К счастью, маски уже имеются, хотя кой-кому может казаться, что в них теперь и особой нужды нет: пока ни в одном колодце да и нигде в другом месте, никакого газа пожарными не обнаружено. Но огня с лихвой хватает! Обо всех пожарах даже и не ведаешь. А иной и видишь — эко из окна полыхает,— а к нему не подберешься. Счастье еще, что у фирмы «Магирус» в самое время купили эти знаменитые «магирусы», пожарные раздвижные лестницы. Когда люди их впервинку узрели — глаза таращили. А когда-то ведь бывал и день пожарных! В самом деле, пожарные иной раз могут устраивать для людей и праздники! Например, бал! Приедет Франц Легар1, и если играет военный оркестр, среди прешпоркских пожарных превосходно себя чувствуют даже венские гости, среди них кое-кто и от императорского двора, может, даже сам пан император стоит и попивает винцо, а рядом с ним капитан Мартиненго2, они беседуют, у них, пожалуй, схожие голоса, но вдруг ненароком им почему-то обоим станет смешно, и пан император, хоть и собирался лишь улыбнуться, неожиданно расхохочется, а поскольку ты от них на значительном расстоянии, то нипочем и не отгадаешь, кто, вместо того чтобы улыбнуться, так громко хохочет. Когда давали в театре эту оперетту Иоганна Штрауса? Ну, то бишь «Мантилью», черт побери! Театр был переполнен, и давали ее в пользу пожарных, прибыль пошла вроде бы на эти самые раздвижные лестницы. Или я ошибаюсь? Может, новые лестницы объявились уже позже, лишь после пожара на паровой лесопилке Гайбёка при поместье Палфи, а то еще позже, гораздо позже? Ведь до «магирусов» появились ручные гранаты, а год спустя после этого загорелась динамитная фабрика, а потом и артиллерийский завод. Мартиненго, нет, его вроде там тогда не было. Мартиненго, но и это, кажется, уже позже, был в Риеке с депутацией пожарных. На памятники Виктора Эммануила и Гарибальди несли они два венка. Ежели постоянно имеешь дело с огнем, немудрено и запутаться — ведь куда только не бегаешь помогать; то горит на конфетной фабрике, то опять же на рафинадном заводе, ежели горит Ламач, айда на Ламач, а кричат из Копчан, давай прись аж в Копчаны, а если ты давненько в пожарниках и многого на своем веку навидался, разве упомнишь, где какая у тебя была лестница, обыкновенная или выдвижная, первая или вторая, усовершенствованная механическая или тот второй «магирус»? Спроси меня, когда впервые объявился или был использован в Прешпорке «тивадер», я, пожалуй, оплошал бы и скорей всего бы сказал, что только после второго, еще более совершенного, «магируса». Но такой пожарище, каким был этот последний, у нас и впрямь редкость. Это было нечто невиданное, черт подери, вот уж была жируха, так жируха! Один жир, керосин, бензин, терпентин, масло масляное, сплошное жирье, этакие огромные закоптелые, раскаленные флаги и полотнища я уж давно не видывал!..
То ли сплю, то ли не сплю. Случается, засну в два счета, и плевать, что вокруг меня разговаривают. Иной раз и добудиться меня невозможно. А бывает, сплю чутко. И слушать не хочу, а над головой вдруг раздается:
— Этот парнишка опять тут дрыхнет? Он, конечно, помогал нам на вокзале, но пора бы его завтра выдворить. Никто ведь путем его и не знает.
Еще немножко делаю вид, что сплю, а может, и правда стараюсь уснуть, но сон меня не берет, и потому сажусь, хотя, может, и не сразу.
В караулке — не считая меня — двое. Оба видят, что я сел. Может, еще что-то, может, хотя бы один из них мне еще что-то скажет.
Молчат. Самому, значит, надо голос подать. Пробую начать переговоры.
— Что-то я никак не усну. И я вроде слышал, что вы говорили. И вот думаю, почему бы мне в Прешпорке не остаться? Что, если бы вы за меня словечко замолвили? Не могли бы вы пану Мартиненго сказать что-нибудь?
