Перед ним стояли в почетном карауле около двухсот албанцев, предводительствуемые двумя мюльазимами под командой нашего храбреца. Он обнажил саблю и громко скомандовал:
– Построиться!
Они старались от всего сердца выполнить это требование, но, в конце концов, у них получилось что-то вроде змеистой линии, к концу переходящей в согнутый хвост.
– Музыка! Давай!
Три флейты начали дружно скулить, а турецкий барабан звучал как монотонный скрип кофемолки.
– Громче, сильней!
При этом добряк ага вертел глазами, музыканты не отставали, а мы, не прерывая этот высокохудожественный и крайне для нас лестный прием, подскакали к входу и спешились. Оба лейтенанта подъехали к нам и поддерживали нам стремя. Я сунул руку в карман и дал каждому по серебряной монете в десять пиастров. Они были явно удовлетворены и быстро засунули ее куда-то в свои одежды, не выказывая ни малейшего признака обиды за свою оскорбленную честь.
Турецкие офицеры низкого чина и сегодня, особенно в отдаленных гарнизонах, продолжают оставаться слугами своих начальников и уж так привыкли к этому, что даже не дожидаются приказов и позволяют, чтобы их рассматривали как слуг.
Я отдал аге материю и кошелек.
– Доложи о нас и передай коменданту подарки.
Он с достоинством пошел вперед. Мы следовали за ним. Под воротами стоял назардши – смотритель дворца, принявший нас совсем по-другому, нежели в первый раз. Он скрестил руки на груди, глубоко поклонился и покорно пробормотал:
– – Ваш слуга целует руку; мой господин кланяется вам!
Я прошагал мимо него не отвечая; Линдсей также сделал вид, что не заметил его. Должен сознаться, что мой мистер Крылатый Бык выглядел вполне достойно, несмотря на кричащие краски его костюма. Его одежда сидела на нем как влитая, а сознание того, что он англичанин, и к тому же богатый, придавало его фигуре уверенность, которая здесь была крайне уместна.
Несмотря на наше пренебрежение к своей персоне, смотритель вошел первым, взобравшись по лестнице, в помещение, похожее на приемную. Там расположились на убогих коврах чиновники коменданта, поднявшиеся, когда мы зашли, и почтительно приветствовавшие нас. Это были большей частью турки, среди них было и несколько курдов, производивших, по крайней мере что касается их внешнего облика, намного лучшее впечатление, чем турки. Около одного из окон стоял курд, в котором по виду сразу можно было узнать свободного жителя гор. С мрачной миной, всем своим видом высказывая нетерпение, он смотрел наружу.
Один из турок подошел ко мне.
– Ты эмир хаджи Кара бен Немси, которого ожидает мутеселлим?
– Я.
– А я баш киятиб – стряпчий коменданта. Он просит тебя немного подождать.
– Я не привык ждать, он ведь знал, что я приду!
– Он очень занят, но это не займет много времени.
Что это было за важное занятие, я скоро понял. Из комнаты мутеселлима бегом выскочил слуга и вернулся так же торопливо через некоторое время с двумя банками без крышек. В большой был табак, в маленькой – кофейные зерна. Комендант смог послать за всем этим лишь по получении денег. Перед тем как вернулся слуга, ага вышел из комнаты мутеселлима.
– Эфенди, еще одно лишь мгновенье! Сейчас ты сможешь войти!
Тут к нему повернулся стоящий у окна курд.
– А когда я наконец смогу войти?
– Тебя допустят к мутеселлиму уже сегодня.
– Уже сегодня? Я был здесь раньше этого эфенди и раньше всех остальных. Мое дело важное, и уже сегодня мне нужно отправляться в обратный путь.
Селим-ага завращал глазами.
– Эти эфенди – эмир и бей. Ты же только курд. Ты пройдешь лишь после них.
– У меня такие же права, что и у них. Я посланец одного смелого человека, который тоже бей.
Прямодушный и бесстрашный нрав этого курда понравился, хотя его претензия косвенно была направлена против меня. Ага необычайно разгневался, снова начал вращать глазами и ответил:
– Твоя очередь позже или, может, совсем никогда. Тебе неизвестны самые элементарные вещи, необходимые для того, чтобы пройти впереди большого и влиятельного человека!
Видимо, курд забыл «необходимое», то есть бакшиш. Но он не испугался, а лишь сказал:
– А знаешь ли ты, что самое необходимое для курда-бервари? Вот эта сабля! – При этом он ударил по рукоятке оружия. – Не хочешь ли попробовать? Меня послал бей из Гумри. Это прямое оскорбление для него, раз меня снова и снова не пропускают и заставляют ждать. Он найдет, чем на это ответить. Я пошел!
– Стой! – крикнул я.
Он находился уже около двери. Не тот ли это бей из Гумри, про которого мне говорил староста Спандаре?
