Женщина с такими роскошными формами слишком тороплива и хочет скорее получить прибыль. Ей хочется покупать, пробовать на вкус, удовлетворять свои прихоти. Ей нужен мужчина, который умерит ее порывы.
– Вы и есть цветы на лужайках, птицы в ветвях деревьев, колосья на полях, – взывала Каролин и после паузы присовокупила: – И черви в земле!
Это было уже чересчур, однако аудитория не протестовала. Контакт с ней был уже установлен, и никто не испытал стыда от того, что ему уготовили участь червя.
– Все мы существуем в единой протоплазме, – твердо заявила Киркегард.
Плутарх даже рот раскрыл от изумления. За такое блестящее изречение следует платить не долларами, а пригоршней бриллиантов. Еще немного – и она превратит всю эту толпу в единую протоплазму, откуда сможет качать до бесконечности живительные соки. А чем это кончится? «Отдай мне свои деньги, стань моим рабом, следуй за мной», – а дальше уже пострашнее: «Откажись от семьи своей, прогони друзей, а кто воспротивится братству нашему, пусть умрет в муках!» Вздор, конечно, но, возможно, с кровавыми последствиями.
Но Плутарх, все это понимая разумом, ликовал в душе. Ему нравилось фантазировать по поводу этой сексапильной великанши. Он представил, как ее громадная туша навалится на него, плоть ее будет содрогаться под ним в порывах страсти, а потом, оба удовлетворенные, они спокойно подсчитают, сколько миллионов можно выжать из ее харизмы, прежде чем ей придется сбежать от своих почитателей.
Проигравших всегда в сотни раз больше, чем выигравших, и пусть проигравшие плачут. Таково великое правило, и оно непоколебимо. Плутарх, сам того не замечая, расплылся в довольной улыбке. Ведь его мысли так совпали с мыслями медиума на сцене. Они одурачат множество кретинов и вместе, в постели, отпразднуют победу.
Ягнята уже готовятся к закланию и даже не ведают об этом. Сам-то он не жертвенный ягненок. Он случайно зашел в вестибюль «Сансет-отеля», случайно заглянул в зал и, не найдя там себе места, решил постоять в дверях и послушать. А женщина, возвещающая со сцены какую-то белиберду, ему понравилась, да и вдобавок подсказала, как извлечь выгоду, если ее спонсировать. Он совсем от нее не зависим. В любой момент он может повернуться и уйти, как только что сделал это надутый индюк Роберт Хартфорд, на много пунктов переоценивающий свою популярность.
Дэвид Плутарх, ощутив сухость во рту, судорожно стал вдыхать воздух. В вестибюле исправно работали кондиционеры, но ему стало нестерпимо жарко. Тоненькие ручейки пота вдруг заструились по его лицу, попали в глаза. Господи, что с ним происходит? Он вытирал пот, и платок мгновенно напитывался соленой влагой. А его мужское естество бесстыдно распирало брюки. Он желал ее, эту великаншу, эту шарлатанку и… колдунью.
А в зале, не заметив, что ее отец ушел, Кристина поочередно то ощущала себя цветком на лугу, то червем, зарывшимся в почву.
Ей было хорошо – легко и бездумно.
Кристина ждала дальнейших указаний со сцены.
– Вы… все… ничто! Ничто!
Это слово вылетело из разверстого рта Киркегард подобно ракете, разорвавшейся над головами толпы. Обвинение в собственном ничтожестве слушатели восприняли покорно. Оно было справедливо.
И Кристина, полностью расслабленная, ударилась затылком о спинку кресла. Ей стало приятно ощущать себя не существом с руками и ногами и каким-то, пусть и хилым, разумом, а куском бесформенного желе наподобие разрубленной медузы.
– Кто ты?
– Ничто! – прошелестело по залу.
– Громче! Я не слышу! – требовала Киркегард.
– Ничто… ничто…
– Повторите!
– Ничто… ничто…
– Я ничто… – У Кристины вырвался из уст не шепот, а вскрик.
И проповедница взглянула на нее строго, отправив в путешествие куда-то в пустоту. Исчезли покрытые панелями из темного дуба стены, зеркала в стиле чиппендейл, хрустальные люстры – образовалась дыра во времени и пространстве, но не «черная», как пишут астрономы, а ослепительно белая, будто больничная палата.
И вдруг Каролин поманила ее к себе – не только ее, а всех других. Кристина вскочила с кресла, и все остальные тоже. Они все устремились к ней, торопясь, наваливаясь на спины впередибегущих. В проходах образовалась давка, но никто не взобрался на эстраду. Каролин отделила себя от толпы властным движением руки.
