— Пойду отдам распоряжения своим людям.
— Каким образом ты собираешься вывести армию из Ара? Ведь Дорога Воинов заблокирована!
— У нашего города есть и другие двери, — хитро прищурился престарелый сын Торнора. — Если вам ничто не помешало вчера войти через Ворота Общинников, что может воспрепятствовать нам сегодня выйти из Ворот Мудрецов? Взгляните: дружина Белга зажата между излучиной реки и нашими стенами; если вывести войско из Ара и построиться с севера, наша позиция будет во много крат выгоднее!
— Правда... я как-то об этом не подумал, — признался Нудд. — Хотя здесь явное нарушение традиций, всё же...
— Не будем терять времени даром! Когда обезьяноподобные демоны вышибут нам ворота, придётся драться на улицах города. Многие из граждан погибнут. Я вывожу свой клан на битву и предлагаю всем присоединиться.
— Мы идём, Хольдер, — подал голос Гнатал, — мы все идём вслед за тобой.
* * *
Порывистый ветерок трепал разноцветные пучки конского волоса на воинских штандартах. Остатки снеговых туч относило на юго-запад. Такой тихий погожий день, нечасто выпадающий под конец осени, обычно слегка бередит человеческую душу, навевая мимолетные воспоминания о чём-то спокойном и радостном, что навсегда остаётся в детстве, когда весь мир представлялся таким же безмятежным и прозрачным; горизонт — далёк, а небеса — чисты и высоки.
Хольдер, сын Торнора, был очень стар и не помнил почти ничего из своего детства; и он размышлял о смерти. О ней же думал каждый из без малого двух с половиной тысяч мужчин, выстроившихся от стен родного города до берега реки: кто-то — с ужасом и содроганием, кто-то — распаляя в себе яростный азарт предстоящей резни, а кто-то — с абсолютным равнодушием, выкованным древней традицией и умелым воспитанием. Одни оживлённо болтали со стоящими рядом, пытаясь заглушить накатывающий страх и волнение; другие молились, проверяли ремни доспехов или просто молчали.
Перед тем как прикрыть свою грудь великолепным чешуйчатым панцирем из бронзовых пластин и одеть доставшиеся ему при разделе отцовского вооружения поножи и налокотники, Хольдер подозвал своего раба. Тот помог хозяину закрепить поперёк живота загадочный предмет — узкий и длинный кожаный мешочек, в котором что-то переливалось и булькало.
Стоявший неподалёку Фехтне оторвался от пристального созерцания злополучных налокотников и, будучи приведённым в полное недоумение этими манипуляциями, поинтересовался:
— Скажи, брат, что за предмет ты поместил под свои доспехи? Уж не особый ли талисман? В жизни не видел ничего подобного!
— Можно сказать и так, — усмехнулся Хольдер. — Назовём это талисманом!
Облачившись в боевое снаряжение, патриарх принял из рук слуги глиняную миску с красной охрой, зачерпнул краску ладонью и принялся втирать её себе в лицо. Каждый из его соплеменников, стоявших на поле предстоящей битвы, последовал примеру своего вождя.
— Зачем вы покрываете охрой лица? — полюбопытствовал Эдан, глядя, как Кермайт извлекает заранее припасённый мешочек с краской из-за пазухи.
— Таков обычай.
— Обычай столь же символичный, сколь и полезный, — откликнулся маг Taлec. — Раскрашивая кожу в цвет смерти, воин демонстрирует свою решимость, как бы заранее справляя над собой похоронный обряд. К тому же толстый слой краски скрывает татуировку на лице, и враг не сможет по ней определить, кто именно перед ним.
Они находились на правом фланге армии, построенной лицом на юг. Рядом шипели и хлопали крыльями чёрные лебеди. Бринн запретил своему жрецу исполнять в сражении роль возницы: слишком опасно было бы смертному находиться в летающей повозке во время схватки богов. Место колесничего в воздушном экипаже вновь занял Ханаль.
Обе армии разделяло расстояние в четыре полёта стрелы; то там, то тут виднелись легковооруженные инженерные отряды, в чью задачу входило срыть кустарник и сравнять все буфы на предполагаемом направлении атаки боевых колесниц. Вопреки сыпавшимся на него советам, Хольдер построил своё войско совершенно особенным образом: колесницы тордингов и хольдерингов, а также конницу двух союзных кочевых племён и приведённых Гнаталом охотников он поставил на флангах; в центре же армии разместилась тысяча ополчения Ара, выстроенная в пять шеренг.
