– Вы остаетесь. – Приняв решение, он почувствовал себя на удивление счастливым. Ему не нравился Браун, это ясно. Он постоянно напоминал ему об истинной задаче, стоящей перед «Альседо». Было бы совсем неплохо на время избавиться от него. На самом деле он был бы рад избавиться от всех от них разом, решил Джордж. От Бекмана, Брауна и Юджинии. Нет необходимости при походе на буш лишний раз демонстрировать собственную некомпетентность.
– Вы так любезно вызвались быть добровольцем, – крикнул Джордж через плечо. – Уверен, вы будете большим утешением слабому полу, оставшемуся здесь, дома. – Если бы Джордж объяснил свой поступок как-то иначе, то никогда бы в этом не признался.
Итак, все разрешилось: Поль отправился с отцом, а Браун остался. Караван всадников, носильщиков, повозок, проводников и воинов племени эспари тронулся в путь в облаке шума и пыли. Лошади тыкались друг в друга и негромко ржали, вычищенные кожаные седла, стремена и подпруги поскрипывали, а погонщики щелкали хлыстами, и всевозможные птицы, ошалело хлопая крыльями, выпархивали из своих зеленых гнезд. Мод ногами людей, лошадей, толстыми брюхами мулов и спицами колес шуршала ломкая трава, и эти звуки вызывали прилив сил и энергии. Поль обернулся помахать рукой матери, сестрам, Дюплесси и лейтенанту Брауну, но их уже не было видно за отправившимся в путь караваном и поднимающимися с выжженной земли полчищами сверчков, кузнечиков и летающих насекомых.
– Ты не можешь?..
«Остановить его», – хотела сказать Юджиния, но знала, что не могла. Она сдержалась, уставившись в темноту своей спальни. «Вот и закончился этот длинный день. Я не должна волноваться. Я должна научиться верить в лучшее. Это не последний раз, когда моему сыну будет грозить опасность. Я должна довериться здравому смыслу, по крайней мере, верить в доброту и гуманность».
– Нет, – ответил Браун на незаконченный вопрос, затем молча сел на складной стул, а комната продолжала погружаться в темноту. Лучи заходящего солнца скользнули по ножкам стола и умывальника; спрятались в кретоновых складках легкого стула и незаметно перескочили на кровать, на занавешенный туалетный столик и незаженную лампу. В Африке темнеет быстро; скоро в комнате воцарился мрак.
– Ну вот, – сказала Юджиния, – наконец мы одни. Добились того, чего хотели.
Они ждали, из собственных соображений или по взаимному согласию, пока закончился казавшийся бесконечным ужин, когда доктор Дюплесси развивал (за двумя сигарами) теорию о поведении слонов, а миссис Дюплесси чуть не заснула за медовым бисквитом. Потом, наконец, Прю пошла укладывать девочек, и Юджиния зашла к ним послушать, как они читают молитвы, а лейтенант Браун сидел на веранде с доктором. И как раз в тот момент, когда казалось, что это уже никогда не произойдет, супружеская чета сухо и учтиво откланялась, и Юджиния с Брауном остались вдвоем.
Все не так, как было в отеле «Бельвиль», думала Юджиния, медленно раздеваясь и складывая одежду на кресло у туалетного столика и умывальника. Несмотря на все ожидания, ей было неловко и стыдно, но казалось, что не остается ничего другого, как лечь в постель. Она откинула простыню и быстро скользнула под нее.
Они занимались любовью так поспешно, словно куда-то торопились. Их тела нашли друг друга, руки получили то, к чему стремились, но каждый думал о своем, словно прислушиваясь к разным звукам. «В следующий раз все будет лучше, – обещали и тот, и другой. – Сегодня необычный день… и это место… и комната. Когда мы лучше узнаем друг друга, – говорили они себе. – Когда почувствуем себя в полной безопасности».
Юджиния погладила Брауна по спине и изгибу плеча; она повернулась к нему лицом и прошептала: «Мой самый любимый». И Браун поцеловал ее в шею, лаская ее трепещущую грудь, и пробормотал: «Юджиния». Но их мысли витали как козодои и кукушки, как скрипучие жуки и напуганные лягушки, поднявшие гам во мраке ночи.
Бекман… ружья… патроны… Борнео. Мысли Брауна повторялись в четкой последовательности, в то время как мысли Юджинии возникали и отдалялись с жалобным, тоскующим или надрывным криком: Поль, Джеймс, Лиззи, Джинкс… Джеймс и Поль и… только Джеймс.
«Мы осаждали Ратисбон…» – записала Юджиния в своем дневнике на следующее утро. Солнце уже поднялось высоко, а она все еще была в халате, склонившись над столом, ломая голову над словами неожиданно вспомнившегося стихотворения. Или не вспомнившегося.
