Паула больше не распоряжалась собою. Лоно ее наполнилось влагой, острый мускусный запах женского нетерпения пропитал воздух.
Она боялась опередить его и из-за этого проиграть все, что было поставлено на карту, получить наслаждение самой и не доставить его Роберту. Подстегивая его, она принялась двигаться навстречу ему в ритме, совпадающим с его ритмом.
«Я люблю тебя, люблю, люблю…» – твердила Паула не языкам, не губами, а движением тела, биением сердца, и добилась своего. Он упал на нее и, вздрогнув, оросил жаждущее его влаги лоно. В этот заключительный акт он вложил все, что копилось не только в его плоти, но и в сердце, в мозгу, и рвалось с языка, однако не воплощалось в слова, а передавалось телепатической связью, всегда существующей между влюбленными. Постепенно затихая, отбушевавший шторм оставил их словно выброшенными на песчаный берег, куда лишь изредка накатывались ленивые волны. Роберт склонился к ее вспотевшему личику, нашел губами мягкие, на удивление прохладные губы и запечатлел на них нежный поцелуй.
Паула ответила ему тем же. Они были счастливы, пребывая в уверенности, что то, что свершилось, совсем не конец, а только начало.
Глава 13
Роберт любовался Паулой, а она словно бы забыла о его присутствии. В демонстрационных залах Питера Парселла, безостановочно пульсирующем сердце нью-йоркского дизайна, бурлила специфическая, сугубо профессиональная жизнь, и Паула с охотой окунулась в самую ее гущу, пылко отстаивая свою точку зрения, убежденная в своей правоте.
– Мебель выбрана мистером Парселлом правильно, Уинти! Даже более чем правильно, абсолютно точно…
Кругленький человечек в дальнем конце стола фамильярно подмигнул Уинтропу и беззвучно поаплодировал столь непочтительному выпаду против признанного авторитета. Питер Парселл, колосс в сфере дизайна, пионер, отважно прокладывающий новые пути, основатель нью-йоркской школы декоративного искусства, был главным соперником Тауэра в Лос-Анджелесе. Парселл и Тауэр относились друг к другу с уважением, но взаимной симпатией проникнуться, разумеется, не могли, хотя соблюдали дистанцию и тщательно избегали чего-либо, что подтолкнуло бы их к открытому столкновению. Однако в определенных вопросах каждый из них придерживался настолько полярных взглядов, что долго сдерживаемый пар должен был непременно вырваться наружу.
Паула занимала позицию как раз посередине между двух просыпающихся кратеров, и Роберт наблюдал за ее поведением с неослабевающим интересом.
– Точка зрения мисс Хоуп… – заговорил Парселл, – Паулы, если мне позволят такую вольность, весьма любопытна. Вам действительно понравилось, Паула?
– Именно так, – подтвердила она.
Тауэр нахмурился. Паула совершила непростительный грех. Она встала на сторону его противника, причем публично.
– Мистер Парселл не единственный дизайнер в Нью-Йорке, кто создает «превосходную», как ты выразилась, мебель. Есть еще Джей Спектр, Марио Буати и Хуан Монтойя. Может быть, ты и им уделишь частицу своей любвеобильной души? – Он скосил глаза на Роберта, скромно сидящего в углу. – В твоем возрасте влюбляются в каждого встречного без раздумий.
– Пауле можно позавидовать, – по-рыцарски вступился за женщину Парселл. – В нашем возрасте мы уже вряд ли способны влюбиться в кого-нибудь.
– За исключением самих себя, – сказал Уинтроп.
Неловкое молчание накрыло всех, как грозовая туча.
Роберт перехватил взгляд Паулы и постарался предостеречь ее. Наконец-то – так ему показалось – она поняла, что осы зашевелились в своем гнезде и что именно она, пусть неосознанно, растревожила их.
– Конечно, я здесь всего лишь случайный наблюдатель, но мне страшно интересно, – дипломатично вмешался Роберт. – Что бы я еще хотел, так это взглянуть на фактически существующие апартаменты. Ну и, разумеется, услышать от вас оценку моим предложениям. Затем я собираюсь забрать от вас Паулу на ленч.
Уинтроп Тауэр иронически вскинул бровь.
– В Америке, как и в Индии, дизайнеры соблюдают принцип – во всем уступать кинозвездам. Полагаю, нам так и надо поступить и принять твой план, – сухо произнес Тауэр, вставая, и добавил после короткой паузы: – Думаю, мы все здесь посмотрели… – Он явно хотел сказать: «Мы достаточно здесь всего насмотрелись». – Огромное спасибо, Питер. Не пообедать ли нам как-нибудь?
– Или хотя бы вместе распить бутылочку, – откликнулся Питер с ухмылкой.
«Лучше вылей ее себе на парик, дешевый пижон», – подумал Тауэр.