— Зачем вождь поставил их так тесно? Эти горе-вояки будут только мешать друг другу! — Эдан упёрся ладонями в борта колесницы и подтянулся, распрямив локти, желая увидеть всё поле разом. — Их линия мгновенно рассыплется и потеряет всякий смысл, когда ургиты подойдут поближе и бойцы начнут выбегать из шеренг вперёд, чтобы сразиться с неприятелем!
— Хольдер и Нудд настрого запретили ополченцам покидать свои места в строю, — пояснил Бринн. — Все они торжественно поклялись не выбегать из строя даже для того, чтобы добить раненого врага и забрать его оружие.
— Попробовал бы он лишить людей из своего собственного клана их священного права на трофей!
— Патриарху не могла прийти в голову даже сама идея попытаться построить хольдерингов в тесные шеренги, — осклабился Кермайт. — Набрасываться на неприятеля сразу всей стаей достойно скорее диких волков, нежели воинов. Поединок — суть беседа двоих, где взгляд — рукопожатие, сокращение мышц — слово, а удар подобен законченной мысли. В свалке не увидишь даже глаз противника, о каком же разговоре может идти речь?
— Может быть, Нудд и Хольдер рассчитывают как раз на то, что в ополчении нет ни одного настоящего воина? Для крестьянина, плотника, гончара или литейщика война, в сущности, жуткая штука, — заметил сидевший неподалёку Куллд, задумчиво подёргав себя за кончик носа. — Все они вовсе не в восторге от возможности полить это поле своей кровью и щедро удобрить его собственными трупами. Даже если ты не раз желал всяческих напастей на голову своего соседа, когда рядился из-за межи после передела поля или когда заставал его, вернувшись домой пораньше, в постели собственной жены, всё переменится, как только ты увидишь его корчащегося на земле в предсмертных муках и придерживающего руками вываливающиеся внутренности! Они не готовы умереть; но за спиной у каждого семьи, дети, нехитрое имущество. Полагаю, что это сомкнёт ряды фаланги и превратит её в грозную силу...
Пока они таким образом беседовали, обстановка на поле переменилась. От войска ургитов отделилась одинокая упряжка, которая поскакала по направлению к армии Ара. В колеснице стоял сам вождь Белг. Притормозив в трёх сотнях локтей от передних рядов воинов, он торжественно возгласил:
— Выходи, Хольдер, биться со мной! Победишь — и мои люди вернутся домой с позором. Если же суждено одержать верх мне, отдашь свой город, а людей твоих обращу я в рабов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Каким образом ты собираешься вывести армию из Ара? Ведь Дорога Воинов заблокирована!
— У нашего города есть и другие двери, — хитро прищурился престарелый сын Торнора. — Если вам ничто не помешало вчера войти через Ворота Общинников, что может воспрепятствовать нам сегодня выйти из Ворот Мудрецов? Взгляните: дружина Белга зажата между излучиной реки и нашими стенами; если вывести войско из Ара и построиться с севера, наша позиция будет во много крат выгоднее!
— Правда... я как-то об этом не подумал, — признался Нудд. — Хотя здесь явное нарушение традиций, всё же...
— Не будем терять времени даром! Когда обезьяноподобные демоны вышибут нам ворота, придётся драться на улицах города. Многие из граждан погибнут. Я вывожу свой клан на битву и предлагаю всем присоединиться.
— Мы идём, Хольдер, — подал голос Гнатал, — мы все идём вслед за тобой.
* * *
Порывистый ветерок трепал разноцветные пучки конского волоса на воинских штандартах. Остатки снеговых туч относило на юго-запад. Такой тихий погожий день, нечасто выпадающий под конец осени, обычно слегка бередит человеческую душу, навевая мимолетные воспоминания о чём-то спокойном и радостном, что навсегда остаётся в детстве, когда весь мир представлялся таким же безмятежным и прозрачным; горизонт — далёк, а небеса — чисты и высоки.
Хольдер, сын Торнора, был очень стар и не помнил почти ничего из своего детства; и он размышлял о смерти. О ней же думал каждый из без малого двух с половиной тысяч мужчин, выстроившихся от стен родного города до берега реки: кто-то — с ужасом и содроганием, кто-то — распаляя в себе яростный азарт предстоящей резни, а кто-то — с абсолютным равнодушием, выкованным древней традицией и умелым воспитанием. Одни оживлённо болтали со стоящими рядом, пытаясь заглушить накатывающий страх и волнение; другие молились, проверяли ремни доспехов или просто молчали.
Перед тем как прикрыть свою грудь великолепным чешуйчатым панцирем из бронзовых пластин и одеть доставшиеся ему при разделе отцовского вооружения поножи и налокотники, Хольдер подозвал своего раба. Тот помог хозяину закрепить поперёк живота загадочный предмет — узкий и длинный кожаный мешочек, в котором что-то переливалось и булькало.
