-- На том уровне этого,
возможно, и недостаточно. А тут...
-- Видали либерала? -- засмеялся вдруг Макарцев. -- Никак не пойму,
чему тебя в комсомоле учили? Ладно! Где заявление? Оформим!
Больше они к этой теме не возвращались, но холодок оставался. Макарцев
не злился. Просто неприятно, когда тебя обвиняют в том, чего в
действительности нет.
_46. ЗА СПИНОЙ ЯГУБОВА_
Ивлев не раздеваясь направился в кабинет ответсекретаря. У него с
Полищуком была служебная дружба. Вне редакции они не встречались, но тут,
чувствуя общность в оценке ряда проблем, проникались друг к другу все
большим доверием, сближались и углублялись в такие дебаты, которые еще
недавно были невозможны.
-- Ну что там с Какабадзе? -- Лев накрыл ладонью кипу гранок на столе,
чтобы не разлетелись от сквозняка.
Вячеслав в пальто рухнул в кресло и кратко изложил ситуацию и
предложение Утерина.
-- Игоря Ивановича жалко, -- проговорил Полищук. -- Но плевать себе в
морду мы тоже не нанимались. Речь идет даже не о Какабадзе -- о газете. Я за
то, чтобы выступить. Иначе мы становимся такими же уголовниками, как эти из
МВД. Чего молчишь, Сергеич?
-- Предположим, воздержимся от статьи и их обоих выпустят. Из-за
макарцевского щенка Сашка Какабадзе должен ходить оплеванным всю жизнь?
-- Считай, договорились. Строчи.
-- А кто поставит на полосу? Уж не Ягубов ли?
-- Ягубову сегодня не повезло. Утром в редакцию приехал -- вахтер
требует удостоверение. Степан Трофимыч: "Я, папаша, Ягубов". Тот ему: "А мне
все равно, Ягубов ты или нет, -- давай удостоверение". Замредактора наш
полез в карман и протягивает. Вахтер посмотрел: "Пропустить не могу --
просрочено". -- "Да ты понимаешь, кому говоришь?!" -- "А мне и понимать не
надо. Есть приказ Кашина -- с непродленными удостоверениями не пускать".
Ягубов потребовал удостоверение назад, ну, дернул, наверно. Вахтер психанул,
разорвал документ пополам и вернул. Степан Трофимыч оттолкнул вахтера и,
говорят, специальный прием применил, чуть шею тому не сломал, а сам пошел к
лифту. Вахтер с пола вскочил, догнал его и схватил за воротник. Да так
рванул, что воротник от пальто в руках остался.
-- И чем же кончилось?
-- Мне позвонили. Я заказал разовый пропуск. А у Ягубова, как назло,
паспорта не оказалось. Провел под залог своего документа.
-- Сам поставил мышеловку и...
-- Ан, нет! Сказал, что правильное дело иногда искажают несознательные
люди. Анечка полдня воротник пришивала.
-- Знаешь, Ягубов на статью может клюнуть.
-- С какой стати?
-- С той, -- выпалил Ивлев, -- что для него это способ подложить свинью
Макарцеву. Газета выступит против МВД, а те устроят судилище его сыну.
-- Ход! -- осклабился Полищук и потрогал языком щеточку усов, словно
проверяя, не отрасли ли; но идея тут же померкла в его глазах. -- А если
струсит?
-- Ну а ты?
-- Я?.. Я бы, пожалуй, рискнул, -- Полищук поиграл пальцами по столу,
оттягивая принятие решения, потом глянул на часы. -- Ягубов уедет часов в
восемь. К этому времени материал должен быть готов. И без шума. Строк двести
хватит?
-- Уложусь...
-- Сын мой! -- произнес Тавров, выслушав краткий отчет Ивлева и устало
массируя пальцами глаза. -- Если хотите довести дело до конца, никаких
обобщений! Главное в статье -- что милиция у нас лучшая в мире, и только те
три милиционера -- случайное исключение.
Глядя ему вслед, Раппопорт вдруг подумал: а не Полищук ли положил на
стол Макарцеву серую папку? Пожалуй, все же не он. Полищук -- весь в словах,
а в поступках -- гораздо умереннее. Впрочем, приятно, когда человек
оказывается лучше, чем ты думал.
Запершись, Ивлев вытащил из карманов два блокнота и от обоих сразу
оторвал обложки, распотрошив листки. Он освободил середину стола, чтобы было
просторнее, и стал раскладывать пасьянс: что вольется в статью, что может
пригодиться, а что не подойдет наверняка, но пригодится на после.
"Отделение милиции старается не регистрировать краж и ограблений, чтобы
занять лучшее место в соревновании с другими отделениями". Это может
пригодиться, но вряд ли. "Когда сверху поступает приказ поймать
определенного убийцу, в данном преступлении сознается 60-80 человек". Это не
подойдет наверняка. "В МУРе гордятся высоким процентом опознания трупов. В
моргах порядок и чистота. В Лефортовском морге висит плакат: "Наш морг
победил в социалистическом соревновании с другими моргами г. Москвы.
