– Сааведра, я не желаю запираться в клетке. Я вправе писать, как мне нравится. – Он подошел к верстаку, вынул из кармана склянки, поставил в ящик.
– Да, конечно, – машинально согласилась Сааведра. Им уже случалось спорить на эту тему. – Но бордюр – это что-то уж совсем новое и…
–..странное? – Он улыбнулся, не скрывая самодовольства. За последние два года его тело созрело полностью, от юношеской угловатости не осталось и следа. Ему исполнилось восемнадцать, он был невысок, но хорошо сложен, недурен лицом, обладал природной грацией и ярко выраженными чертами южанина, тза'аба, которые сами были достойны его кисти. Сарио Грихальва ничем не уступал другим мужчинам из своего рода, даже превосходил их: неповторимый мастер, бесспорно Одаренный, уверенный в себе – чего в детстве Сааведра за ним не замечала.
– Да, странное, – повторил он легким баритоном. – Бордюр – традиция тза'абов. В их творчестве всегда участвует Аль-Фансихирро.
Сааведра не поверила собственным ушам. Традиция тза'абов! Да разве может Грихальва опуститься так низко!
– Но ведь ты никогда ее не использовал!
– Да. А сейчас использую. Вот, видишь? Ты ведь пришла посмотреть, да?
Сааведра в тревоге наблюдала, как он быстро переходит от картины к картине, сдергивает с каждой и отбрасывает ветошь. Странно. С другими он часто бывает груб, но с нею… А сейчас он с ней обращается, как с остальными.
– Да ты гляди, гляди. – Он сорвал очередной покров. – На всех – бордюр. Да?
Она переводила взгляд с холста на холст, наметанный глаз определял композицию, равновесие, подбор цветов и мигом соскальзывал на бордюры. Все они были не похожи друг на друга. Были и широкие, и узкие; были простые орнаменты и сложные, затейливые узоры. Он писал перекрученные ленты, сплетенные ветви деревьев, причудливо вьющиеся лозы; дивные стилизованные элементы постоянно повторялись. Фрукты, ветви, цветы, травы, листья – все органично врастало в узор. Сааведра смотрела во все глаза.
– Но ведь это же все меняет…
– Да, – согласился он, – как я и хотел.
– Раньше ничего подобного не было!
– Здесь не было. Это традиция Тза'аба Ри. Она посмотрела ему прямо в глаза. С упреком.
– Это из-за того эстранхиеро? Ты столько времени у него был… Слишком долго! И теперь все это вторгается в твою работу.
– Вторгается? – переспросил он, не повышая голоса. – Как тайравиртцы вторглись в Тза'аб Ри? Эйха, я же забыл… Не тайра-виртцы. Только до'Веррада со своими сподвижниками, в том числе кое-кто из Грихальва. – Он наигранно пожал плечами. – Но разве суть в именах? Конец известен: Тза'аб Ри побежден и сломлен. Пророк пал, Кита'аб потерян, земли захвачены теми, кто потом на веки вечные избрал до'Веррада герцогами.
– Сарио!
Он прижал к груди растопыренную пятерню.
– Что, Сааведра? Не нравится? А почему? Потому что это правда. Наша правда. Сейчас во всех без исключения Грихальва – тза'абская кровь.
– Пускай в нас тза'абская кровь, но мы не тза'абы! Сарио! Мы тайравиртцы.
– И за это нас все ненавидят.
Она промолчала. Сказать было нечего. Впервые за много месяцев она Смотрела на него, пытаясь увидеть, понять, угадать, кто Прячется под маской, которую Сарио всегда носит на людях. Подозрение, что закадычный друг детства все быстрее превращается в эстранхиеро, перерастало в уверенность.
– Тот старик, – с болью сказала она. – Это он виноват. Налгал с три короба, отравил тебя, испачкал. Не удивлюсь, если ты скоро напялишь тза'абский тюрбан.
Сарио рассмеялся.
– Тюрбана не будет. А насчет лжи ты зря. Иль-Адиб открыл мне правду, только правду, какой тебе и не вообразить. Во-первых, потому, что ты не видишь Аль-Фансихирро, а во-вторых, потому, что ты приучена думать как положено и никогда не отучишься. Ты хорошая маленькая Грихальва. Правильно я говорю?
Не поддаваясь на явную провокацию, Сааведра покачала головой.
– Сарио, это безумие. Он тебя настраивает против твоего народа.
– Мой народ – тза'абы.
– Но одно не обязательно исключает другое! – выпалила она. – Матра Дольча! Сарио, да ты что, моронно луна? Оглянись, посмотри по сторонам! Ты Грихальва, ты плоть от плоти Тайра-Вирте…
– И Тза'аба Ри.
– Тза'абы – бандиты, они похитили и изнасиловали наших прабабушек! Сарио! По-твоему, это геройство?
– А по-твоему, их не за что уважать? У них нечему поучиться? – Он вскинул руку. – Сааведра, посмотри на картины! Да, они иные… да, не похожи ни на чьи, но разве убоги? Нет. Никчемны? Нет. – У него сверкали глаза. – Они другие. Ведра. Как и я.
– Мердитто! Сарио, ты такой же, как и я. На загорелом лице блеснули зубы.
– Ну коли так, тебе не мешает сходить к Иль-Адибу. Он хороший учитель.
«Да он надо мной издевается!»
– Ты, моронно луна! Думаешь, мне больше делать нечего, как только выслушивать старых дураков? Номмо Матра, Сарио…
– Или Акуюба.
Сааведра пришла в замешательство, но лишь на миг.
– Акуюб! Акуюб? Так ты что, отрекаешься от екклезии? Поворачиваешься спиной к Матери с Сыном? Сарио снисходительно рассмеялся.
– Я всего лишь имею в виду, что есть и другие боги и можно клясться их именами. А насчет отречения от екклезии… По-моему, неплохая мысль. Хотя, может, это уже лишнее – санктос и санктас давно нас отлучили.
– Не отлучили, а…
– А как еще можно расценить приказ молиться только в стенах собственных домов? – Он повел рукой вокруг себя. – Ведра, сама Премиа Санкта запретила нам осквернять святыни и санктии. Слишком много чести для тза'абского отродья. По-твоему, такое можно простить?
– Она не права, – угрюмо сказала Сааведра. – Но она – это не вся екклезия. Ведь Премиа Санкта – Серрано, или ты забыл?
– И Верховный иллюстратор – Серрано. И поэтому мы не в силах ничего изменить.
Сааведра попыталась возразить, но тут же закрыла рот столь поспешно, что клацнули зубы. Верховный иллюстратор! Она повернулась к картине, которая с самого начала бросилась ей в глаза, – к той, что стояла у мольберта. С первого взгляда она не узнала недописанного лица, ее отвлек бордюр.
– Пресвятая Матерь! Сарио! Зачем ты пишешь Сарагосу Серрано?
В его глазах что-то промелькнуло, но исчезло еще до того, как он покосился на ящик, в который поставил склянки.
– Да так, в шутку, – бесцветным голосом ответил он. – Дай, думаю, напишу его портрет и отправлю ему в подарок. Анонимно, понятное дело. Может, хоть тогда поймет, что такое настоящий талант.
В ушах Сааведры это прозвучало бессмыслицей.
– Сарио, зачем тратить на него время? Кто он и кто мы?
– Для нас он – мердитто. Позорит достойную должность. Если бы не Серрано, она бы досталось нам, Грихальва.
– Да? А мне показалось, ты отрекся от семьи Грихальва и теперь пестуешь в себе тза'аба. – Сааведра язвительно улыбнулась. – Или ты всегда тот, кем выгодно быть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100