлипом вздохнуть, выдох оказался стоном, в конце которого шепотом было произнесено одно-единственное слово:
— ... Габи...
Теперь кругом царил кромешный мрак. Сирокко потянулась вниз и пробежала руками по густым волосам, по шее Габи, ее плечам. Она сжала старую подругу ногами, и Габи целовала живот Сирокко, ее груди и шею. Сирокко чувствовала, как на нее давит чудесная тяжесть знакомых грудей. Руки ее жадно ощупывали восхитительную твердость габиного тела. Она услышала дыхание Габи у самого своего уха, узнала особый, принадлежащий только Габи аромат. И заплакала.
Во сне Сирокко снова закрыла глаза.
Она увидела слезы в глазах у Габи — и улыбку на ее губах. Они поцеловались. Черные как вороново крыло волосы Габи скрыли их лица.
Сирокко открыла глаза. Уже светало. Габи все еще лежала на ней. Они обменивались каким-то невнятным воркованием, пока мутные сумерки, окутавшие землю, рассеивались. Наконец Сирокко увидела любимое лицо. И поцеловала его. Габи тихо рассмеялась. Затем, упершись ладонями в песок, поднялась на колени и оседлала Сирокко. Потом она встала на ноги, протянула Сирокко руку и потянула ее за собой. Земля липла как бумажка от мух. Сирокко пришлось поднатужиться, чтобы встать. Когда же она наконец встала, Габи развернула ее и указала вниз. Внизу Сирокко увидела свое собственное неподвижное тело, развалившееся на песке.
— Я умерла? — спросила она. Вопрос этот показался ей не очень важным.
— Нет, любимая. Я не ангел смерти. Иди со мной. — Габи обняла Сирокко, и они пошли по берегу.
Во сне они разговаривали. Но при этом не пользовались целыми фразами. Одного слова вполне хватало. Старые боли, старые радости вытаскивались наружу, поднимались под желтое небо Япета, оплакивались и осмеивались, а затем аккуратно укладывались на место. Они говорили о событиях столетней давности, но умалчивали о том, что случилось в последние двадцать лет. Эти два десятилетия для старых подруг не существовали.
Наконец Габи пришло время уходить. Сирокко заметила, что ноги ее подруги уже не касаются земли. Она попыталась ее удержать, но малышка продолжала уплывать в небо. К тому же, как часто бывает во сне, все движения Сирокко были слишком замедленными и ничего не могли предотвратить. Сирокко охватила тоска. Она поплакала немного после отлета Габи, стоя там под вновь возвратившимся светом.
Пора просыпаться, подумала она.
Когда ничего не случилось, Сирокко посмотрела на пляж. Туда, где она стояла, усталая и обескураженная, вели две дорожки следов.
Сирокко закрыла глаза и отвесила себе пару пощечин. Когда она снова открыла глаза, то никаких изменений не обнаружила. Тогда она побрела назад вдоль водной кромки.
По пути она разглядывала свои босые ноги. Они делали новые отпечатки рядом с теми, что вели в обратную сторону. «Где не побывал Вуузль», — подумала она — и не смогла вспомнить, откуда это. Да, Сирокко, старость не радость.
Тело ее оказалось невдалеке от воды — там, где песок был сух и так мелок, что хоть прямо в песочные часы насыпай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151