Он ребенок.
— Мама, через несколько месяцев он станет совершеннолетним. А для тебя он все еще ребенок. И мы с Чаком тоже.
Джесс заглянула в чемодан Моры, стараясь переварить услышанное.
— Вы — мои дети, — сказала она. — На мне лежит ответственность за вас. Я не считаю вас детьми, а просто забочусь о вас.
В эту минуту Джесс ненавидела колледж, в котором Мора набралась этой психобелиберды.
Мора присела рядом с матерью на край постели и обняла ее.
— Мама, я ни в чем не обвиняю тебя. Но Тревис скоро поступит в колледж, и что ты тогда будешь делать? Работать по двадцать четыре часа в сутки? В жизни столько интересного!
— Что ж, отвечу тебе. Когда Тревис уедет, я буду валяться в постели и читать хорошие книги. Буду разогревать обеды в микроволновке и наслаждаться покоем.
Именно о таком времяпрепровождении Джесс и мечтала, но теперь, когда она призналась в этом дочери, вдруг поняла, что, по сути, обречена на горькое одиночество.
— Ты бы хоть Кики Ларсон позвонила. Вы ведь дружили когда-то. Она тоже в разводе.
Джесс невесело рассмеялась:
— О да, Кики в разводе, что верно, то верно.
Джесс не рассказывала дочери, что прошлой осенью Кики Ларсон вытащила ее поужинать в отеле «Вековые дубы». «Джессика, ты должна „выходить в свет, — утверждала Кики. — Мужчины не появляются сами по себе. Тебе необходимо бывать в обществе“. Джесс попыталась последовать ее совету. Но „выходить в свет“ для Кики означало танцевать с любым пригласившим ее мужчиной или же приглашать их самой. Джесс в тот вечер испытала неловкость и стыд. Рано уехав домой, она пообещала себе больше не предпринимать подобных попыток.
Джесс посмотрела дочери в глаза и улыбнулась:
— Боюсь, для Кики свет клином сошелся на мужчинах.
— И что в этом плохого? — Мора поднялась и тряхнула головой. — Не понимаю, чего ты боишься, мама. Не все мужчины похожи на папу.
И она снова нырнула в шкаф.
Джесс сидела, обдумывая слова Моры. Слава Богу, дочь признает, что Чарльз — не лучший из мужчин. Но она, конечно же, права. Осенью Тревис покинет ее дом, и Джесс останется совсем одна после того, как двадцать три года выполняла свои материнские обязанности. А другой ее дочери уже тридцать, и если она жива, то, наверное, тоже стала матерью и заботится о своей семье. Но вот хорошая ли мать, отдает ли детям столько души, сколько отдавала Джесс? Мора, например, считает, что Джесс отдавала им чересчур много.
И все же Мора права: ей нужно встретить мужчину, который не был бы похож на Чарльза.
Джесс поднялась.
— Пойду принесу тебе защитный крем от солнца.
Возможно, напоминая о креме, она действительно проявляет чрезмерную заботу о Море. Наверное, она так тряслась над детьми, желая компенсировать равнодушие к ним Чарльза. Или бессознательно хотела удержать их, опасаясь потерять, как потеряла Эми. Эми — или…
Ее звали Николь. Ее отец был известным чикагским адвокатом и выиграл несколько громких процессов, защищая интересы плачущих дам в жемчугах и алмазах, с которыми дурно обошлись их богатые мужья.. Одной из партнерш Джанины Аршамбо по бриджу, как раз такой даме, отец Николь оказывал свои дорогостоящие услуги, и эта особа превозносила своего адвоката до небес. Николь, студентке первого курса юридического факультета Колумбийского университета, до зарезу был нужен такой друг, как Филип, который познакомил бы ее со всеми интригами манхэттенского юридического мира.
Николь отличалась специфической привлекательностью студентки юридического факультета: прямые каштановые волосы, собранные в пучок, черный кашемировый свитер с высоким воротником, черные брюки со складками, скрывающие худобу. Ее большие карие глаза покраснели, без сомнения, от слишком интенсивного чтения. Такой тип, по мнению Джанины, должен был нравиться Филипу.
Николь мило улыбнулась, принимая из рук Джанины тарелку с тушеной говядиной, и еще раз поблагодарила за удивительно вкусный домашний ужин.
Джанина улыбалась Филипу. Камилла улыбалась Джозефу. Джозеф подмигнул матери. Все они как будто сошлись на том, что Николь была бы отличной парой молодому юристу, которому самое время жениться.