Никогда еще в жизни ранее Кристина не чувствовала свою значимость, свою ценность. Кто она была? Богатая девчонка, дочь богатого человека, страдающая от одиночества и собственной никчемности. А теперь она частица – неважно чего, но частица, молекула, клеточка какой-то вселенной. Она плакала от восторга, и слезы смывали с ее лица тщательно наложенную косметику.
А какое неизгладимое удовольствие доставляло это зрелище Каролин! Возвышаясь над толпой, она бессознательно облизывала пухлые губы, словно хищный зверь в предвкушении обильной трапезы. Но у нее хватило сообразительности вовремя удалиться со сцены в миг наивысшего торжества, оставив Кристину и ей подобных фанатиков лишь в самом начале пути, по которому они так жаждут пройти до конца.
Каролин шла по бесконечному коридору и улыбалась широко и удовлетворенно, подсчитывая в уме, сколько подписей поставят новые приверженцы всеобщей Вечности в листах пожертвований. О том, в какую сумму это выльется, ей не хотелось даже загадывать. Богатые дураки и дурочки спешно начнут подписывать чеки и умолять в отчаянии, чтобы организация соизволила принять их дар.
Но торопиться с приемом денег не следует. Это был наиболее хитроумный из придуманных ею трюков. Пусть они не сразу избавятся от ощущения, будто они должники перед Вечностью, пусть побольше адреналина накопится в их крови, пусть походят в должниках, поживут с этим бременем. Тем счастливее они будут себя чувствовать, когда раскошелятся.
Ее ассистентка Канга семенила за нею, подлаживаясь под шаг хозяйки. Каролин смотрела прямо перед собой, но, даже не оборачиваясь, ощущала, что Канге не терпится поговорить.
– Ну, как? – задала она на ходу краткий вопрос своей рыжеволосой ассистентке.
– О Кара! Полная победа! – Голос девицы был исполнен почтения.
– Был кто-нибудь стоящий?
– Только Роберт Хартфорд, другие мелкота.
– Роберт Хартфорд был на моем шоу? Какая, интересно, кошечка затащила его?
– Его дочь Кристина.
На секунду-другую Каролин Киркегард замедлила шаг, размышляя.
– В задницу Хартфорда! – произнесла она решительно. – А кто еще?
– Ну, Силверс, бизнесмен из Детройта. Других «тяжеловесов» я не заметила.
– Ты что, слепая? – вдруг взорвалась Киркегард. – Тебя надо бы уволить!
– Кого я проглядела? – всполошилась Канга.
– Плутарха! – Каролин выкрикнула это имя, будто пуская стрелу из арбалета в незадачливую ассистентку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Вы и есть цветы на лужайках, птицы в ветвях деревьев, колосья на полях, – взывала Каролин и после паузы присовокупила: – И черви в земле!
Это было уже чересчур, однако аудитория не протестовала. Контакт с ней был уже установлен, и никто не испытал стыда от того, что ему уготовили участь червя.
– Все мы существуем в единой протоплазме, – твердо заявила Киркегард.
Плутарх даже рот раскрыл от изумления. За такое блестящее изречение следует платить не долларами, а пригоршней бриллиантов. Еще немного – и она превратит всю эту толпу в единую протоплазму, откуда сможет качать до бесконечности живительные соки. А чем это кончится? «Отдай мне свои деньги, стань моим рабом, следуй за мной», – а дальше уже пострашнее: «Откажись от семьи своей, прогони друзей, а кто воспротивится братству нашему, пусть умрет в муках!» Вздор, конечно, но, возможно, с кровавыми последствиями.
Но Плутарх, все это понимая разумом, ликовал в душе. Ему нравилось фантазировать по поводу этой сексапильной великанши. Он представил, как ее громадная туша навалится на него, плоть ее будет содрогаться под ним в порывах страсти, а потом, оба удовлетворенные, они спокойно подсчитают, сколько миллионов можно выжать из ее харизмы, прежде чем ей придется сбежать от своих почитателей.
Проигравших всегда в сотни раз больше, чем выигравших, и пусть проигравшие плачут. Таково великое правило, и оно непоколебимо. Плутарх, сам того не замечая, расплылся в довольной улыбке. Ведь его мысли так совпали с мыслями медиума на сцене. Они одурачат множество кретинов и вместе, в постели, отпразднуют победу.
Ягнята уже готовятся к закланию и даже не ведают об этом. Сам-то он не жертвенный ягненок. Он случайно зашел в вестибюль «Сансет-отеля», случайно заглянул в зал и, не найдя там себе места, решил постоять в дверях и послушать. А женщина, возвещающая со сцены какую-то белиберду, ему понравилась, да и вдобавок подсказала, как извлечь выгоду, если ее спонсировать. Он совсем от нее не зависим. В любой момент он может повернуться и уйти, как только что сделал это надутый индюк Роберт Хартфорд, на много пунктов переоценивающий свою популярность.
