Она слишком натурально реагировала, когда к ней обращались. Имя ей подходило.
Он нашел любопытным, обнаружив, что они говорили только о нем и вообще не говорили о ней. Он не представлял себе, где она могла работать, и работала ли вообще. Где она жила, или кто ее друзья.
– Ты опять о своей Золушке? Я не могу дождаться, когда же, наконец, с ней познакомлюсь, – воскликнула очаровательная дочь Ники Лумиса Марни.
Они находились в его кабинете в «Стар Доуме», куда она заглянула, чтобы повидаться с отцом. Речь шла о фотографии таинственного наваждения ее отца, которую она выхватила у него из рук, смягчив свой жест поцелуем в щеку.
«Стар Доум», построенный Ники Лумисом около десяти лет назад, был расположен в Сан-Фернандо Велли, рядом со студией Бербенк. В его кабинете, расположенном внутри спортивного комплекса, царил беспорядок и гул. Люди бродили туда-сюда, чтобы посмотреть на расписание мероприятий, намечавшихся в «Стар Доуме», на отдельное расписание других стадионов и на информацию о рейтингах сетевого и кабельного вешания, передаваемую на большой экран. Прислоненный к старомодной, защитного цвета кушетке стоял окончательный вариант хоккейной афиши в натуральную величину, готовый к установке на улицах города и на бортах почти двух с половиной тысяч автобусов, разъезжающих по всему Лос-Анджелесу.
Большие цветные фотографии в темных деревянных рамках закрывали стены, отдавая дань уважения прославленной карьере Ники и его уникальному стилю жизни. Здесь были фотографии Макинроя, играющего в теннис, Ники, окруженного олимпийскими золотыми медалистами из команды Соединенных Штатов, Ники со своей хоккейной командой звезд Лос-Анджелеса «Гарлем Глуберотерс», Ники, запечатленный вместе с Питом Роузом из «Цинциннати Редс». Еще пара более потрепанных фотографий изображала Ники в молодости – на одной он совещался со своими товарищами по «Грин Бей Пейкерс», а на другой – стоял обнявшись с мужчиной, годившимся ему в отцы, известным тренером Винсом Ломбарди. Даже кумиры имеют своих кумиров, и Винс Ломбарди был кумиром Ники Лумиса.
Вставленный в рамку разворот из специального выпуска «Лос-Анджелес Мэгэзин», посвященного знаменитостям и их личным тренерам, с великолепной фотографией Ники в спортивных трусах просевшего под штангой, демонстрировал его навязчивую идею оставаться в форме.
Ники откинулся на стуле, поворачиваясь в сторону своей дочери, которая с любопытством рассматривала фотографию Пейдж. Он нашел ее в стопке пробных отпечатков фотографий, которые были сделаны на той самой вечеринке в его доме.
Обе женщины были примерно одного возраста, обе красивые, яркие и умные, и при этом совершенно не походили друг на друга. Как ему казалось, у Пейдж были «уличные» мозги, она была такой же упрямой и необычной, как и он сам, любила риск, соперничество и предпочитала жизнь на грани, тогда как Марни была изнеженным, мягким и чрезвычайно светским продуктом его денег, речь и манера держаться выдавали ее принадлежность к привилегированной, денежной, интеллектуальной элите.
Отец и дочь взаимно восхищались друг другом. Марии мирилась с часто приводящими в смущение выходками своего отца, бесконечным потоком женщин, которые были в два раза моложе его, с тем, что он бросил ее мать; а Ники мирился с пуританским снобизмом своей дочери. Такие непохожие, они, тем не менее, были лучшими друзьями. Он рассказал ей все о Пейдж, и, несмотря на свою недоверчивость, его холеная, с золотисто-каштановыми волосами дочь была охвачена таким же томительным ожиданием, как и он.
– Может быть, ты просто ей не понравился, папа, – поддразнивала его Марни, играя поясом кожаного брючного костюма, который они недавно вместе купили в Италии.
Он был такого же цвета, как почти флуоресцирующие глаза Пейдж.
– Возможно, ты оказался не таким жеребцом, каким себя зарекомендовал, – безжалостно терзала она его с веселым подмигиванием.
Ники хлопнул свою дочь по попке и засмеялся.
– Нет. Как раз в этом вся проблема. В том, что я был таким жеребцом…
– Да, ты продолжаешь говорить так, но ты же понимаешь, что стареешь… Тебе скоро шестьдесят… Или, может быть, ей не понравилось, как ты целуешься…
– Ей понравилось, как я целуюсь, ты, маленькая острячка, – отмахнулся он, приглаживая волосы на лысеющей голове.
– Я думаю, она продолжила с кем-нибудь побольше и получше…
– Ах ты маленькая сучка. Как я мог вырастить такую сучку?
– На самом деле я просто ревную, папа. Обычно они совершенно не занимали твои мысли. А теперь у тебя на столе ее фотография. И при этом – ни одной моей фотографии…
– Принеси мне какую-нибудь. Я положу ее на свой стол.