Поздравляем с победой!" Из доклада руководителя этого морга: "Дело,
товарищи, не в количестве, а в качестве обработки трупов. Родственники наших
трупов всегда остаются довольны!" Это вообще записано просто так. А вот
рассказ Какабадзе, диалог с Утериным, выписки из акта судебно-медицинской
экспертизы -- это так или иначе вольется в статью.
Построив в голове примерный план, Вячеслав положил посередине стопку
чистой бумаги. Название пришло сразу, и он записал мелко, в уголке: "Мутная
вода". Обкатанные критерии "можно" и "нельзя", то есть что пройдет и что не
пройдет, помогали быстро обходить острые углы. Он скромно (помня завет Якова
Марковича) изложил эпизод с Какабадзе в милиции. Ему приходило в голову, что
статья не пройдет, ляжет в стопу других его статей, не напечатанных по тем
или иным, а в основном по одной причине. Таких статей становилось у Славы
все больше. Написанные по поводу сиюминутных событий, они быстро устаревали
из-за отсутствия глубины и теряли исторический интерес из-за пристрастности.
Раньше он мог катать о чем угодно и с завидной легкостью. Но едва
посерьезнел, стало трудно писать для газеты.
От размышлений его отвлекло шуршание под дверью. На паркете шевелился
клочок бумаги. Слава поднял и прочитал: "Пусти на минуточку". Ивлев повернул
ключ. Надежда, оглянувшись, не видит ли кто, проскользнула внутрь и сама за
собой заперла.
-- Ты занят? Только покажу новые брюки. Нравятся? А вот здесь не очень
стянуто? Потрогай...
Вежливо он прикоснулся к ней, и она прыгнула на него, как кошка, обвив
руками и ногами. Вячеслав качнулся, но устоял, подхватил ее, поднял и
посадил на стол, перемешав тщательно разложенные листки из блокнотов.
Сироткина сползла вниз, продолжая стискивать его руками и ногами.
-- Пусти, змееныш!
-- Работай, мешать не буду, -- она разжала руки и ноги.
Плюхнувшись на стул, Ивлев положил голову на рукопись, пытаясь
успокоить возникшее сердцебиение и собрать оставшиеся недописанными фразы.
Он слышал скрип паркетин, потом почувствовал, как она по-кошачьи гладит ему
колени и легонько брыкнул ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
возможно, и недостаточно. А тут...
-- Видали либерала? -- засмеялся вдруг Макарцев. -- Никак не пойму,
чему тебя в комсомоле учили? Ладно! Где заявление? Оформим!
Больше они к этой теме не возвращались, но холодок оставался. Макарцев
не злился. Просто неприятно, когда тебя обвиняют в том, чего в
действительности нет.
_46. ЗА СПИНОЙ ЯГУБОВА_
Ивлев не раздеваясь направился в кабинет ответсекретаря. У него с
Полищуком была служебная дружба. Вне редакции они не встречались, но тут,
чувствуя общность в оценке ряда проблем, проникались друг к другу все
большим доверием, сближались и углублялись в такие дебаты, которые еще
недавно были невозможны.
-- Ну что там с Какабадзе? -- Лев накрыл ладонью кипу гранок на столе,
чтобы не разлетелись от сквозняка.
Вячеслав в пальто рухнул в кресло и кратко изложил ситуацию и
предложение Утерина.
-- Игоря Ивановича жалко, -- проговорил Полищук. -- Но плевать себе в
морду мы тоже не нанимались. Речь идет даже не о Какабадзе -- о газете. Я за
то, чтобы выступить. Иначе мы становимся такими же уголовниками, как эти из
МВД. Чего молчишь, Сергеич?
-- Предположим, воздержимся от статьи и их обоих выпустят. Из-за
макарцевского щенка Сашка Какабадзе должен ходить оплеванным всю жизнь?
-- Считай, договорились. Строчи.
-- А кто поставит на полосу? Уж не Ягубов ли?
-- Ягубову сегодня не повезло. Утром в редакцию приехал -- вахтер
требует удостоверение. Степан Трофимыч: "Я, папаша, Ягубов". Тот ему: "А мне
все равно, Ягубов ты или нет, -- давай удостоверение". Замредактора наш
полез в карман и протягивает. Вахтер посмотрел: "Пропустить не могу --
просрочено". -- "Да ты понимаешь, кому говоришь?!" -- "А мне и понимать не
надо. Есть приказ Кашина -- с непродленными удостоверениями не пускать".
Ягубов потребовал удостоверение назад, ну, дернул, наверно. Вахтер психанул,
разорвал документ пополам и вернул. Степан Трофимыч оттолкнул вахтера и,
говорят, специальный прием применил, чуть шею тому не сломал, а сам пошел к
лифту. Вахтер с пола вскочил, догнал его и схватил за воротник. Да так
рванул, что воротник от пальто в руках остался.
