Смех Дана резко оборвался.
— Это и есть объяснение, которое мы искали, — спокойно продолжала Элизабет. — В этом причина всех его поступков.
Все молчали. Совершенно растерянная миссис Хокс переводила взгляд с одного лица на другое. На них было написано ошеломление, горечь, ожесточение.
Каждый выглядел так, будто потерял тысячу долларов, а нашел пенни.
Харви кашлянул.
— Надеюсь, здесь нет ошибки?
— Нет… мне сказала об этом моя мать.
— Мне она тоже говорила, — невозмутимо заявила Серафина, стоявшая за спиной у Хелен, словно фрейлина.
Хелен изумленно обернулась.
— Сказала тебе?
— Перед смертью. И попросила меня заботиться о вас. Охранять от него… — Неподвижное, словно у идола, лицо дрогнуло. — Но я не сумела этого сделать., поэтому в присутствии всех прошу у вас прощения.
Хелен, протянула к ней руки.
— Мы все проиграли, Серафина, с ним никто не мог тягаться. Он был одержимый.
— И тем не менее я не выполнила просьбы леди Элеоноры.
— Не говори так! — воскликнула Хелен. — Ты спасла меня, Серафина. И спасала не однажды.
— Почему ты ничего не сказала, когда на острове появилась мисс Элизабет? — с упреком спросил Харви.
— Потому что поклялась никому не говорить. И я сдержала свое слово. Только потом, когда с моей госпожой случился шок, я поняла, что свободна от клятвы, и рассказала обо всем мистеру Дэву.
— Ты рассказала Дэву? — удивилась Элизабет.
Серафина спокойно встретила ее взгляд.
— Да. Он пришел ко мне, когда госпоже стало плохо. Он объяснил мне, что случилось, и попросил меня помочь вам. Он доверился мне, и я доверилась ему. Мистер Дэв — человек, которому можно доверять, — прибавила она, бросив на Дана испепеляющий взгляд.
Обычно бледное лицо Дана вспыхнуло.
— Минутку… Если это намек на то, что тайна всплыла на свет по моей вине…
— Она и всплыла, — бесстрастно заметила Серафина.
Дан стиснул зубы и отвел глаза.
— Теперь это дело прошлое, — пробормотал он угрюмо. — Однако и все остальное обнаружилось благодаря мне. Хотя я и не жду благодарности.
— Не сомневаюсь, что ты выставишь счет, — презрительно усмехнулся Харви.
— Ты прав, как никогда! И вы заплатите сполна. А с учетом новых фактов я могу рассчитывать на надбавку. — Он снова рассмеялся.
Его смех эхом отдавался в голове у Матти. Бесплоден! Ричард бесплоден! Значит, ребенок, от которого Ричард заставил ее избавиться, был не от него… Вот почему он настаивал на этом. И ничего ей не сказал. Чтобы она думала… О Господи! Ей стало нехорошо. Это был ребенок Франко де Гисти. После того грандиозного скандала в Зальцбурге она, сбежав от Ричарда, поехала с Франко в Париж, и они провели весь уик-энд в постели. Они с Ричардом помирились только через десять дней, когда она прилетела в Нью-Йорк, и самым страстным образом. Вот почему она ни минуты не сомневалась, что это ребенок Ричарда и не могла понять, почему он настаивает на аборте. Но он был неумолим. Или он — или ребенок. И когда она спросила почему, он ответил:
— Наследник Темпестов должен быть законнорожденным.
— Тогда разведись с Анджелой и женись на мне!
— Ты знаешь, что Темпесты не разводятся.
— Но это твой ребенок, Ричард!
— Разве? — спросил он, и она поняла, что он знает о Франко. Что ж, он вправе сомневаться, подумала она тогда. Но он не сомневался. Он был абсолютно уверен.
Вот почему он не позволил ей иметь ребенка. Ведь у него не оказалось бы этих чертовых сращенных пальцев.
Ричард все предусмотрел. Все знал. Обо всех. Он видел ее насквозь. Как же он, должно быть, смеялся!
Ей захотелось выть, визжать, разодрать на себе одежду, рвать волосы. Но она, скорчившись, молчала.
Дейвид вцепился в ручки кресла времен Людовика XVI. Ему казалось, что, разожми он пальцы, и он взлетит под потолок. Солидный вес больше не притягивал его к земле. Разум, который он безрезультатно пытался заглушить спиртным, заработал. Одно короткое слово объяснило все. Бесплоден. Словно вскрылся болезненный нарыв. Он чувствовал себя опустошенным и впервые за много лет спокойным. Голова была легкой.
Все оказалось еще одной искусно сплетенной паутиной лжи. Ее тонкие нити, опутав его по рукам и ногам, лишили его устойчивости. Всю жизнь он пытался от них освободиться. Но только сильней в них запутывался.
Инее не лгала. То, в чем она снова и снова клялась ему, оказалось правдой. Ньевес не была дочерью Ричарда.
Она была дочерью Инее де Барранка от Дейвида Ансона Боскомба!
Глупец, трусливый сукин сын! — ругал он себя. Где были твои глаза? Почему ты ему поверил? Потому что хотел, сказал он себе, впервые взглянув правде в глаза.
Ты хотел страдать. Наслаждался страданием… Бедный, заикающийся, неуклюжий Дейвид Боскомб. Который смертельно боялся ответственности, не выносил даже мысли о ней. И Ричард это знал. Прекрасно знал, что ты поверишь ему, потому что мечтаешь освободиться от ответственности… а Ричарду невыносима была мысль о том, что это ходячее недоразумение по имени Дейвид Боскомб сумел сделать то, чего не мог он сам — зачать ребенка. Несмотря на все свое сияющее великолепие, свою силу, красоту, богатство, власть — он не мог сделать то, что мог любой мужчина — оплодотворить женщину.
Бог мой, подумал Дейвид, чувствуя, что падает с высоты на землю. Что я наделал!
Он бросил взгляд на дочь — его дочь, — которая с грустной завистью смотрела на Хелен и Элизабет. На мать и дочь. Это его вина, что Ньевес потеряла мать. Его вина, что Инее, отчаявшись, улетела к своей родне на Кубу. Его вина, что это случилось накануне революции, поглотившей ее и ее семью. Ни Дэв, снимавший в то время фильм на Кубе, ни Ричард со всем своим влиянием ничего не смогли сделать. «Это моя дочь, Дейвид, — сказал Ричард с не оставляющей сомнений печалью, — и я беру ответственность на себя».
От стыда Дейвиду захотелось забиться в угол и исчезнуть. Ложь, едва не вырвалось у него, все ложь!
Но он вспомнил о Ньевес. Она этого не перенесет… или он ошибается? А может быть, она ждет его слов? Он должен честно рассказать ей все. После того, что она здесь услышала, ей будет легче его понять. Нужно ей рассказать, открыть душу…
Словно почувствовав его горящий взгляд, Ньевес обернулась и встретилась с ним глазами. Он увидал, как на ее лице боль и печаль сменились удивлением, а затем — да, сомнений быть не могло — надеждой. Волоча за собой стул, как краб свой домик, он наклонился к ее уху и сказал:
— Не огорчайся, моя родная. — Заметив, что она поражена его сочувствием, он продолжал:
— Ричард был не таким, каким казался… и если ты не возражаешь, я объясню тебе почему.
И снова она повернула к нему лицо. На этот раз оно выражало надежду.
— Он играл на наших слабостях, — осторожно начал Дейвид. — Ричард прекрасно понимал, что каждый сам себе злейший враг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129