Горечаев пропустил эту отповедь мимо ушей. Он смочил губы минеральной водой, приложил к ним уголок салфетки, немного покашлял и сказал:
– Братва, Жорик, никуда не денется. К моему большому сожалению, надо сказать. Она была, есть и будет еще очень долго, и обратиться к ней мы еще успеем. Это как на тот свет – никогда не поздно и всегда рано. Ты со мой согласен? Буду с тобой откровенен, как с сыном. Этот мой профессионал – ты его знаешь, встречался пару раз – с некоторых пор перестал меня устраивать. К тому же я задолжал ему уйму денег, но это уже тебя не касается. Дело не в деньгах, точнее, не в одних деньгах. Он много знает о моих делах и в силу этого обстоятельства считает, что держит меня в руках. Отчасти это верно, но только отчасти. На всякий случай имей в виду, что долго держать меня в руках не может никто, это очень вредное для здоровья занятие… Но это еще полбеды. Он расслабился и стал работать спустя рукава, в результате чего и возникла нынешняя ситуация.
– Я вам сочувствую, – с ядовитым сарказмом вставил Бекешин.
– Спасибо, Жорик. Я знал, что ты чуткий мальчик.
Вытри подбородок, ты опять испачкался… Так вот. У тебя есть твой приятель, которого довольно тяжело убрать и который со страшной силой мешает нам обоим жить. У меня есть точно такой же приятель. Вдобавок ко всему им уже приходилось стрелять друг в друга, и они явно не удовлетворены ничейным результатом. Так почему бы нам не дать им еще один шанс? При удачном стечении обстоятельств нам с тобой вообще никому не придется платить, а уж если и придется, то не за двоих, а только за одного.
– Волки от испуга скушали друг друга, – задумчиво процитировал Бекешин. – Погодите-ка…
Он полез в карман, вынул оттуда плоскую стальную коробочку с герметичной крышкой, открыл и, воровато оглядевшись, высыпал на ноготь большого пальца щепотку белого порошка. Еще раз оглядевшись по сторонам и убедившись, что на него никто не смотрит, он втянул кокаин левой ноздрей, а затем повторил эту операцию, аналогичным образом зарядив правую ноздрю. После этого он убрал коробочку в карман и слегка заслезившимися глазами посмотрел на Горечаева, который наблюдал за его манипуляциями с брезгливой гримасой.
– Не надо кривиться, – сказал ему Георгий. – Это не так грешно, как убийство, зато прекрасно прочищает мозги. А для того, чтобы переварить вашу идею, как следует прочищенные мозги просто необходимы. Надо вам сказать, в этом что-то есть. Вот только не пойму, что именно..:
– Ну-ну, – сказал Горечаев. – Губишь ты себя, Жорик. И что за молодежь пошла? Живете, как перед концом света, ничего святого… А, да что там!
– Вот именно, – сказал Бекешин. Хмель ушел, уступив место кристальной ясности и чистоте мышления, и подстегнутый кокаином мозг уже вовсю трудился над подброшенной ему задачкой, ворочая ее так и этак и находя способы решения. – Давайте не станем говорить о язве гомосексуализма, наркомании и СПИДе, не то меня и в самом деле вывернет наизнанку. Каждый живет, как умеет и хочет, и не нам с вами кого-то осуждать. Давайте говорить о нашем с вами деле и, ради Бога, без лирических отступлений!
– Хорошо, – согласился Горечаев. – Еще одно лирическое отступление напоследок, если ты позволишь. Ты ведь позволишь?
– Чего там, – сказал Бекешин, откидываясь на спинку кресла и зубами вытягивая из пачки сигарету. – Валяйте.
– Пока я сидел здесь и, по обыкновению, дожидался тебя, – начал Андрей Михайлович, – мне позвонили и сообщили, что произошло несчастье. Некий Степанихин – тебе ведь известна эта фамилия, не так ли? – застрелил своего начальника.., как его… Иванова. Николая Изяславовича, кажется. Среди бела дня, при большом стечении народа… Никто не знает, что на него нашло. После этого он отправился в Битцевский парк и пустил себе пулю в лоб из того же пистолета. Каково это тебе? Мне сказали, что тут, скорее всего, сыграли роль какие-то личные мотивы, но мне почему-то кажется, что дело во вчерашнем грузовике с медью. И еще у меня есть ощущение – он подался вперед и впился в лицо Бекешина своими немигающими бесцветными глазами, – что стрелял никакой не Степанихин, а кто-то третий.., какой-то наш, а вернее, твой конкурент. И теперь, рассуждая в рамках элементарной логики, нельзя не прийти к выводу, что следующей мишенью будешь ты. Как ты полагаешь?
Бекешин чиркнул зажигалкой и принялся раскуривать сигарету, чтобы скрыть замешательство. Ай да ну! Пока он пьянствовал со стариной Филом и занимался умственным онанизмом, стоя в прокуренной квартире с револьвером в одной руке и бутылкой джина в другой, старый подонок действовал, не теряя ни секунды. Как всегда, он все отлично продумал на десять ходов вперед и организовал события таким образом, что ему, Бекешину, просто ничего не оставалось, кроме как действовать согласно намеченному этим раздолбанным орденоносцем плану. И что с того, что план этот с виду хорош? Надводная часть айсберга – тоже красивая штука, особенно если не думать о том, что находится под водой, в холодной глубине… Сегодня ты действуешь по плану, выполняя его по пунктам: пункт “а”, пункт “б”, пункт “ц”, – а завтра кто-то чужой и незнакомый выполнит пункт “д” того же плана, и ты очень удивишься, проснувшись в гробу.
"Ладно, – сказал он себе. – Это мы еще посмотрим, кто из нас проснется в гробу, а кто будет пить на поминках и возлагать венки, в душе потешаясь над скорбными мордами присутствующих”.
– Выглядит не слишком изящно, – сказал он, раскурив наконец свою сигарету, – но для человека, о котором мы говорим, этого будет вполне достаточно. Во всяком случае, мне так кажется.
– Смотри не просчитайся, – предупредил Горечаев. – Нет ничего хуже, чем недооценить противника.
– О чем вы говорите! – воскликнул Бекешин. В мозгу у него, как эхо последних слов Горечаева, звучало предупреждение старины Фила: “Ох, смотри, Гошка!..”, и он говорил преувеличенно громко и развязно, чтобы заглушить этот навязчивый рефрен, – Я вторые сутки хожу весь в холодном поту, а вы мне про какую-то недооценку…
Он снова потянулся за графином, но вовремя спохватился и сел прямо, положив руки по обе стороны тарелки. Между пальцами правой руки дымилась сигарета, и Бекешин с неудовольствием заметил, что ее кончик мелко дрожит – в точности как овечий хвост. Ему опять припомнились собственные планы годичной давности – пусть наивные, сулящие не такие большие прибыли да в придачу ко всему еще и обильно сдобренные инфантильной таежно-гитарной романтикой, но зато в них не фигурировало ни одного трупа. Ни единого…
– Хорошо, – сказал он и торчком воткнул сигарету в тарелку с салатом. Андрей Михайлович дернул щекой, но промолчал, воздержавшись от замечания. – Хорошо, – повторил Георгий и взялся за подлокотники кресла, готовясь встать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91