Марни оглядела беспорядок на столе.
– Да, где?
Ники улыбнулся и отодвинул некоторые вещи в сторону, освобождая на столе место и накрывая его ладонью.
– Может быть, это была просто шутка, – предположила Марни, снова возвращаясь к разговору о Пейдж Уильямс, – сыгранная одной из твоих девчонок, о которой ты никогда не вспоминал. Как та, мать которой продолжала звонить и умолять, чтобы ты еще раз встретился с ее драгоценной Мери Джейн…
– Ее звали Мери Джейн? Я думал, это была Сью.
– Мери Джейн, Сью Эллен… – Марни бросила фотографию Пейдж обратно на стол Ники.
Он подобрал ее, улыбаясь, так как любил на нее смотреть.
– Шутка, да? Если это была шутка, тогда в чем ее изюминка?
Марни минуту размышляла, отведя глаза в сторону. Вдруг в ее взгляде появилось любопытство.
Ники, проследив за ее взглядом, повернулся в сторону двери в тот момент, когда его секретарша вносила смокинг, который Пейдж увела у него, аккуратно упакованный в пластиковый пакет химчистки. К нему прилагался сверток, содержавший все остальное, что было на нем в ту ночь.
– Эта девочка неплохо развлекается. Возможно, она прослушивала твой кабинет… – ехидно отметила Марни пытаясь поймать его взгляд.
– А в приемной располагается передающая станция, – добавил Ники, разглядывая ярко-синюю надпись поверх чистого пластикового футляра, к которому была прикреплена квитанция.
Он оторвал ее и расстроенно, но без удивления, обнаружил, что в нее были вписаны его собственные имя и адрес.
– Ну вот, теперь мы знаем, что она не просто украла твой смокинг, папа, – сказала Марни, забирая у него из рук вычищенный смокинг и унося его, чтобы аккуратно повесить в стенной шкаф.
Заинтригованный и развлекаясь игрой, Ники смял квитанцию и бросил ее в мусорную корзину, задумчиво развалившись на стуле и машинально рисуя на кроссворде, лежавшем перед ним.
– Подожди минутку. Дай-ка я попробую, – сказала Марни, доставая и расправляя смятую квитанцию, а затем, придвинув к себе телефон, набрала номер.
– Ничего не выйдет, – сказал ей Ники, скорее довольный, чем разочарованный, но она только улыбнулась ему в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Он нашел любопытным, обнаружив, что они говорили только о нем и вообще не говорили о ней. Он не представлял себе, где она могла работать, и работала ли вообще. Где она жила, или кто ее друзья.
– Ты опять о своей Золушке? Я не могу дождаться, когда же, наконец, с ней познакомлюсь, – воскликнула очаровательная дочь Ники Лумиса Марни.
Они находились в его кабинете в «Стар Доуме», куда она заглянула, чтобы повидаться с отцом. Речь шла о фотографии таинственного наваждения ее отца, которую она выхватила у него из рук, смягчив свой жест поцелуем в щеку.
«Стар Доум», построенный Ники Лумисом около десяти лет назад, был расположен в Сан-Фернандо Велли, рядом со студией Бербенк. В его кабинете, расположенном внутри спортивного комплекса, царил беспорядок и гул. Люди бродили туда-сюда, чтобы посмотреть на расписание мероприятий, намечавшихся в «Стар Доуме», на отдельное расписание других стадионов и на информацию о рейтингах сетевого и кабельного вешания, передаваемую на большой экран. Прислоненный к старомодной, защитного цвета кушетке стоял окончательный вариант хоккейной афиши в натуральную величину, готовый к установке на улицах города и на бортах почти двух с половиной тысяч автобусов, разъезжающих по всему Лос-Анджелесу.
Большие цветные фотографии в темных деревянных рамках закрывали стены, отдавая дань уважения прославленной карьере Ники и его уникальному стилю жизни. Здесь были фотографии Макинроя, играющего в теннис, Ники, окруженного олимпийскими золотыми медалистами из команды Соединенных Штатов, Ники со своей хоккейной командой звезд Лос-Анджелеса «Гарлем Глуберотерс», Ники, запечатленный вместе с Питом Роузом из «Цинциннати Редс». Еще пара более потрепанных фотографий изображала Ники в молодости – на одной он совещался со своими товарищами по «Грин Бей Пейкерс», а на другой – стоял обнявшись с мужчиной, годившимся ему в отцы, известным тренером Винсом Ломбарди. Даже кумиры имеют своих кумиров, и Винс Ломбарди был кумиром Ники Лумиса.
Вставленный в рамку разворот из специального выпуска «Лос-Анджелес Мэгэзин», посвященного знаменитостям и их личным тренерам, с великолепной фотографией Ники в спортивных трусах просевшего под штангой, демонстрировал его навязчивую идею оставаться в форме.