– Я счастлива, что познакомилась с вами, – сказала Паула. – Ваша мебель – это нечто особенное!
– О да! – съехидничал Тауэр. – Когда он выставит меня из моей фирмы, то начнет закупать ее оптом.
Уже в лимузине Паула попыталась разрядить ситуацию.
– Прости, Уинти, если я чем-то тебя расстроила.
Он мгновенно капитулировал.
– Что ты, дорогая, совсем нет. Ты же меня знаешь. Я только не мог вынести, когда ты твердила одно и то же, как попугай, восхваляя его мебель. Самодовольный старый потаскун выглядел так, словно кончил впервые за много лет.
Паула рассмеялась, но сдаваться не собиралась.
– Но она и вправду великолепна.
– Относительно. Я видал и похуже, – уступил Уинтроп.
Смеясь, Паула просунула руку под его локоть, показывая, что все плохое позади.
– Поверишь или нет, но когда-то я был так же юн, как и ты сейчас, – отреагировал он с печальной самоиронией.
– Будь со мной всегда рядом и помолодеешь, – посоветовала Паула.
– А можно и мне слоняться где-нибудь поблизости? – спросил Роберт полушутя-полусерьезно.
Он знал, что она права. Ей удавалось повернуть время вспять. Воздух вокруг нее был насыщен озоном, и в нем проскакивали электрические разряды. В ее присутствии краски становились ярче, запахи – ощутимее, звуки – громче. Если это не эликсир молодости, тогда что это?
Паула уютно прижалась к нему, и он ощутил упругость ее груди, сладость ее дыхания, покалывание искорок, вылетающих из ее смеющихся глаз.
– Тебе разрешено болтаться возле меня так близко, как тебе захочется, и столько, насколько хватит терпения.
– Не слишком увлекайтесь, детишки, в присутствии взрослых, – предупредил Тауэр, но они его не слышали.
Они удалились в свой собственный мир, куда другим доступа не было. Они уже познали друг друга – не то, что каждый хранил в сознании и в душе, открылось им, а гораздо более важное – секреты тела. И только это имело значение. Ночь любви они провели в горниле страсти, и память о пережитом экстазе все еще жила в них. Любое прикосновение тотчас разжигало слегка подернутые пеплом, но по-прежнему раскаленные угли. Мысли о том, что было сейчас скрыто под одеждой, возбуждало их обоих до предела, за которым могло начаться безумие. Словно вулканическая лава клокотала под тонкой пленкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Она боялась опередить его и из-за этого проиграть все, что было поставлено на карту, получить наслаждение самой и не доставить его Роберту. Подстегивая его, она принялась двигаться навстречу ему в ритме, совпадающим с его ритмом.
«Я люблю тебя, люблю, люблю…» – твердила Паула не языкам, не губами, а движением тела, биением сердца, и добилась своего. Он упал на нее и, вздрогнув, оросил жаждущее его влаги лоно. В этот заключительный акт он вложил все, что копилось не только в его плоти, но и в сердце, в мозгу, и рвалось с языка, однако не воплощалось в слова, а передавалось телепатической связью, всегда существующей между влюбленными. Постепенно затихая, отбушевавший шторм оставил их словно выброшенными на песчаный берег, куда лишь изредка накатывались ленивые волны. Роберт склонился к ее вспотевшему личику, нашел губами мягкие, на удивление прохладные губы и запечатлел на них нежный поцелуй.
Паула ответила ему тем же. Они были счастливы, пребывая в уверенности, что то, что свершилось, совсем не конец, а только начало.
Глава 13
Роберт любовался Паулой, а она словно бы забыла о его присутствии. В демонстрационных залах Питера Парселла, безостановочно пульсирующем сердце нью-йоркского дизайна, бурлила специфическая, сугубо профессиональная жизнь, и Паула с охотой окунулась в самую ее гущу, пылко отстаивая свою точку зрения, убежденная в своей правоте.
– Мебель выбрана мистером Парселлом правильно, Уинти! Даже более чем правильно, абсолютно точно…
Кругленький человечек в дальнем конце стола фамильярно подмигнул Уинтропу и беззвучно поаплодировал столь непочтительному выпаду против признанного авторитета. Питер Парселл, колосс в сфере дизайна, пионер, отважно прокладывающий новые пути, основатель нью-йоркской школы декоративного искусства, был главным соперником Тауэра в Лос-Анджелесе. Парселл и Тауэр относились друг к другу с уважением, но взаимной симпатией проникнуться, разумеется, не могли, хотя соблюдали дистанцию и тщательно избегали чего-либо, что подтолкнуло бы их к открытому столкновению. Однако в определенных вопросах каждый из них придерживался настолько полярных взглядов, что долго сдерживаемый пар должен был непременно вырваться наружу.
