— Пан капитан, знаете, я пехоту уважаю, но всегда мечтал только о флоте, не могли бы вы мне, лучше сразу, с самого начала, не могли бы вы мне как-то посоветовать, помочь перевести меня во флот?..
А он на меня сразу как заорет, поднял такой крик, что и минутой позже, когда я уже собирал перед ним вещи, я даже сообразить не мог, все ли собрал; еще в тот же день обнаружилось, там нет ранца, из-за чего вечером ребята подняли меня на смех, растолковав, что, если пехотинец хочет собрать все необходимое, чтоб выступить в поход, то есть быть с полной выкладкой, хе-хе, без ранца ему никак не обойтись...
Вскорости меня — и надо сказать, с уже отлично свернутой скаткой и ранцем — переведи в Брно, не припомню сейчас, на какой срок, да и город мне не очень-то запомнился, хотя по некоторым улицам не раз пришлось топать маршем, а иногда удавалось и прогуляться; правда, доведись мне увидеть на открытке замок Шпильберк или какой-нибудь брненский собор, я мигом бы догадался, что это Брно. Месяц, однако, был я и в Зальцбурге, потом снова Вена, и повсюду меня учили лишь щелкать каблуками и орать. Хоть армейский ор поначалу тебе и противен — в солдатчине коробит тебя, пожалуй, и похабщина, которой кому ни лень забивают тебе уши и разум, крошат ее чуть ли не в чаламаду тут недолго возненавидеть и некоторых, даже не самых худших офицеров,— но с первого же дня ты тоже учишься кричать, а смекнув, что и за крик можно удостоиться похвалы, учишься кричать и украдкой. К примеру, в подвале казармы, в котором до черта крыс. В иных казармах крысы могут играть и в моряков, могут нырять, а при желании и выплывать на остров — в воде посреди подвала набросаны старые соломенные тюфяки, и если на верхних этажах тебя берут в оборот, ищут свинство там, где и следа его нет, и учат горланить, ты отводишь душу в подвале, хотя и пришел туда лишь затем, чтоб набрать охапку дровишек; сухая здесь одна лестница, потому как торчит из воды, и ты не задумываясь отрываешь от нее перекладину, наверняка еще и другим на растопку останется. Ты кричишь, ради смеха муштруешь и крыс — неплохо было бы попытаться поймать хоть одну и сунуть кому из штабных в кафельную, а на худой конец и в железную печку. Я делаю попытку, и моряки — ей-богу, их тут целая крысиная флотилия — так и мчатся к берегам, к этим соломенным матрацам. И вот они уже в окопах, разумеется, вместе с офицерами, но хотя без связи нет командования, все их связисты жмутся на своих неведомых позициях, ежели уже загодя на соломенном острове успели соорудить их.
Я и не заметил, как в подвал пришел и, верно, с минуту слушал меня солдат, с которым мы вместе получали когда- то портянки и который первым из всех сподобился особой похвалы за крик и, конечно, невероятно гордился этим,— он тоже должен был растопить где-то печку и был рад-радехонек, что сможет оторвать еще одну перекладину; на радостях он и открыл мне секрет, что научился кричать много раньше, еще когда работал в имении и погонял глухого коня, уже тогда, дескать, никто не мог его перекричать, хотя конюхов там было — как собак нерезаных, а в конюшне свыше двадцати лошадей; когда он кричал на своего коня и вытягивал его при этом еще кнутом или кнутовищем по хребтине да по башке, чтобы крик этот лучше врезался в уши, сразу вставали во фрунт не только лошади, но и все прочие конюхи. А вот в армии, посетовал он, черта с два разбираются, где кому место — я, к примеру, мечтал о флоте, а он, в свой черед, в лошадях толк знает, а теперь что он, что я не при деле, хотя он и тут не пропадет, благо, сумел в первые же дни придать своему ору особое качество. Стоило ему вслушаться, как повсюду орут, и самому попробовать заорать: «Чертпобери,химельхерготаллилуйя!» — он сразу смекнул, что, когда он кричал по конюшням, в горле ему чего-то недоставало; в казарме же он открыл этот секрет и вот меня тоже хотел этому обучить. Сперва ему казалось, что каждое слово я немного растягиваю, но даже если я и покороче кричал, он все равно качал головой: и это, дескать, не то. Сперва надо мощно гаркнуть, а потом, если речь идет, предположим, о двуслоговом слове (он, конечно, понятия не имел, что такое слог), надо на втором слоге команды чуть задержаться, она должна загрохотать в глотке, но при этом зазвучать так, будто ты одновременно и голосом и кулаком ударил коня по морде, концом слова, и, главное, кулаком надобно придавить, тряхнуть морду так, чтобы конь знал, что глотка и вторая рука могут выдать ему еще один, куда более внушительный приказ. Он потом еще не раз старался преподать мне урок, ему все казалось, что я не дотягиваю, но когда мало-помалу я вышколил, натренировал голос, он стал вдруг, наверно, из зависти, меня избегать, особенно, когда уже в Вене я заработал первую бляшку, да и первую звездочку, он полагал, что это его заслуга и что эта звездочка, конечно, принадлежит ему.
В Вене я могу выйти и на прогулку, но куда идти? Кого проведать? Захожу на почту, но мне сдается, что работы там невпроворот — не до меня им. И на улице, хотя и встречаю подчас знакомого, какого-нибудь подметальщика или мусорщика, и останавливаюсь рядом, говорить нам уже не о чем, а мотаться по городу с другими солдатиками и только поджидать, когда заиграют вечернюю зорю, это тоже не по мне. Волей-неволей вспоминаю и этого седоволосого деда, который когда-то—поскольку и он знавал пана Бартока — пристроил меня на почту. Нахожу за ворота, в которые он, помню, входил, заглядываю во двор, но тут пропасть дверей, окон, деревянных галерей, поди знай, откуда он может выглянуть, или — наберись я смелости — в какую дверь могу постучаться. Оказываюсь лицом к лицу с какой-то дамочкой, по-видимому, не очень богатой.
— Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где тут живет такой седой пан. Он часто захаживал в этот дом, только не знаю, жил ли сам здесь или приходил к кому в гости.
И я в подробностях описываю его, но она такого человека, хоть убей, не припоминает.
Из обшарпанной двери на первом этаже выходит на помощь ей девушка. Оглядывает окна, галереи, качает головой.
— Такой здесь не проживал.
Девушка мне, однако, понравилась. Не назойливо — я же пришел сюда ради этого старика, но почему-то он сразу перестал меня занимать — я ее оглядел. Право слово, она мне понравилась, вполне подходящая блондинка! Ей-богу, это была Лили Марлен. Хотя, может статься, ее и по-другому звали, но я ее так, правда, уже задним числом, окрестил. Во дворе мне больше делать было нечего, дед-то мой там не проживал, я вежливо поблагодарил и пошел к воротам. Однако сказал себе: в этот двор я как- нибудь еще заверну, надо будет еще разок сюда заскочить!
Заскочил как-то, но на блондинку наскочить так и не посчастливилось.
Правда, не очень-то я и огорчился. Не в последний же раз на прогулке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32