И Хелен на фотографиях тридцатилетней давности — робкая, впечатлительная, хрупкая.
Она внимательно разглядывала обеих жен Ричарда Темпеста. Одна — маленький серый воробышек, другая — райская птица.
— Вы очень похожи на мать, — заметила она, взглянув на Дана.
— Только на первый взгляд.
Анджела Данверз лежала в гамаке, подвешенном к ветвям дерева, кругом толпились ее юные воздыхатели.
Белокурые волосы были уложены в изысканную прическу, линии фигуры четко проступали сквозь полупрозрачный шифон. Приглядевшись, можно было заметить, что безупречно красивая грудь выставлена на обозрение с явной похотливостью. Акварельные глаза Дана утратили выразительность при взгляде на фотографию матери. Он перевернул страницу.
Дольше всего Элизабет рассматривала фотографии Ричарда Темпеста, снова и снова возвращаясь назад, чтобы сравнить его юного и взрослого, долго сидела над фотографиями, где он был снят среди других. Пока не спросила, указав пальцем на одно из лиц:
— Кто это?
— А, это… Это Дав Локлин… Он был когда-то любимчиком Ричарда. Но сначала кончились мир и согласие, а затем Ричард и вовсе изгнал его из рая. — В голосе Дана звучала нескрываемая радость. И тут он сказал совершенно сознательно, чтобы проверить ее реакцию. — На дам он действует, как на кошек валерианка, стоит ему появиться — и они уже готовы.
Да, все так. Легкая гримаска отвращения, еще холоднее и надменнее лицо. Она не стала ни о чем расспрашивать и неохотно отложила альбом.
— Здесь действительно масса сведений… Благодарю вас.
— Ну что вы, это доставило мне удовольствие, — запротестовал он, держа в памяти информацию, которую она дала ему, не подозревая об этом. — Истинное удовольствие.
Хелен Темпест откашлялась.
— Мне пришло в голову, — сказала она и солгала, потому что уже несколько дней не думала ни о чем другом, — что я еще не показала вам дом.
Элизабет Шеридан отложила книгу.
— Можно не торопиться, — неторопливо ответила она. — У меня есть время.
— Тем не менее. — За неимением никаких других причин, Хелен ссылалась на принятый порядок. — Мне хотелось бы сделать это скорее. — Именно эти слова она повторяла про себя, репетируя перед зеркалом, глядя на череп. Помни, кто ты, говорила она ему, и в ответ слышала злобное эхо: и что ты сделала. Да, в последнее время она делала многое. Она вспоминала то, что считала давно забытым, упрятанным в глубинах мозга. Пока из-за приезда Элизабет Шеридан ее прошлое не всплыло — отнюдь не ставшее менее ужасным с годами. Но она больше не могла прятать голову в песок. — Вы понимаете, что за один раз дом невозможно обойти? Может быть, нам устроить общий осмотр, чтобы вы могли оценить планировку и размеры собрания? Ознакомившись с ним, вы всегда сможете на досуге прийти туда еще раз.
Элизабет поднялась на ноги. Они были почти одного роста, Элизабет всего на несколько дюймов выше.
Хелен повернулась и пошла.
— Начнем с Великолепного зала… — Они шли по мозаичному полу, шаги отдавались эхом. — Мы зовем его Великолепным, потому что он самый большой из пяти во всем доме и потому что здесь висят фамильные портреты.
Зал был просторный, высокий, с шахматным полом из блестящего мрамора. По другую сторону массивной входной двери с огромными медными замками и засовами, сияющими, словно зеркало, стояли два георгианских стула от портшеза, с алой кожаной обивкой, медными шляпками гвоздиков, на них когда-то сидели носильщики. Над дверью висел флаг острова, цветов рода Темпестов с их гербом; тускло-синий и алый, с вышитым золотом девизом: «Я ВЫЖИВУ!» В центре зала находилась огромная мраморная консоль, на которой стояла изумительная ваза династии Мин, полная сирени, а перед ней лежала книга для посетителей в кожаном переплете и на медном подносе множество авторучек. Обитую зеленым сукном дверь, ведущую на нижнюю лестницу, закрывал великолепный экран. Над ним, на ореховых панелях стены, висело чиппендейловское зеркало с резьбой в китайском стиле и такими же двумя подсвечниками. На равном расстоянии друг от друга стояли восемь якобитских стульев с замысловато изогнутыми спинками и алыми парчовыми сиденьями с золотой отделкой. И повсюду лился из-под свода купола солнечный свет, лучи заставляли сиять уотерфордскую люстру, начищенная медь отбрасывала солнечные зайчики на портреты вдоль широкой лестницы, оживляя их краски.