Накладывая картофельное пюре, Филип почему то спросил себя, стала бы Пи-Джей так хлопотать, чтобы устроить его семейную жизнь, если бы она воспитывала его. Николь была одной из множества девушек, которых подбирали для Филипа Джанина и Камилла, а одну из них привел даже сам Джозеф. До сих пор такие визиты делали семейные вечера скучными. Как вежливый человек, Филип всякий раз приглашал девушку встретиться и пообедать в городе, но эти обеды только усугубляли ощущение скуки. Исключением была разве что Сюзанна Дивайн. Она явилась в дом Джанины в приличествующем случаю сером костюме, а на свидание с Филипом в городе примчалась в красном мини-платье и туфлях на четырехдюймовых каблуках. Филип улыбнулся, вспоминая, как отчаянно флиртовала с ним Сюзанна весь вечер и как еще более отчаянно вела себя ночью в постели.
Филипа передернуло, когда он припомнил, как на следующее утро Сюзанна сказала ему, что у нее жених в Сан-Антонио и ей нужно ехать к нему.
Его размышления прервала Джанина:
— Николь специализируется по правам детей.
— В основном в области трудового права, — пояснила Николь. — С каждым годом все больше и больше детей работают. Это позор для страны. Детство проходит мимо них. Этих детей необходимо защищать.
Филип улыбнулся и протянул гостье миску с пюре.
— Детское трудовое законодательство и бракоразводные установления — совершенно разные сферы, — заметил он.
Покрасневшие глаза Николь вызывающе сверкнули:
— Вы имеете в виду моего папу? Ну да, ему-то, безусловно, хотелось бы, чтобы я пошла по его столам.
Филип подумал, есть ли у Николь красное мини-платье. Ладно, надо будет пригласить ее поужинать — только не завтра. Завтрашний вечер он посвятит Уильяму Ларриби, чтобы помочь Джесс. Выяснив, что случилось с ее ребенком, Филип найдет время и для Николь. Это обрадует маму, да и ему самому такая перспектива казалась вполне привлекательной.
В инвалидном кресле сидел совершенно лысый человек с густыми, белыми, словно приклеенными бровями. На его лице проступали старческие пятна, а глаза, подернутые пленкой, свидетельствовали о катаракте. Он походил на картофелину, долгие годы пролежавшую в бутылке с джином. Этот старик, пожалуй, не показался бы присяжным надежным свидетелем, окажись он в суде.
Филип протянул ему руку:
— Мистер Ларриби, вы — мой первый доктор. Это благодаря вам я появился на свет.
— Только не сердитесь на меня за это, — отозвался старик, пожимая его руку сухими подагрическими пальцами.
Вообще-то Филип рассчитывал на более сердечный прием. Он потряс руку доктора и опустился на синий пластмассовый стул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Мама, через несколько месяцев он станет совершеннолетним. А для тебя он все еще ребенок. И мы с Чаком тоже.
Джесс заглянула в чемодан Моры, стараясь переварить услышанное.
— Вы — мои дети, — сказала она. — На мне лежит ответственность за вас. Я не считаю вас детьми, а просто забочусь о вас.
В эту минуту Джесс ненавидела колледж, в котором Мора набралась этой психобелиберды.
Мора присела рядом с матерью на край постели и обняла ее.
— Мама, я ни в чем не обвиняю тебя. Но Тревис скоро поступит в колледж, и что ты тогда будешь делать? Работать по двадцать четыре часа в сутки? В жизни столько интересного!
— Что ж, отвечу тебе. Когда Тревис уедет, я буду валяться в постели и читать хорошие книги. Буду разогревать обеды в микроволновке и наслаждаться покоем.
Именно о таком времяпрепровождении Джесс и мечтала, но теперь, когда она призналась в этом дочери, вдруг поняла, что, по сути, обречена на горькое одиночество.
— Ты бы хоть Кики Ларсон позвонила. Вы ведь дружили когда-то. Она тоже в разводе.
Джесс невесело рассмеялась:
— О да, Кики в разводе, что верно, то верно.
Джесс не рассказывала дочери, что прошлой осенью Кики Ларсон вытащила ее поужинать в отеле «Вековые дубы». «Джессика, ты должна „выходить в свет, — утверждала Кики. — Мужчины не появляются сами по себе. Тебе необходимо бывать в обществе“. Джесс попыталась последовать ее совету. Но „выходить в свет“ для Кики означало танцевать с любым пригласившим ее мужчиной или же приглашать их самой. Джесс в тот вечер испытала неловкость и стыд. Рано уехав домой, она пообещала себе больше не предпринимать подобных попыток.
Джесс посмотрела дочери в глаза и улыбнулась:
— Боюсь, для Кики свет клином сошелся на мужчинах.
— И что в этом плохого? — Мора поднялась и тряхнула головой. — Не понимаю, чего ты боишься, мама. Не все мужчины похожи на папу.
И она снова нырнула в шкаф.