Стоявший неподалёку Фехтне оторвался от пристального созерцания злополучных налокотников и, будучи приведённым в полное недоумение этими манипуляциями, поинтересовался:
— Скажи, брат, что за предмет ты поместил под свои доспехи? Уж не особый ли талисман? В жизни не видел ничего подобного!
— Можно сказать и так, — усмехнулся Хольдер. — Назовём это талисманом!
Облачившись в боевое снаряжение, патриарх принял из рук слуги глиняную миску с красной охрой, зачерпнул краску ладонью и принялся втирать её себе в лицо. Каждый из его соплеменников, стоявших на поле предстоящей битвы, последовал примеру своего вождя.
— Зачем вы покрываете охрой лица? — полюбопытствовал Эдан, глядя, как Кермайт извлекает заранее припасённый мешочек с краской из-за пазухи.
— Таков обычай.
— Обычай столь же символичный, сколь и полезный, — откликнулся маг Taлec. — Раскрашивая кожу в цвет смерти, воин демонстрирует свою решимость, как бы заранее справляя над собой похоронный обряд. К тому же толстый слой краски скрывает татуировку на лице, и враг не сможет по ней определить, кто именно перед ним.
Они находились на правом фланге армии, построенной лицом на юг. Рядом шипели и хлопали крыльями чёрные лебеди. Бринн запретил своему жрецу исполнять в сражении роль возницы: слишком опасно было бы смертному находиться в летающей повозке во время схватки богов. Место колесничего в воздушном экипаже вновь занял Ханаль.
Обе армии разделяло расстояние в четыре полёта стрелы; то там, то тут виднелись легковооруженные инженерные отряды, в чью задачу входило срыть кустарник и сравнять все буфы на предполагаемом направлении атаки боевых колесниц. Вопреки сыпавшимся на него советам, Хольдер построил своё войско совершенно особенным образом: колесницы тордингов и хольдерингов, а также конницу двух союзных кочевых племён и приведённых Гнаталом охотников он поставил на флангах; в центре же армии разместилась тысяча ополчения Ара, выстроенная в пять шеренг.
— Зачем вождь поставил их так тесно? Эти горе-вояки будут только мешать друг другу! — Эдан упёрся ладонями в борта колесницы и подтянулся, распрямив локти, желая увидеть всё поле разом. — Их линия мгновенно рассыплется и потеряет всякий смысл, когда ургиты подойдут поближе и бойцы начнут выбегать из шеренг вперёд, чтобы сразиться с неприятелем!
— Хольдер и Нудд настрого запретили ополченцам покидать свои места в строю, — пояснил Бринн. — Все они торжественно поклялись не выбегать из строя даже для того, чтобы добить раненого врага и забрать его оружие.
— Попробовал бы он лишить людей из своего собственного клана их священного права на трофей!
— Патриарху не могла прийти в голову даже сама идея попытаться построить хольдерингов в тесные шеренги, — осклабился Кермайт. — Набрасываться на неприятеля сразу всей стаей достойно скорее диких волков, нежели воинов. Поединок — суть беседа двоих, где взгляд — рукопожатие, сокращение мышц — слово, а удар подобен законченной мысли. В свалке не увидишь даже глаз противника, о каком же разговоре может идти речь?
— Может быть, Нудд и Хольдер рассчитывают как раз на то, что в ополчении нет ни одного настоящего воина? Для крестьянина, плотника, гончара или литейщика война, в сущности, жуткая штука, — заметил сидевший неподалёку Куллд, задумчиво подёргав себя за кончик носа. — Все они вовсе не в восторге от возможности полить это поле своей кровью и щедро удобрить его собственными трупами. Даже если ты не раз желал всяческих напастей на голову своего соседа, когда рядился из-за межи после передела поля или когда заставал его, вернувшись домой пораньше, в постели собственной жены, всё переменится, как только ты увидишь его корчащегося на земле в предсмертных муках и придерживающего руками вываливающиеся внутренности! Они не готовы умереть; но за спиной у каждого семьи, дети, нехитрое имущество. Полагаю, что это сомкнёт ряды фаланги и превратит её в грозную силу...
Пока они таким образом беседовали, обстановка на поле переменилась. От войска ургитов отделилась одинокая упряжка, которая поскакала по направлению к армии Ара. В колеснице стоял сам вождь Белг. Притормозив в трёх сотнях локтей от передних рядов воинов, он торжественно возгласил:
— Выходи, Хольдер, биться со мной! Победишь — и мои люди вернутся домой с позором. Если же суждено одержать верх мне, отдашь свой город, а людей твоих обращу я в рабов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108