Снизу долетел звук тяжелого удара, потом он повторился, сопровождаемый шелестящим стуком потревоженных камней и множеством лязгающих шумов, производимых оторвавшимися и падающими отдельно железками, а чуть позже со дна пропасти донесся глухой кашляющий звук и в воздух поднялось густое облако жирного черного дыма.
Юрий покусал нижнюю губу, покачал головой и завел заглохший двигатель.
Нужно было торопиться.
Глава 9
Человек с вислыми плечами профессионального боксера, перебитым носом и изуродованными, смятыми и раздавленными в каких-то давних боях ушами остановил новенькую темно-зеленую “Ниву” за углом, метрах в пятидесяти от входа в ресторан. Он порылся в карманах, вынул пачку сигарет и зажигалку, закурил и посмотрел на часы. Минут пятнадцать в его распоряжении еще было, и он откинулся на спинку сиденья, сетуя на то, что в этом отечественном “джипе” абсолютно некуда вытянуть ноги.
Он пребывал далеко не в лучшем расположении духа, и виновата в этом была не машина – точнее, не только машина. Конечно, он был профессионалом и привык выполнять любую работу, за которую ему платил наниматель, но теперешнее задание заставляло недовольно морщиться даже его. Он всегда считал, что существует некий предел, воображаемая черта, переступать через которую не следует, если хочешь спокойно жить на этом свете. Заметать следы, конечно же, необходимо, и убийство – далеко не худший способ прятать концы в воду, но, когда ради сокрытия каких-то малопонятных финансовых махинаций трупы начинают наваливать горами, как на войне, этот способ перестает работать и, что еще хуже, начинает приносить обратный эффект. Менты и эфэсбэшники начинают рыть землю, отыскивая маньяка-убийцу, и их рвение подогревается, с одной стороны, начальственным гневом, а с другой – неумолкающим тявканьем газет и телевидения.
Сейчас человек, которого недалекие работяги, давно превратившиеся в корм для червей, прозвали Квазимодой, как никогда остро чувствовал, что далеко заступил за черту. Он четко следовал полученным перед отъездом из Москвы указаниям, но каждое его действие как по волшебству порождало необходимость в новых убийствах, словно он ненароком зацепился за кончик нити, которая вела к огромному клубку, и теперь разматывал эту нить виток за витком, не в силах остановиться, пока не размотает весь клубок до конца. Это было тяжело, поскольку он был один.
Личный водитель прораба Алябьева Андрей на самом деле не был ни водителем, ни даже Андреем. В определенных кругах он был известен под кличкой Палач, и в этой кличке не было ни намека на шутку, ни тени преувеличения. Кличка целиком и полностью соответствовала его профессии: Палач получал деньги за то, что казнил, а при необходимости и пытал людей, на которых ему указывали его наниматели. Периодически случалось так, что его наниматели становились его клиентами – в тех случаях, когда в этом были заинтересованы другие наниматели. Подобные превращения Палача не смущали: здесь не было ничего личного, это была работа. Он считался идеальным исполнителем и мог при необходимости самостоятельно и весьма грамотно спланировать даже довольно сложную акцию. Правда, для этого ему требовалось время, а сейчас он оказался в ситуации, когда действовать приходилось спонтанно, без раздумий, без заранее продуманного до мельчайших деталей плана. В этом не было его вины, да и человек, который сейчас платил Палачу, пожалуй, не был виноват в свалившихся на киллера неприятностях. Кто же, в самом деле, разрабатывает планы с расчетом на чудо? Любому нормальному человеку известно, что чудес не бывает, и, столкнувшись с чудом нос к носу, немудрено растеряться. Ну, пусть не растеряться – это было бы совсем не в духе Палача, – но почувствовать некоторую неуверенность. Как будто там, на небесах, все-таки живет кто-то, и этот кто-то вдруг решил напомнить Палачу о своем существовании: не расслабляйся, дескать, браток, я за тобой внимательно слежу и веду верный счет. Если что, я тебя, сук-киного сына…
Палач нервно затянулся сигаретой и с шумом выпустил дым сквозь стиснутые зубы. Чудеса, мать их в душу… Чудесам место в церкви да еще, пожалуй, в цирке, где фокусник в шелковой чалме почем зря распиливает людей надвое двуручной пилой. Он пилит, а ему за это хлопают."
