Сначала осторожно — уголками губ, потом сильнее, крепче. Его рука оказалась у меня на плече, а потом возле груди и пробралась под желтый купальник. Во мне вспыхнуло белое пламя. Если бы он знал, как рвалось мое сердце! А рука находила новые и новые дорожки — двигаясь нежно, почти удивленно, а я проваливалась в огонь. Как я могла соблюдать свое правило — не допускать парня выше двух дюймов над коленом, — когда лежала почти обнаженная в его объятиях, и все было совсем не так, как обычно? Я все-таки попыталась оттолкнуть его, но рука тут же требовательно вернулась назад, а губы не оторвались от моих губ. Я вся горела, пылала. Мне представлялось, что я участвую в каком-то странном поющем танце, в ушах звенели скрипки. Казалось, солнце было везде, а море лизало нас своими солеными ласковыми волнами. Когда рука спустилась ниже к бедрам и проникла под купальник, я думала, что умру от возбуждения.
— Френсис, надо быть осторожнее. Вдруг кто-нибудь придет.
— Никто не придет. Хелен, дорогая маленькая Хелен…
Потом мы лежали рядом совершенно обнаженными. Я почти плакала. Его неожиданная жестокость испугала меня, и я испытующе взглянула в его пылающее лицо. Знает ли он, что я доверила ему? Понял ли, что я пустила его туда, где никто прежде не бывал? Я думала, что когда он войдет в меня, мне будет больно, но этого не случилось. Наоборот, с каждым его движением мне становилось лучше и лучше, а потом я перестала видеть его лицо и безумный взгляд, потому что возбуждение опустило мои собственные веки. Я сама целовала его снова и снова, пока невероятное наслаждение не исторгло из меня дикий крик.
Потом мы лежали, пытаясь отдышаться. У него на лбу выступили капельки пота, и я смахнула их тыльной стороной ладони, а потом снова целовала его шею, плечи, руки в благодарном изумлении от того, что он мне подарил. Теперь я знаю, что немногие получают такой приятный опыт в первый же раз… Френсис… Милый Френсис…
— Хелен, можно я кое-что спрошу?
— Что?
— Это… это был первый раз?
Я закрыла ему рот рукой и кивнула. Пусть ничего не говорит. И он понял. Потом, когда я отвернулась, он натянул плавки. Маленький укол стыда, который быстро прошел.
Держась за руки, мы медленно пошли к дому. На небо набежали облака, и вскоре упали первые тяжелые капли дождя. Мы молчали. Я знала: то, что случилось, было самым невероятным и великим, что может случиться в жизни человека, и как ни странно, эта мысль успокаивала. Когда мы добрались до его каноэ, я еще раз прильнула к нему.
— Завтра? — спросил он.
— Да, завтра.
Я повернулась и пошла к дому.
Глава 5
Интересно — это заметно? Я была уверена, что все должны были догадаться, что случи лось. Я совсем по-другому протягивала руку за маслом или пила молоко вовсе не так, как обычно. Наверняка они должны были обратить внимание. Может, они сделали вид, что ничего не видят? По крайней мере я чувствовала, что новость написана у меня на лбу горящими буквами.
Больше всего меня удивило, что мир ни чуть не изменился. На следующий день погода снова наладилась, дождь перестал, небо и море стали безмятежными и голубыми. Мама была погружена в свои собственные мысли, и мне удалось довольно долго пробыть одной. Я внимательно — черточку за черточкой — осмотрела в зеркале собственное лицо. Неужели никаких изменений? Ну, может тени под глазами стали немного гуще, или мне это только показалось. Я попыталась, как обычно, наморщить нос, но никак не могла этого сделать. «Ты теперь слишком стара для таких глупостей»— сказала я себе. И тут появилась Берти. Она прислонилась к стене, уперла руки в боки и спросила:
— Ну, что случилось? У тебя такой забавный вид.
— Ничего, — ответила я. — Немного болит голова, вот и все.
— Ты виделась с Френсисом — ну, с тем парнем, с которым познакомилась на пляже?
— Да. Но очень недолго. Он вчера приезжал на каноэ, чтобы показать улов. Вот и все.
— Он тебе нравится?
— С чего ты взяла? Он такой скучный.
— Да…А говорят, что он настоящий Дон Жуан.
— Кто это говорит?
— Эрик и другие ребята на теннисном корте.
— Мало ли что скажут люди.
— Поедешь на теннис?
