– Очень! Yes!
– Могу я помочь?
– Чем же?
– Гомеопатическим средством.
– У вас оно есть? Мне становится действительно дурно!
– Какое средство?
– Симилиа симилибус.
– Опять зоология, латынь?
– Да, латынь: подобное подобным. А по зоологически это саранча.
– Что?
– Да, саранча.
– Против дурноты? Мне нужно ее съесть?
– Вы не должны ее есть, вы ее уже съели.
– Я ее уже… Я?
– Да.
– Глупости! Невозможно! Когда?
– Вчера вечером.
– A-a! Объяснитесь!
– Вы сказали, что бифштекс оказался очень хорошим.
– Очень! Невероятно хорошим! Well!
– Это был не бифштекс.
– Не бифштекс? Я англичанин! Был бифштекс!
– Не было! Я спрашивал!
– А что же было?
– Поджаренная в оливковом масле саранча. Мы называем этих деликатесных прыгунов соломенными лошадьми.
– Соломенными…
Снова, как и прежде, слово застряло у него в горле, но в этот раз он совладал с собой и крепко сжал губы.
– …лошадьми!
– Да, вы ели соломенных лошадей.
– A-a! Ужасно! Но я их не распробовал!
– Разве вы знаете, как они выглядят?
Он сделал руками и ногами движение, как будто хотел повернуться на лошади вокруг собственной оси.
– Нет, никогда не видел.
– Я уверяю вас, это была действительно саранча. Ее жарят и растирают, потом кладут в землю до получения ею особого вкуса, как говорят французы haut gout, и тушат в оливковом масле. Я попросил уже этот рецепт у жены старосты и точно знаю, что говорю.
– Ужас! У меня ведь будут желудочные колики!..
– Вы удовлетворены моей сатисфакцией?
– И вы тоже ели кузнечиков?
– Нет.
– Нет? Почему нет?
– Мне их не подавали.
– Только мне?
– Только вам одному, наверное, это почетная награда вам, сэр!
– А вы знали?
– Сначала нет, но, когда вы ели, я спросил.
– Почему же вы не сказали мне сразу?
– Вы же наверняка что-нибудь такое сделали бы, что оскорбило бы нашего хозяина.
– Мистер, я протестую! Это же коварство! Злодейство! Злорадство! Подерусь с вами, буду боксировать или…
Он прервал речь, ибо раздался выстрел и пуля вырвала клочок ткани из моего тюрбана.
– Быстро на землю и спрячьтесь за лошадьми! – приказал я.
Одновременно я спрыгнул с коня. Спешил я не напрасно: раздался второй выстрел, и пуля просвистела прямо надо мной. Одним движением я отцепил поводок от ошейника собаки:
– Взять!
Пес издал короткий тявкающий звук, будто хотел сказать, что он меня понял, и стрелою помчался в кустарник.
Мы находились в ущелье, склоны которого густо поросли молодыми дубами. Даже пробираться сквозь них было опасно, можно было бы попасть под пули противника. Защитившись корпусами наших лошадей, мы прислушались.
– Машалла! Кто это может быть? – спросил Мохаммед Эмин.
– Арнаут, – ответил я.
Тут мы услышали крик и следом за ним – громкий, призывный лай собаки.
– Доян взял его, – сказал я спокойно, насколько это было возможно в этой ситуации. – Болюк-эмини, иди туда и приведи его к нам!
– Аллах-иль-Аллах! Эмир, я не пойду, их там может быть десять или даже сто, и тогда я пропал!
– …и твой осел остался бы сиротою. Ты трус. Следи за лошадьми. Пошли!
Нам не пришлось долго продираться сквозь чащу. Я не ошибся – то был арнаут. Собака не стояла рядом, а лежала на нем в таком положении, которое заставило меня поразиться необычайнейшему уму Дояна. Арнаут успел вытащить кинжал, чтобы защититься им от собаки, так что псу нужно было решить несколько жизненно важных задач. Поэтому он потянул его вниз и так уложил на правую руку, что арнаут не мог ею двигать. При этом Доян удерживал его за шею зубами, хоть и легко, но все же так, что арнаут при малейшем движении оказался бы на том свете.
Сначала я отобрал у трусливого арнаута кинжал, затем вынул из-за пояса пистолет, – второй, уже отстрелянный, валялся на земле: арнаут уронил его при нападении собаки.
– Назад!
Услышав команду, пес отпустил его. Тот поднялся и схватился непроизвольно за шею. Я сказал ему:
– Слушай, ты хотел нас убить! Может быть, мне тоже убить тебя?
– Сиди, прикажи, и я повешу его! – попросил Халеф.
– К счастью, он ни в кого не попал. Отпустите его!
– Эмир, – сказал Мохаммед, – он дикий зверь.
– Он уже выстрелил в меня, но у него не будет возможности это повторить. Проваливай, подлец!
В мгновение ока тот исчез между кустами. Пес моментально рванулся за ним, но я его удержал.
– Сиди, нам нужно идти за ним. Он арнаут, а потому опасен для нас всегда.
– Опасен? В Амадии, что ли? Если он туда отправится, я подам на него в суд.
У Мохаммеда и у англичанина нашлось много веских возражений, но я уже повернул к лошадям и взобрался на своего вороного. Пес бежал за мною без зова. Я заметил, что мне не нужно его привязывать. Впоследствии это неоднократно подтвердилось.
К полудню мы добрались до маленькой деревни под названием Бебади, выглядевшей весьма убого, населенной, как мне показалось, несторианами. Мы сделали там короткий привал, и нам пришлось приложить немало усилий, прежде чем мы получили в дополнение к нашей еде по глотку шербета.
Теперь перед нами лежала кеглеобразная гора, на ней и находилась Амадия. Мы скоро до нее добрались. По левую и правую руку от дороги мимо нас проплывали сады, которые были достаточно ухожены; но сама местность уже с самого начала нам не понравилась. Мы проследовали сквозь ворота, которые наверняка когда-то совсем развалились и теперь были кое-как починены. Здесь же стояло несколько оборванных арнаутов, следивших за тем, чтобы никто не напал на город. Один из них ухватил за уздечку моего коня, другой – коня хаддедина.
– Стоять! Кто вы? – спросил он меня.
Я указал на болюка-эмини.
– Ты что, не видишь, что вместе с нами солдат падишаха? Он даст тебе ответ.
– Я спросил не его, а тебя!
– Прочь, в сторону!
Я вздыбил лошадь, она сделала прыжок, и мужчина упал на землю. Мохаммед последовал моему примеру, и мы поскакали дальше. Вслед нам сыпали проклятиями арнауты, а башибузук вступил с ними в спор. Нам встретился человек в длинном кафтане и старом платке, обмотанном вокруг головы.
– Ты кто, человек?
– Господин, я ехуди, еврей. Жду твоих приказаний.
– Ты не знаешь, где живет мутеселлим, комендант?
– Знаю, господин.
– Тогда веди нас к его сералю.
Чем увереннее держишься с людьми на Востоке, тем дружественнее обхождение. Нас провели сквозь целый ряд переулков и базаров, которые произвели на меня впечатление полной заброшенности.
К этой важной пограничной крепости, как оказалось, власти относились очень небрежно. На улицах и в лавках не ощущалось жизни. Нам встречалось очень мало людей, а те, кого мы видели, имели удрученный, болезненный вид.
Сераль явно не заслуживал по своему виду такого названия, а скорее походил на подлаженные руины. Перед входом не было даже стражей. Мы спешились, передали наших лошадей догнавшим нас курду, Халефу и болюку-эмини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102