Палач невольно припомнил одного из своих заказчиков. Это был пожилой, и даже не пожилой, а старый, лысый, как колено, и сморщенный, как сушеный гриб, литовец. Что ему понадобилось в Москве и чем он занимался в своей Литве, этого Палач не знал и узнать не пытался. Деньги у старого хрена водились, за работу он заплатил не торгуясь, и это было главное. А в качестве бесплатного приложения этот сморчок вдруг, ни с того ни с сего, по собственному почину разразился историей о том, как в молодости гулял по родной Литве с “лесными братьями”, пытаясь очистить свою землю от коммунистов и прочих оккупантов. Закатывая слезящиеся мутные глазки за мощными линзами очков, он рассказал, как однажды присутствовал при казни шестерых русских активистов, среди которых, кстати, была беременная учительница. Всех шестерых неторопливо и деловито разрезали на куски двуручной пилой, совсем как в цирке, только кусков было больше и склеивать разрезанных людей обратно никто, разумеется, не стал.
"Вот в этом и разница, – подумал Палач, осторожно, чтобы не обсыпать пеплом брюки, поднося сигарету к вмонтированной в приборную панель пепельнице. – “Лесным братьям” никто не аплодировал, потому что они работали не на публику, а делали дело. Тут никакими чудесами даже и не пахло. А фокусник в цирке просто развлекает публику фальшивыми чудесами, и все ему хлопают до потери сознания. Это у него такая работа: пускать пыль в глаза, дурить народ и быть за это любимцем публики”.
«Ну хорошо, – мысленно сказал он себе, – ну ладно. Черт с ними, с фокусниками и “лесными братьями”… Но я-то ведь не фокусы показывал, когда включал ток! Так все было солидно, правдоподобно, аккуратно организовано… А двое работяг каким-то чудом уцелели. Пришлось несколько дней сидеть в лесу, кормить комаров и ждать удобного момента, чтобы не просто их прикончить, а так, чтобы все это сочли делом рук местного алкоголика.., как, бишь, его – Васьки. И снова все полетело кувырком, потому что один из них каким-то чудом – опять чудо! – снюхался с ментом, причем снюхался до такой степени, что чертов ментяра жизни своей не пожалел, спасая этого козла…»
Правда, на этот раз чудеса все-таки кончились. Палач стоял перед пылающей, как пионерский костер, заимкой с автоматом в руках до тех пор, пока крытая тесом крыша с жутким треском не обрушилась вовнутрь, взметнув к небу целый фейерверк бешено крутящихся искр. Старое сухое дерево горело хорошо, жар чувствовался даже на приличном расстоянии, и Палач готов был поклясться, что живым оттуда не ушел никто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Юрий покусал нижнюю губу, покачал головой и завел заглохший двигатель.
Нужно было торопиться.
Глава 9
Человек с вислыми плечами профессионального боксера, перебитым носом и изуродованными, смятыми и раздавленными в каких-то давних боях ушами остановил новенькую темно-зеленую “Ниву” за углом, метрах в пятидесяти от входа в ресторан. Он порылся в карманах, вынул пачку сигарет и зажигалку, закурил и посмотрел на часы. Минут пятнадцать в его распоряжении еще было, и он откинулся на спинку сиденья, сетуя на то, что в этом отечественном “джипе” абсолютно некуда вытянуть ноги.
Он пребывал далеко не в лучшем расположении духа, и виновата в этом была не машина – точнее, не только машина. Конечно, он был профессионалом и привык выполнять любую работу, за которую ему платил наниматель, но теперешнее задание заставляло недовольно морщиться даже его. Он всегда считал, что существует некий предел, воображаемая черта, переступать через которую не следует, если хочешь спокойно жить на этом свете. Заметать следы, конечно же, необходимо, и убийство – далеко не худший способ прятать концы в воду, но, когда ради сокрытия каких-то малопонятных финансовых махинаций трупы начинают наваливать горами, как на войне, этот способ перестает работать и, что еще хуже, начинает приносить обратный эффект. Менты и эфэсбэшники начинают рыть землю, отыскивая маньяка-убийцу, и их рвение подогревается, с одной стороны, начальственным гневом, а с другой – неумолкающим тявканьем газет и телевидения.
Сейчас человек, которого недалекие работяги, давно превратившиеся в корм для червей, прозвали Квазимодой, как никогда остро чувствовал, что далеко заступил за черту. Он четко следовал полученным перед отъездом из Москвы указаниям, но каждое его действие как по волшебству порождало необходимость в новых убийствах, словно он ненароком зацепился за кончик нити, которая вела к огромному клубку, и теперь разматывал эту нить виток за витком, не в силах остановиться, пока не размотает весь клубок до конца. Это было тяжело, поскольку он был один.
