Исполненные гнева, его слова больно поразили ее. Сколько она себя помнила, дядя никогда не повышал на нее голоса. Потупившись, она рассеянно уставилась на каменные плиты пола. В комнате царил полумрак. На голых каменных стенах висели небольшие масляные светильники, горевшие неровным, мерцающим светом. Возвращение домой оборачивалось для Эми настоящим кошмаром.
Эми постаралась отогнать прочь дурные мысли, решив про себя, что говорила непозволительно откровенно. Она сконфуженно посмотрела на него. За тщедушной внешностью этого старика угадывалась несгибаемая воля.
– Мне очень жаль, – промолвила она. – Дядя Джиф, я так мечтала о возвращении домой. Я не хотела, чтобы мы начинали ссоры.
Взгляд его потеплел.
– Дитя мое, ты не представляешь, что я пережил за эти годы.
Ей было нечего на это сказать. Ведь дядя Джиф сам отправил ее в Америку – теперь же в словах его звучала обида, как будто это она бросила его.
Проходя мимо, он отечески похлопал ее по плечу. Эми машинально сунула руки в карманы пиджака и последовала за ним в глубину зала к огромному, облицованному мрамором камину, в котором сухо потрескивали поленья. Дядя Джиф стоял у камина, вытянув руки к теплу, вперившись пристальным взглядом в плясавший красными языками огонь.
Эми, как когда-то в детстве, заворожено смотрела на портрет Барбары Уэлдон. Джиф Уэлдон, казалось, вовсе забыл о старом, покрытом слоем пыли холсте – единственном, что еще напоминало о его жене. Эми только теперь обратила внимание на то, как убого он одет. Не то чтобы одежда на нем была грязная, однако на рукаве пальто на локте зияла заплатка, а воротничок рубашки обтрепался от старости. Переведя взгляд на ботинки, Эми увидела, что каблуки у них стерты, а на носках царапины. Раньше дядя Джиф никогда не надел бы такие – он без сожаления сжег бы их на заднем дворе.
Эми не могла отделаться от преследовавших ее дурных предчувствий.
– Какие странные, – промолвила она, поднимая взгляд на масляные светильники.
– Электричество только в комнатах, дорогая. – Дядя Джиф повернулся к ней. Казалось, он уже забыл об их размолвке. – Генератор установили еще в сороковых годах. Его мощности недостаточно, чтобы провести электричество во всем доме. Впрочем, мне хватает.
В голосе его слышались нотки горечи. Эми насторожилась – она помнила его патриотом, который гордился своей страной. Сама же она уже давно привыкла к тому, что электричество – это что-то такое же естественное, как, например, воздух, которым она дышит.
– Думаю, я привыкну, – вполголоса сказала она. – Просто в Соединенных Штатах многие вещи воспринимаешь как само собой разумеющееся.
– Так уж устроены люди, – проворчал дядя Джиф. – Чем больше они имеют, тем больше хотят. Похоже, они уже не мыслят себе существования без телевизионных, приемников и безумной музыки, которая грохочет сутки напролет.
– Дядя Джиф, все это необходимые вещи. Не забывай, мы живем в девяностые годы.
– Ты считаешь, что телевидение необходимая вещь? – спросил он, не пытаясь скрыть своего недоумения.
– Мне казалось, тебе это должно нравиться, ведь ты ведешь такой уединенный образ жизни.
– В моем доме нет места подобным вещам, – отрезал Джиф Уэлдон.
– Ты хочешь сказать, что у тебя нет телевизора? – удивилась Эми.
Он раздраженно махнул рукой.
– У Лиззи Эберкромби стоит переносной черно-белый. Не сомневаюсь, она позволит тебе посмотреть, если ты так этого хочешь.
– Клёво! – воскликнула Эми, но, увидев перекошенное лицо дяди Джифа, прикусила язык.
Только тут она вспомнила, о чем предупреждал ее Джон Грэм. Впредь, решила она, ей следует выбирать выражения и по возможности избегать сленга. При мысли о Джоне Грэме она покосилась в сторону двери: интересно, куда делся ее багаж?
Джиф Уэлдон, казалось, читает ее мысли.
– Грэм должен был внести твою поклажу с заднего входа, – сказал он.
– С заднего входа? – изумилась Эми. – Но ведь это же на противоположной стороне дома. Неужели ему пришлось тащить такой тяжелый багаж… – На этом слове она вновь осеклась. Багаж! Черт ее дернул употребить это слово. Почему было не сказать поклажа, как подобает благовоспитанной англичанке?
Джиф Уэлдон в очередной раз нетерпеливо махнул рукой и сказал:
– Эми, слугам не положено пользоваться парадным входом. Слуги ходят с заднего крыльца. И ради бога, дитя мое, говори по-английски. Едва ли слово „багаж“ звучит благозвучно, особенно в устах дамы.
