– Именно поэтому я и хочу тебя выставить.
Месяцем позже я получил конверт с приглашением. Обычное приглашение, какие рассылал Саймон, – черные буквы на белом пергаменте, – но на сей раз там значилось мое имя. Приглашение на «Пожизненное предложение».
IV
Прибывает Анастасия. Мишель ее сопровождает. Они вместе входят в «Пигмалион» – пустоту, заполненную людьми такой красоты, какую Анастасия только и встречала, и все одинаковые, будто спроектированные.
– Эти люди и есть шоу? – спрашивает она.
– Им бы хотелось так думать.
– А мы?
Мишель смотрит на Анастасию. Очки в роговой оправе. Драное платье. А они шоу – Мишель и Анастасия?
– Знаешь, мы, пожалуй, зрелище.
Это нравится Анастасии. Она хочет играть свою роль. Она ученый, исследователь и, значит, должна приспособиться, работать под прикрытием. Она снимает очки.
– А где же искусство? – спрашивает она, водружая их обратно на нос.
– Я же объясняла, Стэси. Саймон выставляет концептуальную работу. Это произведение Джонатона, оно…
– Я все равно не понимаю. Джонатон романист. Почему я никогда его не видела? Иногда я сомневаюсь, что у тебя по правде есть бойфренд.
– Когда бы ты могла его увидеть, интересно знать? Ты же все время то учишься, то в библиотеке.
– Ты мне так и не ответила: где искусство?
Но их уже заметили.
Подходит Саймон, в гибких пальцах три высоких бокала с шампанским, словно букет.
– Мишель, – говорит он, целуя ее в щеку. – А вы, должно быть, Анастасия.
Он скользкий тип, этот Саймон, светский домушник в черном костюме. Рубашка тоже черная. Когда он движется, лишь его галстук, изредка мелькая в галогеновом освещении, выдает темно-пурпурное томление.
– Меня зовут Стэси, – говорит она, принимая бокал. Пробует шампанское.
– Анастасия. – И смотрит ей в глаза, он выше на полтора фута, и как Стэси может возразить, отказать этому человеку в полной версии своего имени? – Идемте, я покажу вам, что тут есть.
Он оставляет Мишель наедине с шампанским и вторым поцелуем, уже в другую щеку. Притягивает к себе Анастасию, обнимает одной рукой, шампанское – в другой, и так они разгуливают по галерее. Он рассказывает ей об искусстве. Он говорит обо мне.
Я тоже там. Можете не сомневаться. Прямо там, в зале, сам по себе, пью у бара шампанское и опять шампанское. Мишель меня находит. На пути к бару она прорывается сквозь дюжину разговоров с хранителями, арт-дилерами и коллекционерами – они определяют наши вкусы, их именами именуют отделы музеев, гранты и общежития в Университете Лиланда. Мишель задает им вопросы. Она им нравится. У нее суждения, которые они в силах внятно повторить, а еще симпатичный ротик.
Она пробирается ко мне. Симпатичные губки еле касаются моих, которые тоньше и невзрачнее. Ее губы асексуальны, как материнская грудь. Моя прагматичная Мишель, ты всегда хотела побыстрее покончить с липкой сладостью сексуальной неразберихи и сделать меня своим ребенком.
– Привет, – говорит она.
– Зачем он меня в это втянул?
– Саймон помогает твоей карьере, дорогой. Ты сам понимаешь.
– Он продает мою смерть с молотка.
– Ты слишком болезненно к этому относишься. Я думаю, он просто пытается сделать твой маленький проект чуточку интереснее.
– Он принимает от людей заявки на «Пожизненное предложение», чтобы на вырученные деньги достроить мавзолей, где меня и похоронят. Вот это – болезненно.
– Где похоронят твою семью, если угодно. – Она снова целует меня. – И если ставки будут расти в том же духе – а Саймон говорит, что прием не закроется до твоего последнего вздоха, – там хватит места для твоей жены и со временем даже для детей.
– У меня нет ни жены, ни детей. С какой стати Саймону взбрело в голову выставить проект, который предназначался для меня одного?
– Но ты же умрешь, дорогой. Причем скорее рано, чем поздно, если будешь пить столько шампанского. – Она забирает у меня бокал. – Может, минеральной воды? С ломтиком лайма?
– Нет. – Я отнимаю у нее шампанское.
– Ну тогда хотя бы потусуйся, милый. Сегодня ты у нас гвоздь программы.
– Я никого не знаю.
Я отхожу от бара, потому что ее накладные плечи закрывают от меня Анастасию, но Мишель, конечно, делает вывод, что мне не терпится познакомиться с размалеванными стервятницами вдвое, а то и втрое старше меня, покровительствующими моей смерти на благо репутации Саймона.
– Это миссис Стивенс, – говорит Мишель, – а это двойняшки Лэндисторп.
А Стэси по-прежнему с Саймоном. Стоят перед его кабинетом, и она вновь снимает очки. Стэси закуривает, а Саймон – он предлагает ей свой бокал вместо пепельницы. Пока старшая мисс Лэндисторп описывает свои акварели, которые – неужто она желает меня утешить, мол, не я один когда-нибудь умру? – она тайно завещала музею «Метрополитен», я смотрю, как коммерческий директор Саймона пробирается к Анастасии, и лекция о курении в художественной галерее уже надувает ее губы.
Разрешите представить: Жанель Дектор. Она управляет делами Саймона, а под этим предлогом и самим Саймоном. Жанель – в высшей степени безобразная женщина с зазубренным, точно край континента, носом, что расползся между лбом и щеками в патовом рывке к главенству на иссушенном солнцем лице. Ее волосы, безусловно подвергаемые всем процедурам, необходимым для предохранения останков пятидесятилетнего тела от полного распада, похожи на веник и достигают плеч, ниже которых следует некормленое тело, прямое, как дорическая колонна. Жанель называет свою внешность классической и отнюдь не шутит: натура управляющего даже шутить позволяет ей только за счет других.
Она их разлучает. Уводит Анастасию от Саймона. Берет Анастасию на себя, расточая туманные комплименты, которым бедная девочка не может поверить. И вот Саймон уже отошел, беспомощно увяз в разговоре с младшей сестрой Лэндисторп. Жанель накидывается на Стэси. Сигарета конфискована. Никакого шампанского. Жанель отвела ее в угол. Бросила у гардероба. Бросила ее – совсем одну.
Там Анастасия и остается. Стоит и смотрит на Саймона в окружении свиты. Она не различает лиц – очки прячутся в старой кожаной сумке, – но смысл явно улавливает: Саймона все хотят. Они бы водрузили его прямо на барную стойку, если бы Жанель не поддерживала порядок. Жанель необходима – безусловно, необходимее искусства. Саймон не умеет отказывать. Он всегда найдет, что прошептать вам на ушко, – невнятно, можете вообразить что угодно, да это и не важно, что вы себе вообразите, ибо значение имеет лишь то, что другие видели, как Саймон вам нашептывает, и вообразили себе вещи гораздо диковиннее. Саймон никогда не заканчивает разговоров. За него их заканчивает Жанель. Когда вечер подходит к концу, он всегда остается в ее распоряжении.
Обидно ли Анастасии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86