Личный водитель прораба Алябьева Андрей на самом деле не был ни водителем, ни даже Андреем. В определенных кругах он был известен под кличкой Палач, и в этой кличке не было ни намека на шутку, ни тени преувеличения. Кличка целиком и полностью соответствовала его профессии: Палач получал деньги за то, что казнил, а при необходимости и пытал людей, на которых ему указывали его наниматели. Периодически случалось так, что его наниматели становились его клиентами – в тех случаях, когда в этом были заинтересованы другие наниматели. Подобные превращения Палача не смущали: здесь не было ничего личного, это была работа. Он считался идеальным исполнителем и мог при необходимости самостоятельно и весьма грамотно спланировать даже довольно сложную акцию. Правда, для этого ему требовалось время, а сейчас он оказался в ситуации, когда действовать приходилось спонтанно, без раздумий, без заранее продуманного до мельчайших деталей плана. В этом не было его вины, да и человек, который сейчас платил Палачу, пожалуй, не был виноват в свалившихся на киллера неприятностях. Кто же, в самом деле, разрабатывает планы с расчетом на чудо? Любому нормальному человеку известно, что чудес не бывает, и, столкнувшись с чудом нос к носу, немудрено растеряться. Ну, пусть не растеряться – это было бы совсем не в духе Палача, – но почувствовать некоторую неуверенность. Как будто там, на небесах, все-таки живет кто-то, и этот кто-то вдруг решил напомнить Палачу о своем существовании: не расслабляйся, дескать, браток, я за тобой внимательно слежу и веду верный счет. Если что, я тебя, сук-киного сына…
Палач нервно затянулся сигаретой и с шумом выпустил дым сквозь стиснутые зубы. Чудеса, мать их в душу… Чудесам место в церкви да еще, пожалуй, в цирке, где фокусник в шелковой чалме почем зря распиливает людей надвое двуручной пилой. Он пилит, а ему за это хлопают."
Палач невольно припомнил одного из своих заказчиков. Это был пожилой, и даже не пожилой, а старый, лысый, как колено, и сморщенный, как сушеный гриб, литовец. Что ему понадобилось в Москве и чем он занимался в своей Литве, этого Палач не знал и узнать не пытался. Деньги у старого хрена водились, за работу он заплатил не торгуясь, и это было главное. А в качестве бесплатного приложения этот сморчок вдруг, ни с того ни с сего, по собственному почину разразился историей о том, как в молодости гулял по родной Литве с “лесными братьями”, пытаясь очистить свою землю от коммунистов и прочих оккупантов. Закатывая слезящиеся мутные глазки за мощными линзами очков, он рассказал, как однажды присутствовал при казни шестерых русских активистов, среди которых, кстати, была беременная учительница. Всех шестерых неторопливо и деловито разрезали на куски двуручной пилой, совсем как в цирке, только кусков было больше и склеивать разрезанных людей обратно никто, разумеется, не стал.
"Вот в этом и разница, – подумал Палач, осторожно, чтобы не обсыпать пеплом брюки, поднося сигарету к вмонтированной в приборную панель пепельнице. – “Лесным братьям” никто не аплодировал, потому что они работали не на публику, а делали дело. Тут никакими чудесами даже и не пахло. А фокусник в цирке просто развлекает публику фальшивыми чудесами, и все ему хлопают до потери сознания. Это у него такая работа: пускать пыль в глаза, дурить народ и быть за это любимцем публики”.
«Ну хорошо, – мысленно сказал он себе, – ну ладно. Черт с ними, с фокусниками и “лесными братьями”… Но я-то ведь не фокусы показывал, когда включал ток! Так все было солидно, правдоподобно, аккуратно организовано… А двое работяг каким-то чудом уцелели. Пришлось несколько дней сидеть в лесу, кормить комаров и ждать удобного момента, чтобы не просто их прикончить, а так, чтобы все это сочли делом рук местного алкоголика.., как, бишь, его – Васьки. И снова все полетело кувырком, потому что один из них каким-то чудом – опять чудо! – снюхался с ментом, причем снюхался до такой степени, что чертов ментяра жизни своей не пожалел, спасая этого козла…»
Правда, на этот раз чудеса все-таки кончились. Палач стоял перед пылающей, как пионерский костер, заимкой с автоматом в руках до тех пор, пока крытая тесом крыша с жутким треском не обрушилась вовнутрь, взметнув к небу целый фейерверк бешено крутящихся искр. Старое сухое дерево горело хорошо, жар чувствовался даже на приличном расстоянии, и Палач готов был поклясться, что живым оттуда не ушел никто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91