Дидим смотрел на Луку с грустным сожалением.
- Я же тебе говорю: за тобой нет слежки. Ты - из семьи язычников, под общие
законы не подпадаешь. Досье на тебя у нас не заведено. Наверное, считают,
что ты на римлян работаешь.
- Ты разочарован во мне, Дидим? Ты уже думаешь: не стоила овчинка выделки.
Дидим встал.
- Выводы делай сам. Я сказал все, что знал. Фомы рядом нет, с ним я не мог
разделить свое знание. От тебя я ничего не хочу, и советы свои врачебные
оставь при себе. - Он отвернулся к морю. - Тебе же я желаю от всего сердца
мира и благополучия. Что война будет - это факт, так что пожелание мое прими
всерьез. Хотя ты человек свободный, можешь просто выбросить из головы, что я
тут рассказывал. Свидетелей - нет. А еще можешь считать, что я лгал, что
меня для этого наняли...
Лука стряхнул с ладоней песчинки, потеребил свою седеющую бороду, глядя на
пятно пота, расплывающееся по ткани на спине Дидима.
- И все же: есть у тебя хоть какие-нибудь доказательства? - Лука смотрел на
Дидима неподвижным колючим взглядом.
- Я много беседовал с Ананией перед его смертью.
- Говорят, после того, как его сняли, он умом тронулся.
- В последние недели в самом деле так казалось. Возможно, иначе он никогда
не выдал бы своей тайны.
Лука склонил голову к плечу.
- Значит, свихнувшийся, больной старик что-то тебе наболтал, а ты его бреду
поверил?
- У меня нет сомнений: он говорил правду.
- Он же мог сказать все, что в голову придет. Из обиды, из жажды мести.
Многие, проиграв, теряют голову и сами не знают, что несут.
Дидим присел рядом с Лукой на корточки.
- Ты был с ним знаком?
- Нет. Но видел, как он перед всем Синедрионом велел бить Павла по устам.
- Если ты не был знаком с ним, только видел однажды - почему судишь его?
- Не сужу. Просто говорю то, что слышал от других. Двенадцать лет он был
первосвященником, и вдруг, ни с того ни с сего, его сняли. Власть отравляет
тех, кто к ней привык. Таковы люди, и с чего бы Анании быть исключением? Ни
семьи, ни друзей у него не было. С помощью Феликса он пытался добиться
осуждения Павла - и потерпел позорный провал. Хотя даже адвоката-римлянина
нанял на этот процесс. Римляне смеялись ему в спину, свои же возненавидели и
в конце концов сместили. Разве этого мало, чтобы он почувствовал себя
оскорбленным и стал вынашивать планы мести? У человека в такой ситуации
легко возникают навязчивые идеи, он говорит невесть что, придумывает
фантастические истории, чтобы себя обелить. Злоба, Дидим, самая
заразительная и самая стойкая вещь на свете.
- Ни единого твоего слова не оспариваю, Лука. Но повторяю: сомнений у меня
не возникло. Да и злобы в нем уже не было. Он сидел такой сгорбленный,
опустив плечи... ему и дышать уже было трудно. Потом снова и снова начинал
говорить, через силу, но страстно... Время от времени, подняв на меня
неподвижный взгляд, спрашивал, понимаю ли я, что он делал и почему. Иной раз
бормотал: да, тут я ошибся... Мне кажется, у него наступило раздвоение
личности; иногда понять было невозможно, что он хочет сказать. И сказал он
не все, я уверен... В общем, Лука, у меня сомнений не возникло. Да и зачем
ему было лгать?
Лука задумался и спустя какое-то время спросил:
- А как получилось, что ты у него оказался? Трудно поверить, что вы с ним
были приятелями.
- Ответ прост: меня послали к нему. Или, если быть точным: приказали пойти.
- Думаю, с каким-то особым заданием.
- Да. С секретным. Задача моя была: выспросить все, что ему известно. Это
была личная просьба первосвященника Иешуа из рода Гамалиилова. Он вызвал
меня к себе, дал задание и велел представить отчет в письменном виде.
- Выходит, ты все-таки тайный агент, Дидим?
- Нет, Лука. Я не получил за это особой платы, да и Анания не был уже опасен
ни для кого.
- Тогда что хотел узнать Иешуа?
- Ему был нужен ответ всего на один вопрос: почему при Анании был
какой-никакой, а мир? И почему после его смещения все пошло прахом? Вот
какую тайну нужно было разгадать Иешуа.
Значит, в Синедрионе считали, что Анания - человек с двойным дном?
- Да. Иешуа, во всяком случае, именно так и считал.
- И ты думаешь, это возможно, чтобы человек с двойным дном целых двенадцать
лет был первосвященником? Ведь такой человек вряд ли способен внушать
доверие людям.
- Что думали об Анании в Синедрионе двенадцать лет назад, я знать не могу. В
то время я был всего лишь помощником писаря. Может, он в тот момент чем-то
устраивал Рим?.. Ведь что бы здесь ни происходило, решение всегда Рим
принимал.
Лука покачал головой.
- Тогда - как же в Риме допустили, чтобы их человека взяли и сбросили? Ведь
прокуратор Феликс на посмешище его выставил.
- Что ж... многое с тех пор изменилось. Императором стал Нерон. Вон Каиафу в
свое время тоже сместили, а ведь он был первосвященником восемнадцать лет.
Разве можно знать, как действуют тайные пружины власти?
С моря потянуло ветерком; волны с пенными гребешками побежали на берег.
Пушистые клочья в небе стали сереть. Лука встал, отряхнулся, подошел к воде.
Волны, набегая, лизали его ноги в сандалиях и тихо отползали назад.
- Вот еще что, Дидим... Ты сказал, что должен написать Иешуа отчет?
Дидим тоже поднялся, подошел к Луке, встал рядом с ним.
- Стражи Анании присматривали и за мной. Я боялся, Иешуа не внушал мне
большого доверия.
- И ты изложил в письменном виде все, что рассказал сейчас мне?
- Да. Но Иешуа мой отчет не прочел. У него появилось много других забот... А
если и прочтет когда-нибудь, наверняка уничтожит.
- Ты уверен в этом?
- Да. Он понимает, люди не должны знать об изменах на самой вершине власти.
И Ананию он сам хоронил с надлежащей роскошью. Так что будь спокоен, тайна
эта останется лишь твоей и моей.
Лука рассмеялся, но на лице у него было страдание.
- Вот спасибо!.. А если ты ошибаешься? Если Иешуа все же воспользуется твоим
отчетом? Тогда нам конец!
- Я не ошибаюсь.
- Ох, Дидим... От этих людей можно ждать что угодно.
- От каких людей? От иудеев?
- Нет, от власть имущих!
- Видишь ли, тут-то я точно не ошибаюсь. Нет такой власти, которая по доброй
воле станет рубить сук, на котором сидит. Найти и назвать врага в
собственном лагере - это еще куда ни шло. Но выставить на всеобщее обозрение
что-то такое, что разоблачает ее как власть, - никогда. Это политика, Лука.
Возможно, завтра Анания станет козлом отпущения; послезавтра, возможно,
героем. Но пока эта власть существует, предательство, совершенное внутри
нее, будет спрятано за семью печатями. Потому что власть, и эта, и любая
другая, хочет лишь одного: удержаться любой ценой, сохранить своих
родоначальников, свои законы, свои пророчества и свои поверья. Если она
падет, то и народ этот погибнет, его поглотят пустыня и море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40