Ники откинулся на стуле, поворачиваясь в сторону своей дочери, которая с любопытством рассматривала фотографию Пейдж. Он нашел ее в стопке пробных отпечатков фотографий, которые были сделаны на той самой вечеринке в его доме.
Обе женщины были примерно одного возраста, обе красивые, яркие и умные, и при этом совершенно не походили друг на друга. Как ему казалось, у Пейдж были «уличные» мозги, она была такой же упрямой и необычной, как и он сам, любила риск, соперничество и предпочитала жизнь на грани, тогда как Марни была изнеженным, мягким и чрезвычайно светским продуктом его денег, речь и манера держаться выдавали ее принадлежность к привилегированной, денежной, интеллектуальной элите.
Отец и дочь взаимно восхищались друг другом. Марии мирилась с часто приводящими в смущение выходками своего отца, бесконечным потоком женщин, которые были в два раза моложе его, с тем, что он бросил ее мать; а Ники мирился с пуританским снобизмом своей дочери. Такие непохожие, они, тем не менее, были лучшими друзьями. Он рассказал ей все о Пейдж, и, несмотря на свою недоверчивость, его холеная, с золотисто-каштановыми волосами дочь была охвачена таким же томительным ожиданием, как и он.
– Может быть, ты просто ей не понравился, папа, – поддразнивала его Марни, играя поясом кожаного брючного костюма, который они недавно вместе купили в Италии.
Он был такого же цвета, как почти флуоресцирующие глаза Пейдж.
– Возможно, ты оказался не таким жеребцом, каким себя зарекомендовал, – безжалостно терзала она его с веселым подмигиванием.
Ники хлопнул свою дочь по попке и засмеялся.
– Нет. Как раз в этом вся проблема. В том, что я был таким жеребцом…
– Да, ты продолжаешь говорить так, но ты же понимаешь, что стареешь… Тебе скоро шестьдесят… Или, может быть, ей не понравилось, как ты целуешься…
– Ей понравилось, как я целуюсь, ты, маленькая острячка, – отмахнулся он, приглаживая волосы на лысеющей голове.
– Я думаю, она продолжила с кем-нибудь побольше и получше…
– Ах ты маленькая сучка. Как я мог вырастить такую сучку?
– На самом деле я просто ревную, папа. Обычно они совершенно не занимали твои мысли. А теперь у тебя на столе ее фотография. И при этом – ни одной моей фотографии…
– Принеси мне какую-нибудь. Я положу ее на свой стол.
Марни оглядела беспорядок на столе.
– Да, где?
Ники улыбнулся и отодвинул некоторые вещи в сторону, освобождая на столе место и накрывая его ладонью.
– Может быть, это была просто шутка, – предположила Марни, снова возвращаясь к разговору о Пейдж Уильямс, – сыгранная одной из твоих девчонок, о которой ты никогда не вспоминал. Как та, мать которой продолжала звонить и умолять, чтобы ты еще раз встретился с ее драгоценной Мери Джейн…
– Ее звали Мери Джейн? Я думал, это была Сью.
– Мери Джейн, Сью Эллен… – Марни бросила фотографию Пейдж обратно на стол Ники.
Он подобрал ее, улыбаясь, так как любил на нее смотреть.
– Шутка, да? Если это была шутка, тогда в чем ее изюминка?
Марни минуту размышляла, отведя глаза в сторону. Вдруг в ее взгляде появилось любопытство.
Ники, проследив за ее взглядом, повернулся в сторону двери в тот момент, когда его секретарша вносила смокинг, который Пейдж увела у него, аккуратно упакованный в пластиковый пакет химчистки. К нему прилагался сверток, содержавший все остальное, что было на нем в ту ночь.
– Эта девочка неплохо развлекается. Возможно, она прослушивала твой кабинет… – ехидно отметила Марни пытаясь поймать его взгляд.
– А в приемной располагается передающая станция, – добавил Ники, разглядывая ярко-синюю надпись поверх чистого пластикового футляра, к которому была прикреплена квитанция.
Он оторвал ее и расстроенно, но без удивления, обнаружил, что в нее были вписаны его собственные имя и адрес.
– Ну вот, теперь мы знаем, что она не просто украла твой смокинг, папа, – сказала Марни, забирая у него из рук вычищенный смокинг и унося его, чтобы аккуратно повесить в стенной шкаф.
Заинтригованный и развлекаясь игрой, Ники смял квитанцию и бросил ее в мусорную корзину, задумчиво развалившись на стуле и машинально рисуя на кроссворде, лежавшем перед ним.
– Подожди минутку. Дай-ка я попробую, – сказала Марни, доставая и расправляя смятую квитанцию, а затем, придвинув к себе телефон, набрала номер.
– Ничего не выйдет, – сказал ей Ники, скорее довольный, чем разочарованный, но она только улыбнулась ему в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130