Паула занимала позицию как раз посередине между двух просыпающихся кратеров, и Роберт наблюдал за ее поведением с неослабевающим интересом.
– Точка зрения мисс Хоуп… – заговорил Парселл, – Паулы, если мне позволят такую вольность, весьма любопытна. Вам действительно понравилось, Паула?
– Именно так, – подтвердила она.
Тауэр нахмурился. Паула совершила непростительный грех. Она встала на сторону его противника, причем публично.
– Мистер Парселл не единственный дизайнер в Нью-Йорке, кто создает «превосходную», как ты выразилась, мебель. Есть еще Джей Спектр, Марио Буати и Хуан Монтойя. Может быть, ты и им уделишь частицу своей любвеобильной души? – Он скосил глаза на Роберта, скромно сидящего в углу. – В твоем возрасте влюбляются в каждого встречного без раздумий.
– Пауле можно позавидовать, – по-рыцарски вступился за женщину Парселл. – В нашем возрасте мы уже вряд ли способны влюбиться в кого-нибудь.
– За исключением самих себя, – сказал Уинтроп.
Неловкое молчание накрыло всех, как грозовая туча.
Роберт перехватил взгляд Паулы и постарался предостеречь ее. Наконец-то – так ему показалось – она поняла, что осы зашевелились в своем гнезде и что именно она, пусть неосознанно, растревожила их.
– Конечно, я здесь всего лишь случайный наблюдатель, но мне страшно интересно, – дипломатично вмешался Роберт. – Что бы я еще хотел, так это взглянуть на фактически существующие апартаменты. Ну и, разумеется, услышать от вас оценку моим предложениям. Затем я собираюсь забрать от вас Паулу на ленч.
Уинтроп Тауэр иронически вскинул бровь.
– В Америке, как и в Индии, дизайнеры соблюдают принцип – во всем уступать кинозвездам. Полагаю, нам так и надо поступить и принять твой план, – сухо произнес Тауэр, вставая, и добавил после короткой паузы: – Думаю, мы все здесь посмотрели… – Он явно хотел сказать: «Мы достаточно здесь всего насмотрелись». – Огромное спасибо, Питер. Не пообедать ли нам как-нибудь?
– Или хотя бы вместе распить бутылочку, – откликнулся Питер с ухмылкой.
«Лучше вылей ее себе на парик, дешевый пижон», – подумал Тауэр.
– Я счастлива, что познакомилась с вами, – сказала Паула. – Ваша мебель – это нечто особенное!
– О да! – съехидничал Тауэр. – Когда он выставит меня из моей фирмы, то начнет закупать ее оптом.
Уже в лимузине Паула попыталась разрядить ситуацию.
– Прости, Уинти, если я чем-то тебя расстроила.
Он мгновенно капитулировал.
– Что ты, дорогая, совсем нет. Ты же меня знаешь. Я только не мог вынести, когда ты твердила одно и то же, как попугай, восхваляя его мебель. Самодовольный старый потаскун выглядел так, словно кончил впервые за много лет.
Паула рассмеялась, но сдаваться не собиралась.
– Но она и вправду великолепна.
– Относительно. Я видал и похуже, – уступил Уинтроп.
Смеясь, Паула просунула руку под его локоть, показывая, что все плохое позади.
– Поверишь или нет, но когда-то я был так же юн, как и ты сейчас, – отреагировал он с печальной самоиронией.
– Будь со мной всегда рядом и помолодеешь, – посоветовала Паула.
– А можно и мне слоняться где-нибудь поблизости? – спросил Роберт полушутя-полусерьезно.
Он знал, что она права. Ей удавалось повернуть время вспять. Воздух вокруг нее был насыщен озоном, и в нем проскакивали электрические разряды. В ее присутствии краски становились ярче, запахи – ощутимее, звуки – громче. Если это не эликсир молодости, тогда что это?
Паула уютно прижалась к нему, и он ощутил упругость ее груди, сладость ее дыхания, покалывание искорок, вылетающих из ее смеющихся глаз.
– Тебе разрешено болтаться возле меня так близко, как тебе захочется, и столько, насколько хватит терпения.
– Не слишком увлекайтесь, детишки, в присутствии взрослых, – предупредил Тауэр, но они его не слышали.
Они удалились в свой собственный мир, куда другим доступа не было. Они уже познали друг друга – не то, что каждый хранил в сознании и в душе, открылось им, а гораздо более важное – секреты тела. И только это имело значение. Ночь любви они провели в горниле страсти, и память о пережитом экстазе все еще жила в них. Любое прикосновение тотчас разжигало слегка подернутые пеплом, но по-прежнему раскаленные угли. Мысли о том, что было сейчас скрыто под одеждой, возбуждало их обоих до предела, за которым могло начаться безумие. Словно вулканическая лава клокотала под тонкой пленкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97