Дэвид Плутарх, ощутив сухость во рту, судорожно стал вдыхать воздух. В вестибюле исправно работали кондиционеры, но ему стало нестерпимо жарко. Тоненькие ручейки пота вдруг заструились по его лицу, попали в глаза. Господи, что с ним происходит? Он вытирал пот, и платок мгновенно напитывался соленой влагой. А его мужское естество бесстыдно распирало брюки. Он желал ее, эту великаншу, эту шарлатанку и… колдунью.
А в зале, не заметив, что ее отец ушел, Кристина поочередно то ощущала себя цветком на лугу, то червем, зарывшимся в почву.
Ей было хорошо – легко и бездумно.
Кристина ждала дальнейших указаний со сцены.
– Вы… все… ничто! Ничто!
Это слово вылетело из разверстого рта Киркегард подобно ракете, разорвавшейся над головами толпы. Обвинение в собственном ничтожестве слушатели восприняли покорно. Оно было справедливо.
И Кристина, полностью расслабленная, ударилась затылком о спинку кресла. Ей стало приятно ощущать себя не существом с руками и ногами и каким-то, пусть и хилым, разумом, а куском бесформенного желе наподобие разрубленной медузы.
– Кто ты?
– Ничто! – прошелестело по залу.
– Громче! Я не слышу! – требовала Киркегард.
– Ничто… ничто…
– Повторите!
– Ничто… ничто…
– Я ничто… – У Кристины вырвался из уст не шепот, а вскрик.
И проповедница взглянула на нее строго, отправив в путешествие куда-то в пустоту. Исчезли покрытые панелями из темного дуба стены, зеркала в стиле чиппендейл, хрустальные люстры – образовалась дыра во времени и пространстве, но не «черная», как пишут астрономы, а ослепительно белая, будто больничная палата.
И вдруг Каролин поманила ее к себе – не только ее, а всех других. Кристина вскочила с кресла, и все остальные тоже. Они все устремились к ней, торопясь, наваливаясь на спины впередибегущих. В проходах образовалась давка, но никто не взобрался на эстраду. Каролин отделила себя от толпы властным движением руки.
Никогда еще в жизни ранее Кристина не чувствовала свою значимость, свою ценность. Кто она была? Богатая девчонка, дочь богатого человека, страдающая от одиночества и собственной никчемности. А теперь она частица – неважно чего, но частица, молекула, клеточка какой-то вселенной. Она плакала от восторга, и слезы смывали с ее лица тщательно наложенную косметику.
А какое неизгладимое удовольствие доставляло это зрелище Каролин! Возвышаясь над толпой, она бессознательно облизывала пухлые губы, словно хищный зверь в предвкушении обильной трапезы. Но у нее хватило сообразительности вовремя удалиться со сцены в миг наивысшего торжества, оставив Кристину и ей подобных фанатиков лишь в самом начале пути, по которому они так жаждут пройти до конца.
Каролин шла по бесконечному коридору и улыбалась широко и удовлетворенно, подсчитывая в уме, сколько подписей поставят новые приверженцы всеобщей Вечности в листах пожертвований. О том, в какую сумму это выльется, ей не хотелось даже загадывать. Богатые дураки и дурочки спешно начнут подписывать чеки и умолять в отчаянии, чтобы организация соизволила принять их дар.
Но торопиться с приемом денег не следует. Это был наиболее хитроумный из придуманных ею трюков. Пусть они не сразу избавятся от ощущения, будто они должники перед Вечностью, пусть побольше адреналина накопится в их крови, пусть походят в должниках, поживут с этим бременем. Тем счастливее они будут себя чувствовать, когда раскошелятся.
Ее ассистентка Канга семенила за нею, подлаживаясь под шаг хозяйки. Каролин смотрела прямо перед собой, но, даже не оборачиваясь, ощущала, что Канге не терпится поговорить.
– Ну, как? – задала она на ходу краткий вопрос своей рыжеволосой ассистентке.
– О Кара! Полная победа! – Голос девицы был исполнен почтения.
– Был кто-нибудь стоящий?
– Только Роберт Хартфорд, другие мелкота.
– Роберт Хартфорд был на моем шоу? Какая, интересно, кошечка затащила его?
– Его дочь Кристина.
На секунду-другую Каролин Киркегард замедлила шаг, размышляя.
– В задницу Хартфорда! – произнесла она решительно. – А кто еще?
– Ну, Силверс, бизнесмен из Детройта. Других «тяжеловесов» я не заметила.
– Ты что, слепая? – вдруг взорвалась Киркегард. – Тебя надо бы уволить!
– Кого я проглядела? – всполошилась Канга.
– Плутарха! – Каролин выкрикнула это имя, будто пуская стрелу из арбалета в незадачливую ассистентку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97