Ковер, портьеры, мебель были белыми, сверкали зеркала и две огромные, в несколько ярусов, люстры, комнату украшали картины и масса белых цветов. Платье Элизабет Шеридан резко выделялось на фоне затянутых шелком стен и тяжелых бархатных портьер с фестонами и кистями.
— Теперь, — сказал Дан, — кажется, пришло время мартини.
— Можно я посмотрю, как вы смешиваете мартини?.
Мне всегда хотелось научиться.
— А я всегда готов учить… чему угодно.
Он подвел ее к великолепному портрету жившего в восемнадцатом веке Темпеста. Фрэнсис Темпест, гласила золотая доска, которую Дан открыл, как дверцу. За ней находился полностью укомплектованный бар. Дан достал большой кувшин и чашку с кусочками льда и высыпал лед в кувшин. Затем, взяв бутылку «Noille Prat», налил столько, что жидкость закрыла лед целиком. Покрутил кувшин так, что его бока покрылись маслянистой пленкой. Затем слил жидкость. Залил лед джином «Tanqueray». Размешал серебряной ложкой с длинной ручкой. Взял два бокала для мартини на длинных ножках и наполнил их. Последним штрихом был ломтик лимона, который нужно было чуть сдавить, прежде чем бросить в бокал. Дан вручил ей один.
— Вот, — сказал он, — это мартини. Если вам приготовят его по-другому — не верьте, а главное — не пейте.
— Выглядит убийственно. — Она критически приглядывалась к своему бокалу.
— Так и есть. Но только до тех пор, пока вы не научитесь пить, не пьянея, в то время как все остальные не выдерживают… — И, как бы демонстрируя это, Дан сделал глоток.
Она только пригубила.
— Я чувствую только лед.
— Зато сейчас ощутите тепло.
Он подвел ее к мраморному камину, над которым висел еще один чудесный портрет Хенриетты Темпест, в платье из тончайшего шелка и изумрудах, стоивших целое состояние, датированный 1817 годом.
— Элизабет — могу я называть вас Элизабет? Вы — девушка моей мечты.
— Я думаю, вы мечтаете о моих деньгах.
Его рука, державшая бокал, не дрогнула. Что она, радаром пользуется, что ли?
— Я живу надеждами, — скромно ответил он и добавил печально:
— Теперь…
— Да, это все, что он вам оставил.
Она села в уголок изящного дивана времен Людовика XVI, позолоченного и обтянутого лионским шелком яркого, солнечного желтого вдета.
Он весьма небрежно уселся рядом.
— Кстати, вы представляете, что он вам оставил?
— Очень много.
— Слишком скромно сказано. Он оставил вам все!
Сейчас вы могли бы купить благодаря вашим деньгам целую страну или даже две. Рокфеллеры, Ротшильды… — Дан посмотрел на ее бокал. — Пейте! — поторопил он ее. — Теперь, когда вы умеете делать мартини, вам надо научиться его пить. И что» же вы собираетесь делать со всем вашим богатством?
— А вы что посоветуете?
— Тратить, разумеется.
— Как вы?
— Я отлично это умею.
Она глотнула мартини.
— Почему вы так сосредоточены на деньгах?
— А что еще есть на свете?
Как это мы так далеко зашли, подумал он.
— Я хочу сказать, что вы без этих денег?
— Бедна, — ответила она.
— А с ними вы — все…
— Вы так понимаете мою теперешнюю ситуацию?
Ох, и сука же она. Такая же холодная и жесткая, как ее глаза. Он просто должен одолеть ее.
— Будет правильно, если вы будете так считать, — сказал он серьезным тоном. — Обычно люди в вашем положении… очень уязвимы. Нуждаются в совете. Ноя не думаю, что вам когда-нибудь понадобится совет.
— Не понадобится.
— Да… Вы кажетесь женщиной, которая дает себе отчет в собственных мыслях. — И в моих тоже, подумал он. — Это необычно для женщины. Но… — Глаза его смеялись, в то время как язык жалил. — Вы ведь не слишком женственны, правда?
Он был ошеломлен тем, что она восприняла его реплику всерьез.
— Да, — ответила она. — Не женственна.
— Вы действительно не подходите под это определение, — пробормотал он, разглядывая ее пристально, будто хотел снять мерку. — Но я должен сказать, что с расстояния, которое делит нас, вы выглядите безупречно.
— Как ваши манеры, — ответила она, допивая бокал.
— Я знаю свои возможности, — скромно заметил он, взяв у нее пустой бокал.
— Прекрасно. Я тоже.
И еще как! Он кипел, заново наполняя их бокалы.
Ничего не выходит. Она каждый раз ухитряется опередить его. Хуже того. Она совершенно точно видит, что он делает, и ей наплевать. Он не привык к равнодушию.
Волнения, желания, предвкушение или сомнение — но не равнодушие! Это выводило его из себя. Он не представлял себе, как это может быть. Впервые в жизни он не производил никакого впечатления.
