Превосходно сшитый костюм, лицо главного судьи, узкая, как у борзой, голова, черные блестящие волосы, так тщательно причесанные, что казались нарисованными, небольшие черные, похожие на пуговицы глаза, в которых все еще было заметно испытанное им потрясение, плотно сжатые губы.
Она держала его карточку в руке: «Харви У. Грэм, „Харкорт, Грэм и Спенсер“, адвокаты, Бей-стрит, Нассау».
Она подняла на него глаза. Ледяной взгляд коснулся его лица.
— Какое дело может быть ко мне у багамского юриста? — голос был холоден так же, как и она сама.
— С вашего разрешения, я все объясню вам через несколько минут. Прежде всего, — Харви прокашлялся, — я бы хотел задать вам несколько вопросов личного свойства. Просто чтобы убедиться в подлинности имеющейся у меня информации.
Выражение ее лица было непроницаемым. Глаза могли бы соперничать с драгоценными камнями. Он заставил себя, не дрогнув, выдержать ее взгляд. У него создалось впечатление, будто она пожала плечами, хотя она не шевельнулась.
— Спрашивайте.
Бесстрастность, отметил он. И отсутствие интереса.
Полное владение собой. Был поздний вечер, к ней явился незнакомец, но все это не имело значения. Он подумал, что она сумеет справиться с чем угодно. Достал из кармана очки. Так она производила еще большее впечатление. Что за внешность! Настоящая богиня. Но и отец ее был красив, как греческий бог. Он еще раз прочистил горло. Наверное, он кажется ей дураком. Мнется, как будто ему шестнадцать, а не под шестьдесят. Он начал свой допрос.
— Ваше полное имя?
— Элизабет Шеридан.
— Где и когда вы родились?
— Здесь, в Лондоне. Первого января 1947 года.
— Ваши родители живы?
— Мать умерла. Об отце ничего не могу вам сказать.
Я незаконнорожденная.
И ей наплевать на это. У Харви не было насчет этого никаких сомнений. Значение имело только, кто она сама, а не кто были ее родители.
— Вы не представляете, кто бы это мог быть?
— Нет.
— Именно это я и пришел вам сообщить.
Молчание. Затем она произнесла совершенно бесстрастным тоном:
— В самом деле?
— Да, в самом деле, — с чувством сказал Харви, его чопорное лицо смягчилось. Он взял в руки портфель, глянцевые бока которого из мягкой кожи вполне годились бы в качестве зеркала, набрал код, открыл замки, извлек сложенную газету и подал ей. Это был двухнедельной давности экземпляр «Нью-Йорк тайме». Крупные буквы над фотографией красивого смеющегося мужчины гласили: «УМЕР „КОРОЛЬ“ ТЕМПЕСТ».
Она рассматривала газету в тишине, характер которой, как показалось Харви, изменился. Ему показалось, у нее даже пошли мурашки по телу, что ее волосы стали дыбом.
Однако она только и спросила:
— Он?
Харви мог бы поклясться, что в какой-то момент голос ее дрогнул от затаенного смеха.
— Он. — Его голос тоже дрогнул, но от гнева.
Снова тишина. Она использовала тишину как оружие. Тишина пронзала вас, возносила высоко и оставляла там…
— Кто это сказал? — спросила она спокойно.
— Он сам.
— Когда и где? Ведь он умер.
— Вот именно.
Его глаза встретились с ее. Он снова ощутил ее взгляд, как прикосновение льда к коже. Затем по ее прекрасно очерченным губам пробежала слабая ироническая улыбка, и она сказала:
— Да, понимаю… Вы юрист, значит, вы пришли сообщить мне, что он признал меня своей давно утерянной дочерью и завещал мне все свое состояние.
— Именно это, — согласился Харви, не замечая выпада, — я и пришел сообщить вам.
На этот раз тишина была долгой.
— Тогда сообщите, — приказала она.
Он снова взял в руки портфель. Пальцы его дрожали. Так она воздействовала на него. И ее отец тоже.
Способность главенствовать над людьми, завораживать взглядом были явно унаследованы, но если под горячим взором отца человек таял, то под леденящим взором дочери его бросало в дрожь.
— Это завещание объяснит все.
Она прочитала документ молниеносно. Взгляд Харви скользнул по плотно заставленным полкам — самые разношерстные книги по любым темам. Затем он вновь посмотрел на нее. От нее нельзя было отвести глаз.
Свет, направленный на Брейгеля, слегка задевал ее, превращаясь в мягкое сияние, и ее белая кожа казалась прозрачной. У нее была длинная шея, длинные руки и ноги, и, несмотря на высокий рост, она производила впечатление изящной. Обычно он расценивал женщин до тридцати как девушек, старше — как женщин. Сидевшая перед ним была молода по годам, но совершенно зрелой. В ней не было ничего юного.
Дочитав до конца, она взглянула на него.
— Это законно?
— Простите! — Тридцать лет безупречной репутации отозвались гневом в этом восклицании, но на нее оно не произвело ни малейшего впечатления.
— Я незаконная дочь.
Лицо Харви посветлело.
— А… вы имеете в виду вопрос наследования. Здесь нет никаких препятствий, наследник назван по имени.
Более того, здесь не встает вопрос о майоратном наследовании. То, что вам оставил ваш отец, принадлежало ему, и только ему. И он выбрал именно вас, чтобы оставить все.
— Почему? — Голос был ровный, без эмоций.
— Не представляю себе. Я имею дело с фактами, а не с предположениями.
В этот раз улыбка была одобрительной.
— Я тоже.
— А эти факты истинны.
— Докажите это.
— Вы сами служите доказательством.
— Сходство ничего не доказывает. Разве зря считается, что у каждого из нас где-то есть свой двойник?
— В вашем случае речь идет не о сходстве — скорее о повторении. У вас тот же рост, те же волосы, глаза — у вас его лицо. Но если вам нужны еще доказательства, я попросил бы вас показать левую стопу.
Не отводя взгляда, она медленно высунула левую ногу из-под своего кафтана. Нога была босая, с высоким подъемом и узкой стопой. И сращенными пальцами.
— Стопа Темпестов, — подтвердил Харви. — У вашего отца была такая же, точно такая же и у его сестры, они унаследовали ее от своей матери, а та — от своего отца и так далее в глубь поколений. Это безошибочное свидетельство принадлежности к роду Темпестов… — Он позволил себе чуть улыбнуться. — Теперь вы верите мне?
Но нет, она еще не верила.
— Вы сказали, что мой отец унаследовал такие пальцы от своей матери… как же тогда они могут быть признаком истинного Темпеста?
Улыбка Харви стала шире.
— Поскольку она тоже была из рода Темпестов. Из английской, старшей ветви… Леди Элинор Темпест, единственная дочь двенадцатого графа Темпеста. Поэтому вы Темпест в квадрате, если можно так выразиться…
Она снова подобрала под себя ногу, что он наблюдал с сожалением. Высокий ворот кафтана закрывал ее по шею, но Харви с самого начала был уверен, что под кафтаном у нее ничего нет. Он отвел глаза от ее сосков, обозначившихся под натянувшимся, когда она усаживалась, зеленым шелком. Она выглядела совершенно невозмутимой. Но на губах ее появилась таинственная улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129