— Нет, спасибо, Верти. Я лучше побуду тут.
— Как хочешь, — бросила она, пристально посмотрев на меня, а потом повернулась и выбежала из комнаты. Через минуту я уже забыла ее иронический тон, потому что единственный, кто меня занимал — был Френсис, который вот-вот должен был приехать. Мы снова отправились к нашему местечку в дюнах и испытали давешнюю экстатическую радость. Нас никто не видел, никто про нас ничего не знал. Мне начали открываться тайны любви. Я узнала множество важных мелочей и научилась их использовать. Теперь никто уже не мог сказать, что я ничего не смыслю в любви. Френсис был прекрасным учителем. Конечно, мне не с кем было сравнить, но, казалось, что он лучше всех. Наши тела привыкали друг к друга, и мои ласки становились все более умелыми. Я стала понимать, что за сила заключена в моих маленьких ручках — лишь одним легким касанием я могла успокоить Френсиса или наоборот вызвать в нем новый прилив страсти. Я выбрала для себя тактику львицы — то отдавалась, то ускользала, продолжая игру до тех пор, пока он начинал буквально кричать от страсти и желания. Не было ли это началом развития жестокости, которая позже стала для меня привычной? Нет, тогда в моем поведении не было умысла или расчета. Я просто была бездумно счастлива, играла со своими и его чувствами, а он так ласкал меня, что я всхлипывала от желания. Вы скажете, что все это не просто необыкновенно, а неестественно для шестнадцатилетней барышни? Возможно; наверное, солнце и море притупили наше чувство ответственности. Мы приняли какую-то естественную форму существования, слившись с окружающей природой. Застенчивость быстро улетучилась. Мы стеснялись друг друга, но это не касалось наших тел. Мы считали друг друга красивыми и наслаждались видом обнаженных тел друг друга. Мы смотрели, пока не уставали смотреть. Мы шептали нежные слова, но даже в самый ответственный момент ни одному из нас не приходило в голову сказать:
«Я люблю тебя». Наша любовь была слишком велика для этих банальных захватанных слов — так я ощущала в те дни. Я была уверена, что никогда в жизни не произнесу их. Никогда.
Дни бежали один за другим. Некогда было остановиться и задуматься. Мы каждый день виделись и любили друг друга, ни о чем не заботясь.
Однажды вечером у нас дома произошла крайне неприятная сцена. Папа с мамой поссорились на глазах у нас с Джоном. Берти, к счастью, не было — она уехала в город. Мама резко что-то сказала, со звоном бросила на стол нож и вилку и посмотрела на отца с откровенной ненавистью.
— Тебе не обязательно сидеть тут и ковыряться в тарелке, изображая счастливого семьянина, — бросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Френсис, надо быть осторожнее. Вдруг кто-нибудь придет.
— Никто не придет. Хелен, дорогая маленькая Хелен…
Потом мы лежали рядом совершенно обнаженными. Я почти плакала. Его неожиданная жестокость испугала меня, и я испытующе взглянула в его пылающее лицо. Знает ли он, что я доверила ему? Понял ли, что я пустила его туда, где никто прежде не бывал? Я думала, что когда он войдет в меня, мне будет больно, но этого не случилось. Наоборот, с каждым его движением мне становилось лучше и лучше, а потом я перестала видеть его лицо и безумный взгляд, потому что возбуждение опустило мои собственные веки. Я сама целовала его снова и снова, пока невероятное наслаждение не исторгло из меня дикий крик.
Потом мы лежали, пытаясь отдышаться. У него на лбу выступили капельки пота, и я смахнула их тыльной стороной ладони, а потом снова целовала его шею, плечи, руки в благодарном изумлении от того, что он мне подарил. Теперь я знаю, что немногие получают такой приятный опыт в первый же раз… Френсис… Милый Френсис…
— Хелен, можно я кое-что спрошу?
— Что?
— Это… это был первый раз?
Я закрыла ему рот рукой и кивнула. Пусть ничего не говорит. И он понял. Потом, когда я отвернулась, он натянул плавки. Маленький укол стыда, который быстро прошел.
Держась за руки, мы медленно пошли к дому. На небо набежали облака, и вскоре упали первые тяжелые капли дождя. Мы молчали. Я знала: то, что случилось, было самым невероятным и великим, что может случиться в жизни человека, и как ни странно, эта мысль успокаивала. Когда мы добрались до его каноэ, я еще раз прильнула к нему.