Вот превосходная возможность зарекомендовать себя в глазах бея, причем с хорошей стороны.
– Чего ты хочешь? – спросил он неприветливо.
Я подошел к нему и протянул руку.
– Я хочу поприветствовать тебя, это все равно что твой бей услышал бы мой привет.
– Ты его знаешь?
– Я его еще не видел, но мне уже о нем рассказывали. Он очень смелый воин и заслуживает моего уважения. Не передашь ли ты ему послание от меня?
– Да, если я смогу.
– Ты сможешь. Но прежде я тебе докажу, что я умею чтить бея. Ты можешь войти к мутеселлиму передо мною.
– Ты это всерьез?
– Какие могут быть шутки со смелым курдом?
– Слышите? – повернулся он к остальным. – Этот незнакомый господин знает, что такое вежливость и уважение. Но бервари также знает законы приличия. – И, повернувшись ко мне, прибавил: – Господин, спасибо тебе, ты порадовал мое сердце! Теперь я охотно подожду, пока ты не поговоришь с мутеселлимом.
Теперь он протягивал мне руку. Я ударил по ней.
– Я принимаю твои условия, тебе не придется долго ждать. Но скажи мне, не найдется ли у тебя после разговора с мутеселлимом время, чтобы навестить меня?
– Я приду, но тогда мне придется немного быстрее скакать. Где ты живешь?
– Я живу здесь. У Селима-аги, полковника арнаутов.
Он отошел, согласно кивнув головой, поскольку слуга уже открывал двери, чтобы пропустить меня и Линдсея.
Комната, куда мы попали, была обклеена старыми, выцветшими бумажными обоями, у задней стены было возвышение, устланное ковром. Там сидел комендант. Это был высокий, худощавый человек с острым, пожалуй, преждевременно постаревшим лицом, с затуманившимся и не вызывающим доверия взором. Он приподнялся и дал нам знак занять место по обе стороны от него. Мне это было нетрудно, мистер Линдсей же, напротив, немного попотел, прежде чем уселся в позу, которую турки называют «покоем тела». Кто не привык к ней, у того очень быстро немеют ноги.
Таким образом, жалея англичанина, мне нужно было постараться, чтобы беседа не длилась слишком долго.
– Добро пожаловать в наш дом, да продлится безмерно ваша жизнь! – этими словами встретил нас комендант.
– Так же как и твоя, – отвечал ему я. – Мы прибыли издалека, чтобы увидеть тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Построиться!
Они старались от всего сердца выполнить это требование, но, в конце концов, у них получилось что-то вроде змеистой линии, к концу переходящей в согнутый хвост.
– Музыка! Давай!
Три флейты начали дружно скулить, а турецкий барабан звучал как монотонный скрип кофемолки.
– Громче, сильней!
При этом добряк ага вертел глазами, музыканты не отставали, а мы, не прерывая этот высокохудожественный и крайне для нас лестный прием, подскакали к входу и спешились. Оба лейтенанта подъехали к нам и поддерживали нам стремя. Я сунул руку в карман и дал каждому по серебряной монете в десять пиастров. Они были явно удовлетворены и быстро засунули ее куда-то в свои одежды, не выказывая ни малейшего признака обиды за свою оскорбленную честь.
Турецкие офицеры низкого чина и сегодня, особенно в отдаленных гарнизонах, продолжают оставаться слугами своих начальников и уж так привыкли к этому, что даже не дожидаются приказов и позволяют, чтобы их рассматривали как слуг.
Я отдал аге материю и кошелек.
– Доложи о нас и передай коменданту подарки.
Он с достоинством пошел вперед. Мы следовали за ним. Под воротами стоял назардши – смотритель дворца, принявший нас совсем по-другому, нежели в первый раз. Он скрестил руки на груди, глубоко поклонился и покорно пробормотал:
– – Ваш слуга целует руку; мой господин кланяется вам!
Я прошагал мимо него не отвечая; Линдсей также сделал вид, что не заметил его. Должен сознаться, что мой мистер Крылатый Бык выглядел вполне достойно, несмотря на кричащие краски его костюма. Его одежда сидела на нем как влитая, а сознание того, что он англичанин, и к тому же богатый, придавало его фигуре уверенность, которая здесь была крайне уместна.
Несмотря на наше пренебрежение к своей персоне, смотритель вошел первым, взобравшись по лестнице, в помещение, похожее на приемную. Там расположились на убогих коврах чиновники коменданта, поднявшиеся, когда мы зашли, и почтительно приветствовавшие нас. Это были большей частью турки, среди них было и несколько курдов, производивших, по крайней мере что касается их внешнего облика, намного лучшее впечатление, чем турки. Около одного из окон стоял курд, в котором по виду сразу можно было узнать свободного жителя гор. С мрачной миной, всем своим видом высказывая нетерпение, он смотрел наружу.
