-- От кого беречь? Что за идиотские установки?
-- Установки не мои, Яков Маркыч. Я ведь исполнитель. А уж какие они --
не мое дело. Хотите -- жалуйтесь.
-- И пойду! Не пойдешь -- тебе сядут на шею!
Яков Маркович решительно взял из рук Кашина пальто и портфель и в гневе
направился прямо в кабинет Степана Трофимовича.
Анна Семеновна, заметив Таврова, бросилась ему наперерез.
-- Разве Ягубов вас вызывал?
-- Он -- меня?! -- не понял Раппопорт.
Анечка понизила голос.
-- Ягубов приказал пропускать к нему только тех, кого он сам вызвал...
-- Еще чего он придумает?!
Раппопорт оттолкнул Анну Семеновну и решительно рванул двери
ягубовского кабинета.
-- Вот! -- крикнул он с порога, показывая Ягубову пальто и портфель.
-- Что случилось, Яков Маркович? -- с готовностью спросил Ягубов.
Он стоял у окна, держа в одной руке блюдечко, в другой чашку с чаем.
Отхлебнув глоток, поставил чашку на блюдце.
-- Безобразие! -- заявил Раппопорт. -- Форменное безобразие!
-- Успокойтесь, -- Степан Трофимович поставил чашку на подоконник,
вынул из кармана чистейший носовой платок, вытер губы. -- Призыв к
бдительности -- общее распоряжение по редакции и касается всех сотрудников,
в том числе и меня, и вас. Скажите спасибо, что это сделал Кашин, а не
посторонние.
-- А просто сказать он не мог? Не мог? -- жаловался Раппопорт. --
Сегодня вещи берет, а завтра будет шарить в карманах?
-- Ну, не думаю, -- усмехнулся Ягубов. -- В карманы он, вероятно, не
заглядывал. Впрочем...
-- Что впрочем?
Ягубов заколебался. "Впрочем, если вам не нравится работать в "Трудовой
правде", редколлегия и партбюро, я думаю, пойдут вам навстречу..." Нет,
Макарцева такой шаг рассердил бы, да и в горкоме, и в ЦК найдутся люди,
которым Раппопорт пока еще нужен для подготовки докладов. Если бы он не был
уверен в своей силе, он не стал бы говорить со мной в таком тоне. Услышав
"впрочем", Яков Маркович понял, что Ягубов хотел сказать. "Он меня
ненавидит, это ясно. Но теперь я ему скажу что я о нем думаю. Мне терять
нечего!"
-- Так что же -- "впрочем"? -- решительно повторил Яков Маркович,
израсходовав на этот вопрос весь запас гнева.
-- Впрочем, -- после некоторого размышления произнес Степан Трофимович,
-- Кашин погорячился... У всех есть свои слабости. Вот и вы тоже
нервничаете. А зря!
-- Зря? -- Раппопорт сменил гнев на жалобу. -- Да как же я могу
работать в условиях, когда меня не уважают как человека. Может, кому-нибудь
не нравится мой пятый пункт? У нас в редакции раньше этого не ощущалось...
-- А разве сейчас есть? -- рассмеялся Ягубов. -- Или вы имеете в виду
конкретно меня? Подумайте, Яков Маркович, неужели мы, партийные работники,
можем быть антисемитами? Для нас главное -- убеждения. Мы с вами, хотя и
разных национальностей, но в одном лагере, так ведь? Хотя отдельные ваши
соплеменники и плохо рекомендуют себя.
-- А кто делал революцию?
Ягубов не ответил. Евреи участвовали в революции, но для чего?
Раппопорт просто не знает последних веяний наверху. Они шли в революцию,
чтобы захватить власть и начать последовательно насаждать в России сионизм.
Хорошо, что партии и Сталину удалось вовремя пресечь эту опасную тенденцию.
Но до конца довести эту линию пока не удалось. Не фашизм опасен для
человечества, а евреи. Они рвутся к власти, и в США им это уже удалось. Они
хотят править миром. И поскольку коммунисты выражают интересы всех народов,
наша историческая миссия -- спасти человечество. Так что антисемитизм в
целом, если его понимать с прогрессивных позиций, -- это гуманная политика в
интересах передового человечества. Между нами говоря, Маркс портит всю
историю коммунистического движения. Ее теперь, по существу, приходится
начинать с Ленина и не лезть в глубокие дебри средневековья.
-- Революцию делали не только евреи, Яков Маркович, -- вежливо
улыбнувшись, заметил теперь Степан Трофимович. -- Должен сказать, что я
лично не люблю только тех евреев, которые борются по другую сторону
баррикады. Но не люблю я и таких французов, англичан, испанцев и даже
русских. Я думаю, что и вы, Яков Маркович, не любите таких?
-- Разумеется, -- поперхнулся Раппопорт. Наконец-то он понял, что нужно
заткнуться, ибо в любом случае прав будет Ягубов. И вообще, Яков Маркович
устал, и у него болел живот от голода. -- Я, Степан Трофимыч, только потому
обижен, что я же член партии с тридцать четвертого года!
-- Знаю! -- Ягубов решил полностью отвести от себя подозрения. -- И
поверьте, люблю евреев, и у меня есть друзья-евреи. Есть партийцы, которые
считают: евреи трудолюбивей и настойчивей. Они быстрее пробиваются и
занимают все ответственные посты. Ведь так уже было в тридцатые годы! Разве
это правильно, если русскими будут управлять евреи? Сторонники такой точки
зрения спрашивают: а что, если бы у них в Израиле правили русские? Еще раз
повторяю: это некоторые так считают, я с ними решительно не согласен!..
Давайте я помогу вам одеться, Яков Маркович.
Ягубов взял из рук Раппопорта пальто и, раскрыв его, держал, ожидая,
пока Тавров суетливо просовывал руки в рукава. Яков Маркович был на голову
выше и значительно толще. Зато Степан Трофимович был спортсменом.
-- Между прочим, -- вспомнил Ягубов, -- я давно собирался с вами
посоветоваться... Мне тут предложили написать диссертацию в Высшей
партшколе. Тема: "Роль печати в коммунистическом воспитании трудящихся по
материалам газеты "Трудовая правда". Это ведь близкая вам тема. Не будете
возражать, если я к ней прикоснусь?
-- Почему я должен возражать?
Яков Маркович понял, что за неувольнение ему придется написать Ягубову
диссертацию.
-- Не откажетесь помочь подобрать кое-какие материалы? От работы я вас
на это время освобожу.
-- Ленин сказал: "Партия -- это взаимопомощь", -- процитировал Яков
Маркович.
Эти слова Ленина он придумал сам только что.
-- Вот именно! -- подтвердил Ягубов. -- Значит, договорились.
Продолжая стоять посреди кабинета, Степан Трофимович вдруг подумал: не
провоцировал ли его Раппопорт разговором на высказывания? Не исключено, что
он был осведомителем в лагерях, и нить тянется за ним. А сейчас, когда
руководство газетой передано ему, Ягубову, органы не прочь поинтересоваться.
Он вспомнил весь разговор и пришел к выводу, что ничего лишнего не сказал.
Топая по коридору, Яков Маркович размышлял о том, что Ивлев клянет его
на чем свет стоит и теперь ничего не остается, кроме как разориться на
такси.
-- Я извиняюсь, вы -- Тавров?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164