— Завтра? — спросил он.
— Да, завтра.
Я повернулась и пошла к дому.
Глава 5
Интересно — это заметно? Я была уверена, что все должны были догадаться, что случи лось. Я совсем по-другому протягивала руку за маслом или пила молоко вовсе не так, как обычно. Наверняка они должны были обратить внимание. Может, они сделали вид, что ничего не видят? По крайней мере я чувствовала, что новость написана у меня на лбу горящими буквами.
Больше всего меня удивило, что мир ни чуть не изменился. На следующий день погода снова наладилась, дождь перестал, небо и море стали безмятежными и голубыми. Мама была погружена в свои собственные мысли, и мне удалось довольно долго пробыть одной. Я внимательно — черточку за черточкой — осмотрела в зеркале собственное лицо. Неужели никаких изменений? Ну, может тени под глазами стали немного гуще, или мне это только показалось. Я попыталась, как обычно, наморщить нос, но никак не могла этого сделать. «Ты теперь слишком стара для таких глупостей»— сказала я себе. И тут появилась Берти. Она прислонилась к стене, уперла руки в боки и спросила:
— Ну, что случилось? У тебя такой забавный вид.
— Ничего, — ответила я. — Немного болит голова, вот и все.
— Ты виделась с Френсисом — ну, с тем парнем, с которым познакомилась на пляже?
— Да. Но очень недолго. Он вчера приезжал на каноэ, чтобы показать улов. Вот и все.
— Он тебе нравится?
— С чего ты взяла? Он такой скучный.
— Да…А говорят, что он настоящий Дон Жуан.
— Кто это говорит?
— Эрик и другие ребята на теннисном корте.
— Мало ли что скажут люди.
— Поедешь на теннис?
— Нет, спасибо, Верти. Я лучше побуду тут.
— Как хочешь, — бросила она, пристально посмотрев на меня, а потом повернулась и выбежала из комнаты. Через минуту я уже забыла ее иронический тон, потому что единственный, кто меня занимал — был Френсис, который вот-вот должен был приехать. Мы снова отправились к нашему местечку в дюнах и испытали давешнюю экстатическую радость. Нас никто не видел, никто про нас ничего не знал. Мне начали открываться тайны любви. Я узнала множество важных мелочей и научилась их использовать. Теперь никто уже не мог сказать, что я ничего не смыслю в любви. Френсис был прекрасным учителем. Конечно, мне не с кем было сравнить, но, казалось, что он лучше всех. Наши тела привыкали друг к друга, и мои ласки становились все более умелыми. Я стала понимать, что за сила заключена в моих маленьких ручках — лишь одним легким касанием я могла успокоить Френсиса или наоборот вызвать в нем новый прилив страсти. Я выбрала для себя тактику львицы — то отдавалась, то ускользала, продолжая игру до тех пор, пока он начинал буквально кричать от страсти и желания. Не было ли это началом развития жестокости, которая позже стала для меня привычной? Нет, тогда в моем поведении не было умысла или расчета. Я просто была бездумно счастлива, играла со своими и его чувствами, а он так ласкал меня, что я всхлипывала от желания. Вы скажете, что все это не просто необыкновенно, а неестественно для шестнадцатилетней барышни? Возможно; наверное, солнце и море притупили наше чувство ответственности. Мы приняли какую-то естественную форму существования, слившись с окружающей природой. Застенчивость быстро улетучилась. Мы стеснялись друг друга, но это не касалось наших тел. Мы считали друг друга красивыми и наслаждались видом обнаженных тел друг друга. Мы смотрели, пока не уставали смотреть. Мы шептали нежные слова, но даже в самый ответственный момент ни одному из нас не приходило в голову сказать:
«Я люблю тебя». Наша любовь была слишком велика для этих банальных захватанных слов — так я ощущала в те дни. Я была уверена, что никогда в жизни не произнесу их. Никогда.
Дни бежали один за другим. Некогда было остановиться и задуматься. Мы каждый день виделись и любили друг друга, ни о чем не заботясь.
Однажды вечером у нас дома произошла крайне неприятная сцена. Папа с мамой поссорились на глазах у нас с Джоном. Берти, к счастью, не было — она уехала в город. Мама резко что-то сказала, со звоном бросила на стол нож и вилку и посмотрела на отца с откровенной ненавистью.
— Тебе не обязательно сидеть тут и ковыряться в тарелке, изображая счастливого семьянина, — бросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24