Но однажды ранней весной, проснувшись от невыносимой боли в суставах, он едва смог подняться с застеленной шелком постели. Оакино тогда исполнилось всего сорок два года, и он был не готов к обрушившейся на него старости. Обратное путешествие в Тайра-Вирте было сплошной болью – душевной и физической, и только новое тело, здоровое, восемнадцатилетнее, принесло долгожданное облегчение.
Оакино и последовавший за ним Этторо, уже в тридцать пять лет страдавший от ломоты в костях, научили его тщательно изучать родословные, дабы обнаружить раннюю смерть или кровосмешение. Его теперешнее тело, Дионисо, имело прекрасную наследственность – в сорок один год он выглядел на десять лет моложе и чувствовал себя соответственно. На этот раз он решил дать себе побольше времени, чтобы выбрать молодого человека, наделенного всеми необходимыми ему качествами. А за несколько веков он успел точно выяснить, что же это за качества.
Во-первых, и это главное, мальчик должен иметь хорошую родословную и превосходное здоровье. Его талант должен быть Признан, чтобы постепенное проявление истинного гения никого не удивило. Ему хотелось также, чтобы мальчик был симпатичным. Он поежился, вспомнив непривлекательного разиню Ренсио. Впрочем, тогда ему не из чего было выбирать, его толкнула на этот выбор старость и жестокая нужда. Больше – никаких Ренсио, он не желает еще двадцать лет быть запертым в уродливом теле.
Недавно он добавил в список необходимых ему свойств еще и семейные связи. Его первые тела в основном происходили из боковых ветвей огромного рода Грихальва. Он считал тогда, что относительная неизвестность – вещь хорошая, он мог оставаться незамеченным, пока привыкал к новой для себя жизни. Чем менее известным было раньше его воплощение, тем меньше людей приходилось обманывать, постепенно приводя особенности своего тела в соответствие с собственным характером. Слава Богу, молоденькие мальчики всегда непредсказуемы, а молодые художники и вовсе капризны сверх всякой меры.
Но теперь семейные связи приобрели для него большее значение. Дионисо происходил из влиятельной ветви семьи, давшей миру за последние пятьдесят лет двух Верховных иллюстраторов и любовницу Великого герцога. Преимущества этого положения были очевидны, они стоили тех дополнительных усилий, которые пришлось потратить, чтобы добиться его и обмануть семью и близких друзей. Дионисо занимал одно из первых мест в списке кандидатов на любую выгодную должность. Как только он изъявил желание поехать в Нипали, назначение Пришло всего через несколько дней. Более того, когда бы он ни возвратился домой, его всегда ожидал здесь теплый прием и лучшие комнаты.
Хотя, делая выбор, он всегда надеялся, что ему не придется сильно изменять характер, приводить его в соответствие с особенностями предыдущего тела, по существу, это уже было не важно. Он привык к таким изменениям. А если играть роль становилось слишком утомительно или если друзей ставила в тупик явная перемена, всегда оставалось по крайней мере два выхода. Во-первых, он мог добровольно уехать, став на несколько лет итинераррио – дерьмовая работенка для малоталантливых Грихальва. Этот вариант, хоть и был достаточно неприятным, все же имел свои преимущества. Он приобретал доброе имя, а время, проведенное им в качестве итинераррио, сглаживало в памяти людей разницу между тем, каковы были раньше Сандор или Тимиррин и каким на самом деле был он.
Другой вариант заключался в том, чтобы нарисовать парочку намеков или даже несчастий в секретной мастерской над винной лавкой. Но он не любил собирать необходимые ингредиенты – занятие в лучшем случае отвратительное, а иногда и просто опасное.
Он задержался в массивных бронзовых дверях Галиерры, пока хранитель рылся в захламленной конторке в поисках копии последнего путеводителя. Он двенадцать лет не был в Мейа-Суэрте и хотел знать, чьи работы сейчас в моде, что изменилось в расположении картин и что нынче пишут историки о его портрете Сааведры. Об этом признанном шедевре, бесценном творении гения, увидеть который уже было великим счастьем, и – усмехнулся он про себя – о великом разочаровании всех молодых художников, пытающихся хоть немного приблизиться к его мастерству.
Наконец смотритель протянул ему плотный лист бумаги. Хорошая работа. Он попробовал на ощупь, нет ли ворсинок, и опытным взглядом осмотрел гладкую поверхность. Уже целое столетие он не пытался сам делать бумагу. Пожалуй, можно будет попробовать – в качестве хобби.
Путеводитель – увенчанная большой герцогской печатью бумага с текстом, мелко набранным на обеих сторонах – начинался с кратких сведений обо всех правителях Тайра-Вирте и служивших им Верховных иллюстраторах. Он кивнул хранителю в знак благодарности и подумал, подавив смешок, как бы удивлен был юнец, если бы знал, что перед ним величайший из всех Верховных иллюстраторов, автор большей части картин Галиерры, пришедший поглядеть на свои собственные работы.
Он зашагал по кафельному полу, задерживаясь около знакомых картин и притворяясь, что изучает их, – ради группы молчаливых монахинь, столпившихся посреди Галиерры. То и дело он останавливался, чтобы с неподдельным интересом рассмотреть какое-нибудь “Венчание” или “Договор”, написанный знакомым художником. Старина Бенидитто был истинным гением по части цвета. Тасиони писал деревья так, что казалось, было видно, как ветер шевелит листья, даже слышен их шорох – а он уже успел позабыть об этом. Никто, даже он сам, не мог превзойти Адальберто в изысканности мягких складок шали на женской руке. Он отдавал безмолвную дань давно ушедшим коллегам, в великодушии своего гения способный признать и их таланты.
Он кивнул монахиням, проходя мимо. Они были похожи на стадо высохших серых коров – такие же тощие, большеглазые, кожа задубела от непрерывной работы в саду, лишь малая часть плодов которого шла бедным, но по крайней мере их сад снабжал розами Великую герцогиню с ее вазами. Они ответили на приветствие энергичными кивками покрытых белым голов, поджав губы при виде Чиевы до'Орро, свисавшей с его шеи на длинной цепи, Как и все иллюстраторы, носившие Золотой Ключ, он вызывал у санктас и санктос одно лишь отвращение. Их стерильность – явление ненатуральное и отвратительное для Веры в Пресвятую Мать и ее Сына, а значит, является знаком божественного неодобрения. Ему всегда было интересно, как же екклезия включает в эту теорию плодовитость женщин Грихальва и на деле доказанную мужественность тех молодых людей, которые не обладают Даром. Возможно, такое отношение было последним пережитком жестоких лет нерро лингвы, когда у Грихальва умерло больше людей, чем в любой другой семье Мейа-Суэрты, и это было сочтено божественным возмездием – за то, что они приютили чи'патрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100