Один из турок подошел ко мне.
– Ты эмир хаджи Кара бен Немси, которого ожидает мутеселлим?
– Я.
– А я баш киятиб – стряпчий коменданта. Он просит тебя немного подождать.
– Я не привык ждать, он ведь знал, что я приду!
– Он очень занят, но это не займет много времени.
Что это было за важное занятие, я скоро понял. Из комнаты мутеселлима бегом выскочил слуга и вернулся так же торопливо через некоторое время с двумя банками без крышек. В большой был табак, в маленькой – кофейные зерна. Комендант смог послать за всем этим лишь по получении денег. Перед тем как вернулся слуга, ага вышел из комнаты мутеселлима.
– Эфенди, еще одно лишь мгновенье! Сейчас ты сможешь войти!
Тут к нему повернулся стоящий у окна курд.
– А когда я наконец смогу войти?
– Тебя допустят к мутеселлиму уже сегодня.
– Уже сегодня? Я был здесь раньше этого эфенди и раньше всех остальных. Мое дело важное, и уже сегодня мне нужно отправляться в обратный путь.
Селим-ага завращал глазами.
– Эти эфенди – эмир и бей. Ты же только курд. Ты пройдешь лишь после них.
– У меня такие же права, что и у них. Я посланец одного смелого человека, который тоже бей.
Прямодушный и бесстрашный нрав этого курда понравился, хотя его претензия косвенно была направлена против меня. Ага необычайно разгневался, снова начал вращать глазами и ответил:
– Твоя очередь позже или, может, совсем никогда. Тебе неизвестны самые элементарные вещи, необходимые для того, чтобы пройти впереди большого и влиятельного человека!
Видимо, курд забыл «необходимое», то есть бакшиш. Но он не испугался, а лишь сказал:
– А знаешь ли ты, что самое необходимое для курда-бервари? Вот эта сабля! – При этом он ударил по рукоятке оружия. – Не хочешь ли попробовать? Меня послал бей из Гумри. Это прямое оскорбление для него, раз меня снова и снова не пропускают и заставляют ждать. Он найдет, чем на это ответить. Я пошел!
– Стой! – крикнул я.
Он находился уже около двери. Не тот ли это бей из Гумри, про которого мне говорил староста Спандаре?
Вот превосходная возможность зарекомендовать себя в глазах бея, причем с хорошей стороны.
– Чего ты хочешь? – спросил он неприветливо.
Я подошел к нему и протянул руку.
– Я хочу поприветствовать тебя, это все равно что твой бей услышал бы мой привет.
– Ты его знаешь?
– Я его еще не видел, но мне уже о нем рассказывали. Он очень смелый воин и заслуживает моего уважения. Не передашь ли ты ему послание от меня?
– Да, если я смогу.
– Ты сможешь. Но прежде я тебе докажу, что я умею чтить бея. Ты можешь войти к мутеселлиму передо мною.
– Ты это всерьез?
– Какие могут быть шутки со смелым курдом?
– Слышите? – повернулся он к остальным. – Этот незнакомый господин знает, что такое вежливость и уважение. Но бервари также знает законы приличия. – И, повернувшись ко мне, прибавил: – Господин, спасибо тебе, ты порадовал мое сердце! Теперь я охотно подожду, пока ты не поговоришь с мутеселлимом.
Теперь он протягивал мне руку. Я ударил по ней.
– Я принимаю твои условия, тебе не придется долго ждать. Но скажи мне, не найдется ли у тебя после разговора с мутеселлимом время, чтобы навестить меня?
– Я приду, но тогда мне придется немного быстрее скакать. Где ты живешь?
– Я живу здесь. У Селима-аги, полковника арнаутов.
Он отошел, согласно кивнув головой, поскольку слуга уже открывал двери, чтобы пропустить меня и Линдсея.
Комната, куда мы попали, была обклеена старыми, выцветшими бумажными обоями, у задней стены было возвышение, устланное ковром. Там сидел комендант. Это был высокий, худощавый человек с острым, пожалуй, преждевременно постаревшим лицом, с затуманившимся и не вызывающим доверия взором. Он приподнялся и дал нам знак занять место по обе стороны от него. Мне это было нетрудно, мистер Линдсей же, напротив, немного попотел, прежде чем уселся в позу, которую турки называют «покоем тела». Кто не привык к ней, у того очень быстро немеют ноги.
Таким образом, жалея англичанина, мне нужно было постараться, чтобы беседа не длилась слишком долго.
– Добро пожаловать в наш дом, да продлится безмерно ваша жизнь! – этими словами встретил нас комендант.
– Так же как и твоя, – отвечал ему я. – Мы прибыли издалека, чтобы увидеть тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102