— Как вы на все это смотрите? — спросил он доверительно, подавая бокал.
— Беспристрастно.
Дан глотнул мартини. Он чувствовал, что с трудом сохраняет спокойствие.
— Вам, наверное, все окружающее кажется ненастоящим, — настаивал Дан, — но, поверьте мне, это ужасающе реально.
Увидев ее улыбку, он понял, что и этот выстрел прошел мимо цели.
— Я уже поверила…
Он чувствовал, что возненавидел ее. Он готов был отдать жизнь, чтобы разделаться с ней. И не только из-за денег. Но пока — он поднял бокал.
— Пейте… Первый бокал зажигает огонь, второй — дает тепло… Жгите свечку с обоих концов. Как ни говори, вы можете себе это позволить.
— Вы опять вернулись к деньгам. — В голосе ее слышалась скука.
— Нет, я просто не могу оставить этой темы.
— Вы пробуете оставить меня без денег.
— Если предоставится возможность, — сказал он самым любезным тоном.
Она смотрела на него поверх бокала. Глаза казались драгоценными камнями.
— Что он обещал вам? — вопрос был поставлен прямо, без обиняков.
— Разделить на всех поровну.
— Почему же он не сдержал обещания?
— Это уже другая история. Сначала докончим вашу.
— Уверяю вас, моя история лишь следствие.
— Ну… О мертвых не говорят плохо.
— Почему? Они же не слышат вас.
Снова безжалостная логика. Нет, определенно не женственна. Как искушена в словесной игре! Даже в этом доме, где слова то и дело становились оружием, с которым все умели ловко обходиться, она без затруднений вела беседу.
— Вы чувствуете себя обманутым?
— Я и был обманут. Все мы были обмануты. Все досталось вам, — напомнил он ей. — В том числе и его долги. — Затем чарующе добавил:
— Считайте меня накладным расходом.
— Сомневаюсь, могу ли я себе это позволить, — ответила Элизабет, чуть улыбнувшись.
— Не можете не позволить. — Это прозвучало как предупреждение, краткое и мрачное. Затем он продолжал с любопытством:
— Правда ли, что вы выросли в приюте?
— Да.
— Но вы не всегда были такой, как сейчас?
Она поняла, что он имеет в виду.
— Нет.
— Выучились?
— Вся сила — в знании.
— Нет. В деньгах.
Он сел поглубже, чтобы видеть ее профиль. Он был само совершенство. На фоне горящих в камине яблоневых поленьев — хотя нужды в этом не было, Хелен всегда настаивала на том, чтобы разжигали камин, — ее профиль казался вычеканенным на монете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
— Теперь, — сказал Дан, — кажется, пришло время мартини.
— Можно я посмотрю, как вы смешиваете мартини?.
Мне всегда хотелось научиться.
— А я всегда готов учить… чему угодно.
Он подвел ее к великолепному портрету жившего в восемнадцатом веке Темпеста. Фрэнсис Темпест, гласила золотая доска, которую Дан открыл, как дверцу. За ней находился полностью укомплектованный бар. Дан достал большой кувшин и чашку с кусочками льда и высыпал лед в кувшин. Затем, взяв бутылку «Noille Prat», налил столько, что жидкость закрыла лед целиком. Покрутил кувшин так, что его бока покрылись маслянистой пленкой. Затем слил жидкость. Залил лед джином «Tanqueray». Размешал серебряной ложкой с длинной ручкой. Взял два бокала для мартини на длинных ножках и наполнил их. Последним штрихом был ломтик лимона, который нужно было чуть сдавить, прежде чем бросить в бокал. Дан вручил ей один.
— Вот, — сказал он, — это мартини. Если вам приготовят его по-другому — не верьте, а главное — не пейте.
— Выглядит убийственно. — Она критически приглядывалась к своему бокалу.
— Так и есть. Но только до тех пор, пока вы не научитесь пить, не пьянея, в то время как все остальные не выдерживают… — И, как бы демонстрируя это, Дан сделал глоток.
Она только пригубила.
— Я чувствую только лед.
— Зато сейчас ощутите тепло.
Он подвел ее к мраморному камину, над которым висел еще один чудесный портрет Хенриетты Темпест, в платье из тончайшего шелка и изумрудах, стоивших целое состояние, датированный 1817 годом.
— Элизабет — могу я называть вас Элизабет? Вы — девушка моей мечты.
— Я думаю, вы мечтаете о моих деньгах.
Его рука, державшая бокал, не дрогнула. Что она, радаром пользуется, что ли?
— Я живу надеждами, — скромно ответил он и добавил печально:
— Теперь…
— Да, это все, что он вам оставил.
Она села в уголок изящного дивана времен Людовика XVI, позолоченного и обтянутого лионским шелком яркого, солнечного желтого вдета.
Он весьма небрежно уселся рядом.
— Кстати, вы представляете, что он вам оставил?
— Очень много.