…За милю или две
Тот жаркий бой Наполеон
Зрил, стоя на холме,
Упершись в землю сапогом,
Вперив в пространство взгляд.
Юджиния отложила перо. Не просто так это стихотворение пришло на ум, на то была какая-то причина, но она ускользала от нее.
– «Мы осаждали Ратисбон…» – громко повторила она.
– Мама, ты все еще в постели? – в комнату ворвалась Джинкс.
– Барышня, разве вы не знаете, что прежде надо постучать? – небрежно заметила Юджиния и добавила: – Доброе утро, мой ангел. Я не в постели. Пытаюсь вспомнить стихотворение. По-моему, это Роберт Браунинг, оно пришло мне на ум посреди ночи. Не могу вспомнить последнюю строчку, и это сводит меня с ума. – Юджиния убедила себя в том, что жизнь должна вернуться в обычное русло, что внешне ее поведение не должно измениться и все волнения следует свести на нет. Она решила создать счастливый и замкнутый мирок.
– Может быть, доктор Дюплесси знает, – бросила Джинкс через плечо, совершенно не заинтересовавшись проблемой матери.
– «Тая за горделивым лбом», – негромко пробормотала Юджиния, – «Дерзаний грозный клад».
– Мама! – взмолилась Джинкс.
– «Он думал, что весь дерзкий план, – декламировала Юджиния, – Вдруг канет в прах и тлен. (Коль дрогнет полководец Ланн.) У этих древних стен…» – Потом взглянула на дочь. – Нет, вряд ли доктор Дюплесси знает. Не думаю, что его голова полна романтической поэзии.
– Тогда, может быть, миссис Ди. У нее богатое воображение. Спорим, она запоем читает эту ерунду. Может быть, даже больше, чем ты. – Джинкс надела материнскую шляпку с вуалью, и Юджиния ощутила, как ее захлестнуло счастье. «Все будет хорошо, – сказала она себе. – Важно не создавать трудности на пустом месте. Здесь моя семья. Это моя дочь».
– О, я уверена! Миссис Дюплесси точно знает! – Юджиния подхватила шутку, и мать с дочерью расхохотались. «Не хандри, – сказала себе Юджиния, – и не размусоливайся, как говорила старая няня Катерина.
– О, мама… – выпалила Джинкс, вдруг вспомнив про свою миссию. – …Меня послали сказать тебе, что доктор и миссис Дюплесси через час уезжают в деревню. И хотят знать, поедешь ли ты.
– А ты и Лиз? – Юджиния вспомнила про план миссис Дюплесси, но не могла заставить себя отправиться с ними одна.
– Нет, мы поедем кататься верхом с лейтенантом Брауном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
– Вы так любезно вызвались быть добровольцем, – крикнул Джордж через плечо. – Уверен, вы будете большим утешением слабому полу, оставшемуся здесь, дома. – Если бы Джордж объяснил свой поступок как-то иначе, то никогда бы в этом не признался.
Итак, все разрешилось: Поль отправился с отцом, а Браун остался. Караван всадников, носильщиков, повозок, проводников и воинов племени эспари тронулся в путь в облаке шума и пыли. Лошади тыкались друг в друга и негромко ржали, вычищенные кожаные седла, стремена и подпруги поскрипывали, а погонщики щелкали хлыстами, и всевозможные птицы, ошалело хлопая крыльями, выпархивали из своих зеленых гнезд. Мод ногами людей, лошадей, толстыми брюхами мулов и спицами колес шуршала ломкая трава, и эти звуки вызывали прилив сил и энергии. Поль обернулся помахать рукой матери, сестрам, Дюплесси и лейтенанту Брауну, но их уже не было видно за отправившимся в путь караваном и поднимающимися с выжженной земли полчищами сверчков, кузнечиков и летающих насекомых.
– Ты не можешь?..
«Остановить его», – хотела сказать Юджиния, но знала, что не могла. Она сдержалась, уставившись в темноту своей спальни. «Вот и закончился этот длинный день. Я не должна волноваться. Я должна научиться верить в лучшее. Это не последний раз, когда моему сыну будет грозить опасность. Я должна довериться здравому смыслу, по крайней мере, верить в доброту и гуманность».
– Нет, – ответил Браун на незаконченный вопрос, затем молча сел на складной стул, а комната продолжала погружаться в темноту. Лучи заходящего солнца скользнули по ножкам стола и умывальника; спрятались в кретоновых складках легкого стула и незаметно перескочили на кровать, на занавешенный туалетный столик и незаженную лампу. В Африке темнеет быстро; скоро в комнате воцарился мрак.
– Ну вот, – сказала Юджиния, – наконец мы одни. Добились того, чего хотели.
