– Дилетанты! – презрительно воскликнул Гонта. – Заряд на замок налепили. Не смогли разобрать, что дверь-то сейфовая. Тут либо автоген нужен, либо шнур по всему периметру. Но тогда они заодно и все остальные двери на этаже высадят.
– Думаю, про нашу замечательную дверь они скоро сообразят, – заметил Магистр. – И автоген раздобудут. Да и, если понадобится, полдома разнесут, это их не остановит.
Погодин достал пистолет, немного оттянул затвор, убеждаясь, что патрон находится в патроннике, и со щелчком взвел курок.
– Не знаю, как насчет вас, а меня они точно в плен брать не станут, – с коротким смешком сказал Погодин, отвечая на вопросительный взгляд Магистра. – Но выходить «лапки вверх» я не намерен.
Удары в дверь тем временем возобновились. Тяжелая кувалда с тупым упорством бухала в бронированную сталь. От сотрясений по штукатурке побежали трещины.
– Минут пятнадцать у нас еще есть, – пожал плечами Гонта. – Давайте решаться, Магистр. Вы, кстати, плавать умеете?
– Между прочим, молодой человек, я чемпион Московской универсиады пятьдесят второго года, – с некоторой обидой ответил Магистр. – На дистанции двести метров баттерфляем я установил рекорд города, который держался около трех лет. Так что думать в данном случае нужно не обо мне, а о наших друзьях.
– Я тоже неплохо плаваю, – сказал Нестеров. – Правда, баттерфляем не умею.
– Сейчас этот стиль называется «дельфин», – объяснил Гонта. – Я прав, Магистр?
– Плавание-то тут при чем? – недоуменно спросил Погодин.
После очередного удара в дверь от стены отвалился кусок штукатурки площадью с полметра и рухнул на паркет, наполнив воздух пылью.
– Ваше предложение мне понятно, Гонта, – сказал Магистр, недовольно отворачиваясь от пыльного облака. – Ну а дальше-то мы что будем делать? У нас там нет станции, соседние ДП не исследованы вовсе.
– В данном случае самое главное, уважаемый Магистр, что других предложений у нас нет, – ответил Гонта. – Разве вы со мной не согласны?
Удары вновь прекратились. За дверью шла подготовка к решающему штурму.
– Пора, – Гонта бросился к стенному шкафу и выволок из него два ярко-оранжевых спасательных жилета. – Одевайте, Магистр! И ты, Олег. Надувать можно прямо здесь. Жаль, не на всех, но и этого хватит.
– Откуда это, Гонта? – изумился Магистр.
– Я хотел туда еще раз сходить, – опустил глаза тот. – В принципе, там могло бы быть неплохо.
– Вообще, я вас давно подозревал в авантюризме, – тоном классного руководителя сказал Магистр. – Как вижу, не напрасно.
– Разумеется, Магистр, я обязательно поставил бы вас в известность, – принялся оправдываться Гонта. – Юра, ствол свой закрепи понадежней, возможно, нас немного покачает. А он нам еще очень даже пригодится… Все. Пошли!
Солнце било напрямую в окна квартиры, и яркую фиолетовую вспышку за ее стеклами заметил лишь сотрудник офиса напротив, смотревший в этот момент поверх своего компьютера в окно как раз в нужном направлении. Немного удивившись, он вгляделся внимательнее, ничего не обнаружил и отвернулся, решив, что увидел отраженный отблеск электрического разряда на пантографе троллейбуса, проезжавшего по проспекту.
Те, кто находился на лестничной клетке, вообще ничего не видели и видеть не могли, потому что рассредоточились этажом выше и ниже в ожидании взрыва, который должен был, наконец, справиться с непокорной дверью. Взрыв шарахнул примерно через минуту, вышибив дверь вместе с частью кирпичной кладки. Одновременно он покорежил двери двух соседних квартир и оглушил кошку, все это время прятавшуюся в полном ужасе от происходящего под выставленным в квартирный отсек шкафом. Последнего потрясения кошка перенести не смогла. С пронзительным воем, уже совсем ничего не соображая, она вылетела из клубов дыма и пыли прямо в лицо первому из подбежавших, разодрала в клочья щеку и умчалась вверх по лестнице.
Жертва ее нападения – некто Мануйлов по кличке Манал – заорал так же истошно и несколько раз выстрелил перед собой в дымный мрак. Одна из выпушенных пуль вернулась к нему рикошетом, угодив в бедро. Манал повалился на пол. Те, кто бежал за ним, решили, что это отстреливаются осажденные в квартире, и немедленно открыли интенсивный огонь.
Через пару минут пальба постепенно утихла. Безжалостно топча поверженного, стонущего Манала, нападавшие ворвались в квартиру.
– Никого! – недоверчиво воскликнул кто-то из них. – Опять их штучки! Давай нюхача сюда, быстро!
Но и доставленный снизу нюхач, жалкое полубезумное существо без возраста и пола, то и дело разражавшееся бессмысленным хихиканьем, не обнаружил ровным счетом ничего.
* * *
– Вышка! Я триста двадцать первый! Запуск! – сказал в микрофон Григорьев, привычно проверяя глазами показания приборов.
– Запускайте! – подтвердил диспетчер полетов. Пальцы Гигорьева автоматически сновали по панели управления. Мощь проснувшихся двигателей летающей машины передалась его телу через кресло легкой дрожью.
– Звено! Запуск!
– Я триста двадцать второй! Запуск!
– Триста двадцать третий! Запуск!
– Я триста двадцать четвертый! Запуск!
– Разрешаю! – ответил Григорьев, отдаваясь странному, сладкому и одновременно тревожному ощущению, которое неизменно охватывало его перед каждым взлетом,
– Триста двадцать второй готов, – раздался в шлемофоне голос его ведомого, и спустя секунду о готовности теми же словами доложила вторая пара.
Дежурное звено «сушек», как и положено нормативными положениями военной российской авиации, состояло из четырех самолетов. Две пары, в каждой ведущий и ведомый. Командир звена майор Григорьев и его ведомый старлей Кольцов. Позывные – триста двадцать первый и триста двадцать второй. Старший летчик капитан Лесневский и ведомый капитан Павлов. Триста двадцать третий и триста двадцать четвертый. Два года назад капитан Павлов был майором и готовился, как и Григорьев, в подполковники, но в результате впечатляющего и звучного выступления в единственном ресторане близлежащего городка погоны его приобрели по три новые звездочки, одновременно лишившись одного просвета.
Григорьев дружил с Павловым много лет, и в тот печальный день они, естественно, в ресторане были вместе. Пришли в ресторан и сидели за столиком вдвоем. Только вдвоем – без жен, без намерения предаться каким-либо иным безобразиям, кроме крепкого мужского пьянства, когда в заведение ввалилась стая местных бандитов, с полным основанием полагавших себя хозяевами здешней жизни. Ни Григорьев, ни Павлов не склонны были ввязываться в скандал, последствия которого предполагались печальными во всех отношениях – от повреждений физической личности до порчи личности виртуальной, заключенной в отделе кадров между картонных корочек папки под обобщенным названием «Личное дело офицера Советской армии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102