-- И чем же кончилось?
-- Мне позвонили. Я заказал разовый пропуск. А у Ягубова, как назло,
паспорта не оказалось. Провел под залог своего документа.
-- Сам поставил мышеловку и...
-- Ан, нет! Сказал, что правильное дело иногда искажают несознательные
люди. Анечка полдня воротник пришивала.
-- Знаешь, Ягубов на статью может клюнуть.
-- С какой стати?
-- С той, -- выпалил Ивлев, -- что для него это способ подложить свинью
Макарцеву. Газета выступит против МВД, а те устроят судилище его сыну.
-- Ход! -- осклабился Полищук и потрогал языком щеточку усов, словно
проверяя, не отрасли ли; но идея тут же померкла в его глазах. -- А если
струсит?
-- Ну а ты?
-- Я?.. Я бы, пожалуй, рискнул, -- Полищук поиграл пальцами по столу,
оттягивая принятие решения, потом глянул на часы. -- Ягубов уедет часов в
восемь. К этому времени материал должен быть готов. И без шума. Строк двести
хватит?
-- Уложусь...
-- Сын мой! -- произнес Тавров, выслушав краткий отчет Ивлева и устало
массируя пальцами глаза. -- Если хотите довести дело до конца, никаких
обобщений! Главное в статье -- что милиция у нас лучшая в мире, и только те
три милиционера -- случайное исключение.
Глядя ему вслед, Раппопорт вдруг подумал: а не Полищук ли положил на
стол Макарцеву серую папку? Пожалуй, все же не он. Полищук -- весь в словах,
а в поступках -- гораздо умереннее. Впрочем, приятно, когда человек
оказывается лучше, чем ты думал.
Запершись, Ивлев вытащил из карманов два блокнота и от обоих сразу
оторвал обложки, распотрошив листки. Он освободил середину стола, чтобы было
просторнее, и стал раскладывать пасьянс: что вольется в статью, что может
пригодиться, а что не подойдет наверняка, но пригодится на после.
"Отделение милиции старается не регистрировать краж и ограблений, чтобы
занять лучшее место в соревновании с другими отделениями". Это может
пригодиться, но вряд ли. "Когда сверху поступает приказ поймать
определенного убийцу, в данном преступлении сознается 60-80 человек". Это не
подойдет наверняка. "В МУРе гордятся высоким процентом опознания трупов. В
моргах порядок и чистота. В Лефортовском морге висит плакат: "Наш морг
победил в социалистическом соревновании с другими моргами г. Москвы.
Поздравляем с победой!" Из доклада руководителя этого морга: "Дело,
товарищи, не в количестве, а в качестве обработки трупов. Родственники наших
трупов всегда остаются довольны!" Это вообще записано просто так. А вот
рассказ Какабадзе, диалог с Утериным, выписки из акта судебно-медицинской
экспертизы -- это так или иначе вольется в статью.
Построив в голове примерный план, Вячеслав положил посередине стопку
чистой бумаги. Название пришло сразу, и он записал мелко, в уголке: "Мутная
вода". Обкатанные критерии "можно" и "нельзя", то есть что пройдет и что не
пройдет, помогали быстро обходить острые углы. Он скромно (помня завет Якова
Марковича) изложил эпизод с Какабадзе в милиции. Ему приходило в голову, что
статья не пройдет, ляжет в стопу других его статей, не напечатанных по тем
или иным, а в основном по одной причине. Таких статей становилось у Славы
все больше. Написанные по поводу сиюминутных событий, они быстро устаревали
из-за отсутствия глубины и теряли исторический интерес из-за пристрастности.
Раньше он мог катать о чем угодно и с завидной легкостью. Но едва
посерьезнел, стало трудно писать для газеты.
От размышлений его отвлекло шуршание под дверью. На паркете шевелился
клочок бумаги. Слава поднял и прочитал: "Пусти на минуточку". Ивлев повернул
ключ. Надежда, оглянувшись, не видит ли кто, проскользнула внутрь и сама за
собой заперла.
-- Ты занят? Только покажу новые брюки. Нравятся? А вот здесь не очень
стянуто? Потрогай...
Вежливо он прикоснулся к ней, и она прыгнула на него, как кошка, обвив
руками и ногами. Вячеслав качнулся, но устоял, подхватил ее, поднял и
посадил на стол, перемешав тщательно разложенные листки из блокнотов.
Сироткина сползла вниз, продолжая стискивать его руками и ногами.
-- Пусти, змееныш!
-- Работай, мешать не буду, -- она разжала руки и ноги.
Плюхнувшись на стул, Ивлев положил голову на рукопись, пытаясь
успокоить возникшее сердцебиение и собрать оставшиеся недописанными фразы.
Он слышал скрип паркетин, потом почувствовал, как она по-кошачьи гладит ему
колени и легонько брыкнул ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164