— Слишком скромно сказано. Он оставил вам все!
Сейчас вы могли бы купить благодаря вашим деньгам целую страну или даже две. Рокфеллеры, Ротшильды… — Дан посмотрел на ее бокал. — Пейте! — поторопил он ее. — Теперь, когда вы умеете делать мартини, вам надо научиться его пить. И что» же вы собираетесь делать со всем вашим богатством?
— А вы что посоветуете?
— Тратить, разумеется.
— Как вы?
— Я отлично это умею.
Она глотнула мартини.
— Почему вы так сосредоточены на деньгах?
— А что еще есть на свете?
Как это мы так далеко зашли, подумал он.
— Я хочу сказать, что вы без этих денег?
— Бедна, — ответила она.
— А с ними вы — все…
— Вы так понимаете мою теперешнюю ситуацию?
Ох, и сука же она. Такая же холодная и жесткая, как ее глаза. Он просто должен одолеть ее.
— Будет правильно, если вы будете так считать, — сказал он серьезным тоном. — Обычно люди в вашем положении… очень уязвимы. Нуждаются в совете. Ноя не думаю, что вам когда-нибудь понадобится совет.
— Не понадобится.
— Да… Вы кажетесь женщиной, которая дает себе отчет в собственных мыслях. — И в моих тоже, подумал он. — Это необычно для женщины. Но… — Глаза его смеялись, в то время как язык жалил. — Вы ведь не слишком женственны, правда?
Он был ошеломлен тем, что она восприняла его реплику всерьез.
— Да, — ответила она. — Не женственна.
— Вы действительно не подходите под это определение, — пробормотал он, разглядывая ее пристально, будто хотел снять мерку. — Но я должен сказать, что с расстояния, которое делит нас, вы выглядите безупречно.
— Как ваши манеры, — ответила она, допивая бокал.
— Я знаю свои возможности, — скромно заметил он, взяв у нее пустой бокал.
— Прекрасно. Я тоже.
И еще как! Он кипел, заново наполняя их бокалы.
Ничего не выходит. Она каждый раз ухитряется опередить его. Хуже того. Она совершенно точно видит, что он делает, и ей наплевать. Он не привык к равнодушию.
Волнения, желания, предвкушение или сомнение — но не равнодушие! Это выводило его из себя. Он не представлял себе, как это может быть. Впервые в жизни он не производил никакого впечатления.
— Как вы на все это смотрите? — спросил он доверительно, подавая бокал.
— Беспристрастно.
Дан глотнул мартини. Он чувствовал, что с трудом сохраняет спокойствие.
— Вам, наверное, все окружающее кажется ненастоящим, — настаивал Дан, — но, поверьте мне, это ужасающе реально.
Увидев ее улыбку, он понял, что и этот выстрел прошел мимо цели.
— Я уже поверила…
Он чувствовал, что возненавидел ее. Он готов был отдать жизнь, чтобы разделаться с ней. И не только из-за денег. Но пока — он поднял бокал.
— Пейте… Первый бокал зажигает огонь, второй — дает тепло… Жгите свечку с обоих концов. Как ни говори, вы можете себе это позволить.
— Вы опять вернулись к деньгам. — В голосе ее слышалась скука.
— Нет, я просто не могу оставить этой темы.
— Вы пробуете оставить меня без денег.
— Если предоставится возможность, — сказал он самым любезным тоном.
Она смотрела на него поверх бокала. Глаза казались драгоценными камнями.
— Что он обещал вам? — вопрос был поставлен прямо, без обиняков.
— Разделить на всех поровну.
— Почему же он не сдержал обещания?
— Это уже другая история. Сначала докончим вашу.
— Уверяю вас, моя история лишь следствие.
— Ну… О мертвых не говорят плохо.
— Почему? Они же не слышат вас.
Снова безжалостная логика. Нет, определенно не женственна. Как искушена в словесной игре! Даже в этом доме, где слова то и дело становились оружием, с которым все умели ловко обходиться, она без затруднений вела беседу.
— Вы чувствуете себя обманутым?
— Я и был обманут. Все мы были обмануты. Все досталось вам, — напомнил он ей. — В том числе и его долги. — Затем чарующе добавил:
— Считайте меня накладным расходом.
— Сомневаюсь, могу ли я себе это позволить, — ответила Элизабет, чуть улыбнувшись.
— Не можете не позволить. — Это прозвучало как предупреждение, краткое и мрачное. Затем он продолжал с любопытством:
— Правда ли, что вы выросли в приюте?
— Да.
— Но вы не всегда были такой, как сейчас?
Она поняла, что он имеет в виду.
— Нет.
— Выучились?
— Вся сила — в знании.
— Нет. В деньгах.
Он сел поглубже, чтобы видеть ее профиль. Он был само совершенство. На фоне горящих в камине яблоневых поленьев — хотя нужды в этом не было, Хелен всегда настаивала на том, чтобы разжигали камин, — ее профиль казался вычеканенным на монете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129