Джесс сидела, обдумывая слова Моры. Слава Богу, дочь признает, что Чарльз — не лучший из мужчин. Но она, конечно же, права. Осенью Тревис покинет ее дом, и Джесс останется совсем одна после того, как двадцать три года выполняла свои материнские обязанности. А другой ее дочери уже тридцать, и если она жива, то, наверное, тоже стала матерью и заботится о своей семье. Но вот хорошая ли мать, отдает ли детям столько души, сколько отдавала Джесс? Мора, например, считает, что Джесс отдавала им чересчур много.
И все же Мора права: ей нужно встретить мужчину, который не был бы похож на Чарльза.
Джесс поднялась.
— Пойду принесу тебе защитный крем от солнца.
Возможно, напоминая о креме, она действительно проявляет чрезмерную заботу о Море. Наверное, она так тряслась над детьми, желая компенсировать равнодушие к ним Чарльза. Или бессознательно хотела удержать их, опасаясь потерять, как потеряла Эми. Эми — или…
Ее звали Николь. Ее отец был известным чикагским адвокатом и выиграл несколько громких процессов, защищая интересы плачущих дам в жемчугах и алмазах, с которыми дурно обошлись их богатые мужья.. Одной из партнерш Джанины Аршамбо по бриджу, как раз такой даме, отец Николь оказывал свои дорогостоящие услуги, и эта особа превозносила своего адвоката до небес. Николь, студентке первого курса юридического факультета Колумбийского университета, до зарезу был нужен такой друг, как Филип, который познакомил бы ее со всеми интригами манхэттенского юридического мира.
Николь отличалась специфической привлекательностью студентки юридического факультета: прямые каштановые волосы, собранные в пучок, черный кашемировый свитер с высоким воротником, черные брюки со складками, скрывающие худобу. Ее большие карие глаза покраснели, без сомнения, от слишком интенсивного чтения. Такой тип, по мнению Джанины, должен был нравиться Филипу.
Николь мило улыбнулась, принимая из рук Джанины тарелку с тушеной говядиной, и еще раз поблагодарила за удивительно вкусный домашний ужин.
Джанина улыбалась Филипу. Камилла улыбалась Джозефу. Джозеф подмигнул матери. Все они как будто сошлись на том, что Николь была бы отличной парой молодому юристу, которому самое время жениться.
Накладывая картофельное пюре, Филип почему то спросил себя, стала бы Пи-Джей так хлопотать, чтобы устроить его семейную жизнь, если бы она воспитывала его. Николь была одной из множества девушек, которых подбирали для Филипа Джанина и Камилла, а одну из них привел даже сам Джозеф. До сих пор такие визиты делали семейные вечера скучными. Как вежливый человек, Филип всякий раз приглашал девушку встретиться и пообедать в городе, но эти обеды только усугубляли ощущение скуки. Исключением была разве что Сюзанна Дивайн. Она явилась в дом Джанины в приличествующем случаю сером костюме, а на свидание с Филипом в городе примчалась в красном мини-платье и туфлях на четырехдюймовых каблуках. Филип улыбнулся, вспоминая, как отчаянно флиртовала с ним Сюзанна весь вечер и как еще более отчаянно вела себя ночью в постели.
Филипа передернуло, когда он припомнил, как на следующее утро Сюзанна сказала ему, что у нее жених в Сан-Антонио и ей нужно ехать к нему.
Его размышления прервала Джанина:
— Николь специализируется по правам детей.
— В основном в области трудового права, — пояснила Николь. — С каждым годом все больше и больше детей работают. Это позор для страны. Детство проходит мимо них. Этих детей необходимо защищать.
Филип улыбнулся и протянул гостье миску с пюре.
— Детское трудовое законодательство и бракоразводные установления — совершенно разные сферы, — заметил он.
Покрасневшие глаза Николь вызывающе сверкнули:
— Вы имеете в виду моего папу? Ну да, ему-то, безусловно, хотелось бы, чтобы я пошла по его столам.
Филип подумал, есть ли у Николь красное мини-платье. Ладно, надо будет пригласить ее поужинать — только не завтра. Завтрашний вечер он посвятит Уильяму Ларриби, чтобы помочь Джесс. Выяснив, что случилось с ее ребенком, Филип найдет время и для Николь. Это обрадует маму, да и ему самому такая перспектива казалась вполне привлекательной.
В инвалидном кресле сидел совершенно лысый человек с густыми, белыми, словно приклеенными бровями. На его лице проступали старческие пятна, а глаза, подернутые пленкой, свидетельствовали о катаракте. Он походил на картофелину, долгие годы пролежавшую в бутылке с джином. Этот старик, пожалуй, не показался бы присяжным надежным свидетелем, окажись он в суде.
Филип протянул ему руку:
— Мистер Ларриби, вы — мой первый доктор. Это благодаря вам я появился на свет.
— Только не сердитесь на меня за это, — отозвался старик, пожимая его руку сухими подагрическими пальцами.
Вообще-то Филип рассчитывал на более сердечный прием. Он потряс руку доктора и опустился на синий пластмассовый стул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73