Джоном овладело чувство, за всю прежнюю жизнь испытанное лишь раз: когда на ринге, в товарищеском матче, сэр Грэй нанес ему подлый удар ниже пояса. Гнев оглушил и ослепил Уилберри, он и сам не помнил, как прошел вдоль фасада, завернул за один угол, потом за другой… Пальцы вцепились в водосточную трубу, теперь подтянуться… Затрещала, цепляясь за какую-то скобу, дорогая ткань его брюк. Выше, еще выше, не обращая внимания на то, что с ног до головы перемазан штукатуркой… Вот и карниз. Он выпрямился на этой ненадежной опоре, бог весть как сумел нагнуться, чтобы высадить плечом раму.
Разом вернулся слух, пробужденный звоном сотен осколков, хрустом ломающегося дерева. Джон Уилберри спрыгнул с подоконника, шагнул в комнату, освобождаясь от спеленавших его штор. Он чувствовал себя каменной статуей Командора… нет, скорее, заряженным яростью облаком. В висках бешено пульсировала кровь.
Ему навстречу приподнималась с широкой кровати Джулия в сползшей с плеча кружевной сорочке. Полуодетый старик Хендон обернулся к нему от туалетного столика и сыпал словами, которые почти не доходили до оцепеневшего Джона.
– Уилберри! Дорогой Уилберри! Напрасно вы дурно подумали о нас, старина! Отчего вы не позвонили в дверь? Я же просто зашел проконсультировать миссис Уилберри по поводу одного наследства…
Не умолкая, Хендон сгреб в охапку остатки своей одежды и с удивительным для его возраста проворством шмыгнул в дверь. Последние его слова долетели уже из коридора:
– …У прислуги, понимаете ли, свободный день, так что не думайте…
Джон с изумлением обнаружил подле себя Джулию. Она лихорадочно гладила его волосы, лицо жены вспухло, будто она долгие часы плакала.
– Я давно все знал, дорогая, – медленно выговорил он и, волоча ноги, направился к двери.
Миновал коридор, спустился по лестнице. Откуда-то сверху его звала Джулия, но догнать не пыталась. Никто из слуг ему на глаза не попался: вероятно, им действительно предоставили один из тех неожиданных выходных, на которые жена была столь щедра. Дверь, ведущая в сад, осталась широко распахнутой. Песок аллеи хранил следы Хендона. Спустившись по ступеням, Уилберри пошел по этим следам. Спешить теперь уже ни к чему, и пусть песок скрипит сколько угодно… Открытой оказалась и железная дверь в решетчатой ограде. Что ж, и это не сюрприз – у проклятого старика был от нее свой ключ.
Хендон… О, всемогущий боже, Хендон! И Джулия, нежная, прекрасная Джулия, неутомимо клявшаяся ему в вечной любви все шесть лет их брака. А ведь он знал, догадывался еще четыре месяца тому назад. Неотвязно думал об этом – и корил, ненавидел самого себя за чудовищные мысли. Мучительно стыдясь, выискивал мелкие улики. И находил. Табачный пепел там, где еще утром убиралась безупречная Сарра… седые волоски на пеньюаре Джулии… забытый ершик для чистки трубки (сам он курил только сигары)… незнакомые украшения в шкатулке с драгоценностями жены, кстати, подобранные совершенно безвкусно ("Ах, Джон, я и сама не знаю, как мне пришло в голову купить это; затмение какое-то, право"). И многое, многое другое…
Что же теперь делать? Уехать в Индию? Найти подходящее место в колониальной администрации не так уж трудно. Его знакомств в парламенте хватит, чтобы обзавестись необходимыми рекомендациями. Что же до карьеры… К дьяволу карьеру! После всего, что случилось, выслушивать и самому произносить глупейшие, самодовольные речи? Вот уж бессмыслица! И чуть ли не каждый день любоваться наглой физиономией Хендона…
В себя он пришел за столом мрачного кабака где-то на берегу Темзы, со стаканом бренди в руке и давно погасшей, размякшей сигарой в зубах. Через подслеповатое окошко под самым потолком сочился скудный свет, но и он вяз в дыму множества трубок. Сгрудясь вокруг грязных дубовых стволов, матросы и докеры пили эль, бренди, джин. Чувствовалась близость порта. От компании к компании бродили неопрятно одетые женщины, с торчащими из-под шляпок свалявшимися космами, а то и вовсе простоволосые.
Что-то теплое и влажное коснулось его безвольно свесившейся ладони. Опустив глаза, Уилберри обнаружил дога. Огромное животное, пристроившись у него в ногах, смотрело грустно и сочувственно. Длинный шершавый язык подрагивал в такт учащенному дыханию. Протянув руку, Джон погладил массивную бугристую голову. Пес тихонько заскулил, словно понимая, как тошно хозяину.
Около стола кто-то остановился. Уилберри перевел взгляд – это была одна из неотличимых друг от друга здешних девиц. Он безотчетно нащупал бумажник, достал банкноту и сунул в руку незваной гостье. Похоже, в первый момент это ее смутило, однако она быстро пришла в себя и тут же попыталась усесться к нему на колени. Резким движением Уилберри толкнул ее на свободный табурет.
– Как тебя зовут?
– Мэри, милорд, – она криво усмехнулась. – Почти все мы здесь называем себя этим именем.
Девица потянулась к его груди, и он инстинктивно отпрянул. Оказалось, она хотела всего лишь стряхнуть с его лацкана следы штукатурки.
Кажется это или действительно ее лицо выдает какие-то остатки благонравия и доброты? А, все равно! Ему-то какое дело?
– Мэри…
– Слушаю, милорд? – ее руки прекратили хлопотать над одеждой странного клиента.
– Скажи… Что, по-твоему, может толкнуть женщину – любую – на… измену мужу?
Она подняла голову, серьезно и чуть устало глянула ему прямо в глаза.
– Вам, милорд, мои слова, небось, не придутся по вкусу… да только всегда виноват мужчина. Раз она на это пошла… что ж, значит, не больно-то вы мужчина либо в любви, либо в работе, либо в отношении денег.
Рука сама взлетела, чтобы отвесить ей пощечину, но на полпути замерла. В чем вина этой девушки? Она просто искренна.
– Убирайся! – глухо велел он.
Мэри встала и печально покачала головой.
– Не стоит так переживать, милорд. Поверьте моему слову… все мы одинаковы…
Спустя мгновенье ее неясный силуэт растворился в пластами висевшем здесь дыме. А через некоторое время и Уилберри, бросив на стол несколько монет, поднялся, так и не допив свой стакан. Голова кружилась, но алкоголь был здесь ни при чем.
Дог покорно последовал за хозяином. На улице стоял туман, моросил мелкий дождь, но Уилберри этого вовсе не заметил. Близился вечер. Он бесцельно брел по серым мостовым, мимо домов, мимо магазинов. Хмурые полисмены провожали его исполненными подозрений взглядами.
Итак, три кита: любовь, работа, деньги…
Что верно, то верно – в деньгах он всегда был стеснен. Крошечный счет в Королевском банке и куча долгов… Впрочем, разве не так же жили сотни других аристократов? Долги давным-давно превратились в меру общественного престижа. Умело обращаясь с кредиторами, можно было волочить хвост долгов всю жизнь и оставить их… кому-нибудь в наследство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36