— Ты что, еще от сна не очнулся?
— Нет, очнулся. Но я не знаю, куда идти. Я и Прешпорка толком не знаю, некому за меня слово замолвить. Только здесь я уже немного обвыкся. Ведь если в Прешпорке я кого и знаю чуть-чуть, так это только пожарных... Не можете вы пана Мартиненго попросить за меня?
— Да чего ты все со своим Мартиненго? Ведь он же умер давно.
— Пан Мартиненго умер? Вы же давеча его вспоминали.
— Вспоминать можно. Ведь он был капитан и командир всех пожарных. Но это было давно. Теперь главный Седлейн.
— Седлейн? Теперь пан Седлейн? Это тот, что командовал на вокзале?
— Он самый. Ты же видел его. По-твоему выходит, что каждый пожарный командир должен зваться Мартиненго? Если и станешь пожарником, все равно этим делом не прокормишься. Да если б и удавалось в Прешпорке кое-что заработать, сколько, по-твоему, требуется пожарных, кто им платить станет? Да еще таким, что хотят не только тушить, но и кормиться с этого дела? К Седлейну и ходить тебе незачем. Согласен только тушить, бегай себе, куда вздумается, огонь повсюду найдешь, не в одном Прешпорке. Знаешь, приятель, ты завтра же и отчаливай!
Хожу, брожу по Прешпорку, куда деваться — ума не приложу. Парнишка! Ум еще короток! Дали ему прешпоркские пожарные каску, а он и вообразил, что в Прешпорке одни пожарные. Было бы так, каждый обзавелся бы насосом, даже гасить было бы нечего, а захоти они этот насос в дело пустить, пришлось бы друг друга обливать, цельный год было бы у них «обливанье» .
Конечно, если уроженец Турца впервые спустится на юг, дойдет до самой Братиславы и увидит там и сям на улице виноград и еще нечто мутное, что люди пьют, ему не обязательно знать, что на Дольняках 2, а стало быть, и на Братиславской земле, в сентябре виноградная страда. А это мутное питье, которого в Турце иной, даже отчаянный пропойца и выпивоха, глядишь, с непривычки и опасался бы, и есть тот самый «бурчак» — бродящее сусло. Ясное дело, его пьют не везде, даже не во всех винодельных краях, но если вы уже раз отведали его, то, конечно, хмыкнув, хлебнете еще разок, а кое-кто при этом, может, и головой покачает, оглядывая липкий стакан: хм, до чего эта штука грязная и липучая, хм, но попробовать не мешает.
И вдруг, представьте себе, вся Братислава кишит винными мушками! Где они до сих пор обретались? Неужто этот пожар сбил их с панталыку?! Кто-то, неведомо почему, сует вам в руки стакан! В сентябре, как-никак, идет дегустация! В Братиславе, хотял.ым кой-чего и напортил — разогнал мушек и отбил аппетит,— в Прешпорке, или же Пожони в сентябре отовсюду разит мустом, «бурчаком», стаканчики мелькают быстрей, чем когда- либо, некоторые просто подскакивают, и на каждом, даже на том, из которого пьете, сидит не меньше семи мушек, а на ином только три. Ну и ладно! Мушка тоже хороша! Ей-богу, вкусная! Ну а ежели вы ее хвалите, она сядет вам и на губы, конечно, мушка-то винная!
Пошли в другое место дегустировать!
В Рачишдорфе и в Вайнорах, в Святом Юре и в Гри- наве, в Пезинке и Модре, по всему краю мушек — тучи несметные, тарахтят телеги, грохочут двуколки, а люди знай бегают, носятся, один катит кадку, другой кадушку и давило, чтоб успеть еще раз обернуться по-быстрому, другому и двух давил мало, да чтоб большие, больше, чем кадушка, больше, чем две кадушки или даже две кадки, ведь они у него уже на телеге и обе полнехоньки, куда их теперь вывалить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32