Они ждали, из собственных соображений или по взаимному согласию, пока закончился казавшийся бесконечным ужин, когда доктор Дюплесси развивал (за двумя сигарами) теорию о поведении слонов, а миссис Дюплесси чуть не заснула за медовым бисквитом. Потом, наконец, Прю пошла укладывать девочек, и Юджиния зашла к ним послушать, как они читают молитвы, а лейтенант Браун сидел на веранде с доктором. И как раз в тот момент, когда казалось, что это уже никогда не произойдет, супружеская чета сухо и учтиво откланялась, и Юджиния с Брауном остались вдвоем.
Все не так, как было в отеле «Бельвиль», думала Юджиния, медленно раздеваясь и складывая одежду на кресло у туалетного столика и умывальника. Несмотря на все ожидания, ей было неловко и стыдно, но казалось, что не остается ничего другого, как лечь в постель. Она откинула простыню и быстро скользнула под нее.
Они занимались любовью так поспешно, словно куда-то торопились. Их тела нашли друг друга, руки получили то, к чему стремились, но каждый думал о своем, словно прислушиваясь к разным звукам. «В следующий раз все будет лучше, – обещали и тот, и другой. – Сегодня необычный день… и это место… и комната. Когда мы лучше узнаем друг друга, – говорили они себе. – Когда почувствуем себя в полной безопасности».
Юджиния погладила Брауна по спине и изгибу плеча; она повернулась к нему лицом и прошептала: «Мой самый любимый». И Браун поцеловал ее в шею, лаская ее трепещущую грудь, и пробормотал: «Юджиния». Но их мысли витали как козодои и кукушки, как скрипучие жуки и напуганные лягушки, поднявшие гам во мраке ночи.
Бекман… ружья… патроны… Борнео. Мысли Брауна повторялись в четкой последовательности, в то время как мысли Юджинии возникали и отдалялись с жалобным, тоскующим или надрывным криком: Поль, Джеймс, Лиззи, Джинкс… Джеймс и Поль и… только Джеймс.
«Мы осаждали Ратисбон…» – записала Юджиния в своем дневнике на следующее утро. Солнце уже поднялось высоко, а она все еще была в халате, склонившись над столом, ломая голову над словами неожиданно вспомнившегося стихотворения. Или не вспомнившегося.
…За милю или две
Тот жаркий бой Наполеон
Зрил, стоя на холме,
Упершись в землю сапогом,
Вперив в пространство взгляд.
Юджиния отложила перо. Не просто так это стихотворение пришло на ум, на то была какая-то причина, но она ускользала от нее.
– «Мы осаждали Ратисбон…» – громко повторила она.
– Мама, ты все еще в постели? – в комнату ворвалась Джинкс.
– Барышня, разве вы не знаете, что прежде надо постучать? – небрежно заметила Юджиния и добавила: – Доброе утро, мой ангел. Я не в постели. Пытаюсь вспомнить стихотворение. По-моему, это Роберт Браунинг, оно пришло мне на ум посреди ночи. Не могу вспомнить последнюю строчку, и это сводит меня с ума. – Юджиния убедила себя в том, что жизнь должна вернуться в обычное русло, что внешне ее поведение не должно измениться и все волнения следует свести на нет. Она решила создать счастливый и замкнутый мирок.
– Может быть, доктор Дюплесси знает, – бросила Джинкс через плечо, совершенно не заинтересовавшись проблемой матери.
– «Тая за горделивым лбом», – негромко пробормотала Юджиния, – «Дерзаний грозный клад».
– Мама! – взмолилась Джинкс.
– «Он думал, что весь дерзкий план, – декламировала Юджиния, – Вдруг канет в прах и тлен. (Коль дрогнет полководец Ланн.) У этих древних стен…» – Потом взглянула на дочь. – Нет, вряд ли доктор Дюплесси знает. Не думаю, что его голова полна романтической поэзии.
– Тогда, может быть, миссис Ди. У нее богатое воображение. Спорим, она запоем читает эту ерунду. Может быть, даже больше, чем ты. – Джинкс надела материнскую шляпку с вуалью, и Юджиния ощутила, как ее захлестнуло счастье. «Все будет хорошо, – сказала она себе. – Важно не создавать трудности на пустом месте. Здесь моя семья. Это моя дочь».
– О, я уверена! Миссис Дюплесси точно знает! – Юджиния подхватила шутку, и мать с дочерью расхохотались. «Не хандри, – сказала себе Юджиния, – и не размусоливайся, как говорила старая няня Катерина.
– О, мама… – выпалила Джинкс, вдруг вспомнив про свою миссию. – …Меня послали сказать тебе, что доктор и миссис Дюплесси через час уезжают в деревню. И хотят знать, поедешь ли ты.
– А ты и Лиз? – Юджиния вспомнила про план миссис Дюплесси, но не могла заставить себя отправиться с ними одна.
– Нет, мы поедем кататься верхом с лейтенантом Брауном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175