Хелен остановилась у первого, во весь рост, портрета якобитского джентльмена в зеленом бархатном наряде, отделанном золотом, с рубиновой серьгой в ухе и рубиновым кольцом на пальцах руки, лежавшей на украшенной драгоценными камнями рукояти меча. У него были золотистые волосы с легким зеленым отливом и дерзкие зеленые глаза. Вид он имел высокомерный.
— Основатель, — сказала Хелен, показав на него жестом, в котором явно заметна была гордость. — Досточтимый Ричард Темнеет I, он был другом Якова I, который дал ему земли в Вирджинии, где он основал династию и построил первое Мальборо, сгоревшее, когда семья после революции покинула Америку. — Она вытянула руку и нажала одну из резных роз на раме портрета, и он отодвинулся в сторону, открыв небольшую, с сиденьями, кабину лифта. — В последние годы жизни моей матери стало трудно подниматься по лестницам, и мы должны были установить лифт. — Она вернула портрет на место. — А это его жена, леди Арабелла… и их сын, Фрэнсис…
Портреты следовали в хронологическом порядке, сменялись одежды, но очень часто встречались те же самые лица, похожие глаза и волосы. Глаза были зелеными, сверкающими. Каждый изображенный был в роскошных одеждах, с ослепительно сиявшими драгоценностями. По мере роста власти и богатства Темпестов росло их великолепие. Хелен знала всех. Имя, история, положение в фамильной иерархии. Для нее это были не просто нарисованные лица, это были люди, которые жили в этом доме, ходили по его коридорам, спали и ели здесь. Их кровь текла в ее жилах, и ее поза, осанка, взгляд выдавали ее гордость. По мере того как они поднимались по ступенькам, она выпрямлялась еще сильнее, голова ее откинулась, лицо посветлело. Когда они дошли до Верхнего зала и, обойдя его кругом, приблизились к огромному портрету кисти Сарджента, она протянула к нему руку и объявила:
— Мои дедушка и бабушка, Николае Темпест IV и его жена Шарлотта, с детьми, Фрэнсисом, моим отцом, и Викторией. Портрет был написан по случаю трехсотлетия основания династии в 1903 году.
Они располагались перед портретом Основателя, стоявшим на мольберте в Великолепном зале. Николае Темпест, высокий, светловолосый мужчина со спокойным и гордым лицом. Его жена, некрасивая, но, несомненно, изящная, волосы причесаны а-ля Помпадур, в алом бархатном платье, украшенном тончайшим кружевом, на котором мягким блеском переливались бесценные жемчужины, часики-брелок с бриллиантами были приколоты у нее на груди, а с плеч спускалась соболья накидка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Она внимательно разглядывала обеих жен Ричарда Темпеста. Одна — маленький серый воробышек, другая — райская птица.
— Вы очень похожи на мать, — заметила она, взглянув на Дана.
— Только на первый взгляд.
Анджела Данверз лежала в гамаке, подвешенном к ветвям дерева, кругом толпились ее юные воздыхатели.
Белокурые волосы были уложены в изысканную прическу, линии фигуры четко проступали сквозь полупрозрачный шифон. Приглядевшись, можно было заметить, что безупречно красивая грудь выставлена на обозрение с явной похотливостью. Акварельные глаза Дана утратили выразительность при взгляде на фотографию матери. Он перевернул страницу.
Дольше всего Элизабет рассматривала фотографии Ричарда Темпеста, снова и снова возвращаясь назад, чтобы сравнить его юного и взрослого, долго сидела над фотографиями, где он был снят среди других. Пока не спросила, указав пальцем на одно из лиц:
— Кто это?
— А, это… Это Дав Локлин… Он был когда-то любимчиком Ричарда. Но сначала кончились мир и согласие, а затем Ричард и вовсе изгнал его из рая. — В голосе Дана звучала нескрываемая радость. И тут он сказал совершенно сознательно, чтобы проверить ее реакцию. — На дам он действует, как на кошек валерианка, стоит ему появиться — и они уже готовы.
Да, все так. Легкая гримаска отвращения, еще холоднее и надменнее лицо. Она не стала ни о чем расспрашивать и неохотно отложила альбом.
— Здесь действительно масса сведений… Благодарю вас.
— Ну что вы, это доставило мне удовольствие, — запротестовал он, держа в памяти информацию, которую она дала ему, не подозревая об этом. — Истинное удовольствие.
Хелен Темпест откашлялась.
— Мне пришло в голову, — сказала она и солгала, потому что уже несколько дней не думала ни о чем другом, — что я еще не показала вам дом.
Элизабет Шеридан отложила книгу.
— Можно не торопиться, — неторопливо ответила она. — У меня есть время.