Эми почувствовала, как бешено колотится ее сердце, и машинально заметила про себя, что именно в подобных случаях говорят, что оно готово выскочить из груди. Но в этот момент из длинного коридора донесся звук шагов, и оттуда показалась фигура женщины – она целеустремленно направлялась к ним. Эми была благодарна ей уже за то, что она вывела ее из замешательства. В следующее мгновение лицо ее озарилось радостью узнавания.
– Лиззи! – воскликнула она и, всплеснув руками, прижала ладони ко рту.
Эми не верила своим глазам: перед ней, в каком-нибудь полуметре, стояла прежняя Лиззи Эберкромби. Она нисколько не изменилась. Шести футов роста, она была все той же решительной, уверенной в себе женщиной, какой Эми ее помнила. Пепельно-серые завитые волосы подчеркивают красивый овал лица. Сухие, жилистые руки кажутся особенно длинными из-за коротковатых рукавов красного вязаного джемпера. Джемпер вообще явно маловат и слишком тесно обхватывает ее стройную фигуру. И вот эти руки смыкаются на плечах Эми, и она со страстью прижимается к плоской груди Лиззи, едва не задыхаясь в ее объятиях.
Эми всхлипывает, потом разражается рыданиями и цепляется за красный джемпер, как цепляются за спасительный надувной плотик на стремительном перекате.
– О, Лиззи… – невнятно бормочет девушка. Шерстяные ворсинки щекочут лицо, мокрое от слез. И по щекам растроганной старой экономки тоже катятся слезы.
Эми потеряла представление о времени и не могла бы сказать, сколько они простояли вот так, прижавшись друг к другу. Лиззи о чем-то спрашивала ее, она что-то отвечала. В одном Эми была теперь твердо уверена – хоть что-то оставалось неизменным, а именно привязанность к ней Лиззи.
Наконец Лиззи выпустила ее из объятий и промолвила:
– Старик ушел. Должно быть, отправился к себе в кабинет.
Эми, смахнув ладонью слезы, оглянулась.
– О, черт! Он, наверное, решил, что мне на него наплевать.
– Поделом ему! Я слышала, как он тебя отчитывал. Человек не провел в доме и пяти минут, а он уже учит его, как правильно говорить по-английски. Постыдился бы. Посмотрела бы я на него, если бы он отправил тебя не в Штаты, а во Францию, и ты вернулась бы оттуда с птичьим парижским акцентом.
Эми прыснула.
– Лиззи, у него же нет родственников во Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Эми постаралась отогнать прочь дурные мысли, решив про себя, что говорила непозволительно откровенно. Она сконфуженно посмотрела на него. За тщедушной внешностью этого старика угадывалась несгибаемая воля.
– Мне очень жаль, – промолвила она. – Дядя Джиф, я так мечтала о возвращении домой. Я не хотела, чтобы мы начинали ссоры.
Взгляд его потеплел.
– Дитя мое, ты не представляешь, что я пережил за эти годы.
Ей было нечего на это сказать. Ведь дядя Джиф сам отправил ее в Америку – теперь же в словах его звучала обида, как будто это она бросила его.
Проходя мимо, он отечески похлопал ее по плечу. Эми машинально сунула руки в карманы пиджака и последовала за ним в глубину зала к огромному, облицованному мрамором камину, в котором сухо потрескивали поленья. Дядя Джиф стоял у камина, вытянув руки к теплу, вперившись пристальным взглядом в плясавший красными языками огонь.
Эми, как когда-то в детстве, заворожено смотрела на портрет Барбары Уэлдон. Джиф Уэлдон, казалось, вовсе забыл о старом, покрытом слоем пыли холсте – единственном, что еще напоминало о его жене. Эми только теперь обратила внимание на то, как убого он одет. Не то чтобы одежда на нем была грязная, однако на рукаве пальто на локте зияла заплатка, а воротничок рубашки обтрепался от старости. Переведя взгляд на ботинки, Эми увидела, что каблуки у них стерты, а на носках царапины. Раньше дядя Джиф никогда не надел бы такие – он без сожаления сжег бы их на заднем дворе.
Эми не могла отделаться от преследовавших ее дурных предчувствий.
– Какие странные, – промолвила она, поднимая взгляд на масляные светильники.
– Электричество только в комнатах, дорогая. – Дядя Джиф повернулся к ней. Казалось, он уже забыл об их размолвке. – Генератор установили еще в сороковых годах. Его мощности недостаточно, чтобы провести электричество во всем доме. Впрочем, мне хватает.
В голосе его слышались нотки горечи. Эми насторожилась – она помнила его патриотом, который гордился своей страной. Сама же она уже давно привыкла к тому, что электричество – это что-то такое же естественное, как, например, воздух, которым она дышит.