— Тем не менее. — За неимением никаких других причин, Хелен ссылалась на принятый порядок. — Мне хотелось бы сделать это скорее. — Именно эти слова она повторяла про себя, репетируя перед зеркалом, глядя на череп. Помни, кто ты, говорила она ему, и в ответ слышала злобное эхо: и что ты сделала. Да, в последнее время она делала многое. Она вспоминала то, что считала давно забытым, упрятанным в глубинах мозга. Пока из-за приезда Элизабет Шеридан ее прошлое не всплыло — отнюдь не ставшее менее ужасным с годами. Но она больше не могла прятать голову в песок. — Вы понимаете, что за один раз дом невозможно обойти? Может быть, нам устроить общий осмотр, чтобы вы могли оценить планировку и размеры собрания? Ознакомившись с ним, вы всегда сможете на досуге прийти туда еще раз.
Элизабет поднялась на ноги. Они были почти одного роста, Элизабет всего на несколько дюймов выше.
Хелен повернулась и пошла.
— Начнем с Великолепного зала… — Они шли по мозаичному полу, шаги отдавались эхом. — Мы зовем его Великолепным, потому что он самый большой из пяти во всем доме и потому что здесь висят фамильные портреты.
Зал был просторный, высокий, с шахматным полом из блестящего мрамора. По другую сторону массивной входной двери с огромными медными замками и засовами, сияющими, словно зеркало, стояли два георгианских стула от портшеза, с алой кожаной обивкой, медными шляпками гвоздиков, на них когда-то сидели носильщики. Над дверью висел флаг острова, цветов рода Темпестов с их гербом; тускло-синий и алый, с вышитым золотом девизом: «Я ВЫЖИВУ!» В центре зала находилась огромная мраморная консоль, на которой стояла изумительная ваза династии Мин, полная сирени, а перед ней лежала книга для посетителей в кожаном переплете и на медном подносе множество авторучек. Обитую зеленым сукном дверь, ведущую на нижнюю лестницу, закрывал великолепный экран. Над ним, на ореховых панелях стены, висело чиппендейловское зеркало с резьбой в китайском стиле и такими же двумя подсвечниками. На равном расстоянии друг от друга стояли восемь якобитских стульев с замысловато изогнутыми спинками и алыми парчовыми сиденьями с золотой отделкой. И повсюду лился из-под свода купола солнечный свет, лучи заставляли сиять уотерфордскую люстру, начищенная медь отбрасывала солнечные зайчики на портреты вдоль широкой лестницы, оживляя их краски.
Хелен остановилась у первого, во весь рост, портрета якобитского джентльмена в зеленом бархатном наряде, отделанном золотом, с рубиновой серьгой в ухе и рубиновым кольцом на пальцах руки, лежавшей на украшенной драгоценными камнями рукояти меча. У него были золотистые волосы с легким зеленым отливом и дерзкие зеленые глаза. Вид он имел высокомерный.
— Основатель, — сказала Хелен, показав на него жестом, в котором явно заметна была гордость. — Досточтимый Ричард Темнеет I, он был другом Якова I, который дал ему земли в Вирджинии, где он основал династию и построил первое Мальборо, сгоревшее, когда семья после революции покинула Америку. — Она вытянула руку и нажала одну из резных роз на раме портрета, и он отодвинулся в сторону, открыв небольшую, с сиденьями, кабину лифта. — В последние годы жизни моей матери стало трудно подниматься по лестницам, и мы должны были установить лифт. — Она вернула портрет на место. — А это его жена, леди Арабелла… и их сын, Фрэнсис…
Портреты следовали в хронологическом порядке, сменялись одежды, но очень часто встречались те же самые лица, похожие глаза и волосы. Глаза были зелеными, сверкающими. Каждый изображенный был в роскошных одеждах, с ослепительно сиявшими драгоценностями. По мере роста власти и богатства Темпестов росло их великолепие. Хелен знала всех. Имя, история, положение в фамильной иерархии. Для нее это были не просто нарисованные лица, это были люди, которые жили в этом доме, ходили по его коридорам, спали и ели здесь. Их кровь текла в ее жилах, и ее поза, осанка, взгляд выдавали ее гордость. По мере того как они поднимались по ступенькам, она выпрямлялась еще сильнее, голова ее откинулась, лицо посветлело. Когда они дошли до Верхнего зала и, обойдя его кругом, приблизились к огромному портрету кисти Сарджента, она протянула к нему руку и объявила:
— Мои дедушка и бабушка, Николае Темпест IV и его жена Шарлотта, с детьми, Фрэнсисом, моим отцом, и Викторией. Портрет был написан по случаю трехсотлетия основания династии в 1903 году.
Они располагались перед портретом Основателя, стоявшим на мольберте в Великолепном зале. Николае Темпест, высокий, светловолосый мужчина со спокойным и гордым лицом. Его жена, некрасивая, но, несомненно, изящная, волосы причесаны а-ля Помпадур, в алом бархатном платье, украшенном тончайшим кружевом, на котором мягким блеском переливались бесценные жемчужины, часики-брелок с бриллиантами были приколоты у нее на груди, а с плеч спускалась соболья накидка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129