– Думаю, я привыкну, – вполголоса сказала она. – Просто в Соединенных Штатах многие вещи воспринимаешь как само собой разумеющееся.
– Так уж устроены люди, – проворчал дядя Джиф. – Чем больше они имеют, тем больше хотят. Похоже, они уже не мыслят себе существования без телевизионных, приемников и безумной музыки, которая грохочет сутки напролет.
– Дядя Джиф, все это необходимые вещи. Не забывай, мы живем в девяностые годы.
– Ты считаешь, что телевидение необходимая вещь? – спросил он, не пытаясь скрыть своего недоумения.
– Мне казалось, тебе это должно нравиться, ведь ты ведешь такой уединенный образ жизни.
– В моем доме нет места подобным вещам, – отрезал Джиф Уэлдон.
– Ты хочешь сказать, что у тебя нет телевизора? – удивилась Эми.
Он раздраженно махнул рукой.
– У Лиззи Эберкромби стоит переносной черно-белый. Не сомневаюсь, она позволит тебе посмотреть, если ты так этого хочешь.
– Клёво! – воскликнула Эми, но, увидев перекошенное лицо дяди Джифа, прикусила язык.
Только тут она вспомнила, о чем предупреждал ее Джон Грэм. Впредь, решила она, ей следует выбирать выражения и по возможности избегать сленга. При мысли о Джоне Грэме она покосилась в сторону двери: интересно, куда делся ее багаж?
Джиф Уэлдон, казалось, читает ее мысли.
– Грэм должен был внести твою поклажу с заднего входа, – сказал он.
– С заднего входа? – изумилась Эми. – Но ведь это же на противоположной стороне дома. Неужели ему пришлось тащить такой тяжелый багаж… – На этом слове она вновь осеклась. Багаж! Черт ее дернул употребить это слово. Почему было не сказать поклажа, как подобает благовоспитанной англичанке?
Джиф Уэлдон в очередной раз нетерпеливо махнул рукой и сказал:
– Эми, слугам не положено пользоваться парадным входом. Слуги ходят с заднего крыльца. И ради бога, дитя мое, говори по-английски. Едва ли слово „багаж“ звучит благозвучно, особенно в устах дамы.
Эми почувствовала, как бешено колотится ее сердце, и машинально заметила про себя, что именно в подобных случаях говорят, что оно готово выскочить из груди. Но в этот момент из длинного коридора донесся звук шагов, и оттуда показалась фигура женщины – она целеустремленно направлялась к ним. Эми была благодарна ей уже за то, что она вывела ее из замешательства. В следующее мгновение лицо ее озарилось радостью узнавания.
– Лиззи! – воскликнула она и, всплеснув руками, прижала ладони ко рту.
Эми не верила своим глазам: перед ней, в каком-нибудь полуметре, стояла прежняя Лиззи Эберкромби. Она нисколько не изменилась. Шести футов роста, она была все той же решительной, уверенной в себе женщиной, какой Эми ее помнила. Пепельно-серые завитые волосы подчеркивают красивый овал лица. Сухие, жилистые руки кажутся особенно длинными из-за коротковатых рукавов красного вязаного джемпера. Джемпер вообще явно маловат и слишком тесно обхватывает ее стройную фигуру. И вот эти руки смыкаются на плечах Эми, и она со страстью прижимается к плоской груди Лиззи, едва не задыхаясь в ее объятиях.
Эми всхлипывает, потом разражается рыданиями и цепляется за красный джемпер, как цепляются за спасительный надувной плотик на стремительном перекате.
– О, Лиззи… – невнятно бормочет девушка. Шерстяные ворсинки щекочут лицо, мокрое от слез. И по щекам растроганной старой экономки тоже катятся слезы.
Эми потеряла представление о времени и не могла бы сказать, сколько они простояли вот так, прижавшись друг к другу. Лиззи о чем-то спрашивала ее, она что-то отвечала. В одном Эми была теперь твердо уверена – хоть что-то оставалось неизменным, а именно привязанность к ней Лиззи.
Наконец Лиззи выпустила ее из объятий и промолвила:
– Старик ушел. Должно быть, отправился к себе в кабинет.
Эми, смахнув ладонью слезы, оглянулась.
– О, черт! Он, наверное, решил, что мне на него наплевать.
– Поделом ему! Я слышала, как он тебя отчитывал. Человек не провел в доме и пяти минут, а он уже учит его, как правильно говорить по-английски. Постыдился бы. Посмотрела бы я на него, если бы он отправил тебя не в Штаты, а во Францию, и ты вернулась бы оттуда с птичьим парижским акцентом.
Эми прыснула.
– Лиззи, у него же нет родственников во Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88