— Ну как ты вела себя, Хелен? — спрашивал он.
Но только я начинала обдумывать, как ему ответить, он уже отворачивался. У него не было времени — надо было пройти в кабинет и налить себе виски. Мама сидела в кресле — она была спокойной, умиротворенной и счастливой. Сегодня утром она разговаривала с Ним, и я читала это в веселом блеске ее глаз.
— Хорошо съездил? — спрашивала она, глядя не на него , а на свою сигарету.
— Да, чудесно, — отвечал папа. — На обратном пути мне надо было кое-что посмотреть в Париже. Я побывал там в настоящей русской бане.
— Как интересно, дорогой, — отзывалась мама равнодушно. — Значит, ты на сей раз чист, несмотря на долгое путешествие.
— Когда мы едем на виллу? — спрашивал он, бросив на нее взгляд, который мне не хотелось бы замечать. — Завтра? Ты успеешь собраться?
— Конечно. Все готово. Может быть, у нас кое-кто погостит недели две-три.
— И кто же это?
— Дядя Хенинг, если сможет.
— Отлично. Чудесно. Я тоже мечтаю расслабиться.
Моменты папиного расслабления были вполне комическими, даже клоунскими. Он надевал деревянные башмаки и какую-нибудь потрясающе старую одежду, вооружался тяпкой или лопатой и отправлялся в сад. В такие минуты все в доме просто обожали его. Мы прислушивались, как он ходит, ругается, что-то копает и выкорчевывает, а спустя час видели, как возвращается, возмущенный, что его усилия по наведению порядка в саду не увенчались успехом. В обед он выпивал два пива и три шнапса и ложился соснуть. Через пару дней мама посылала за садовником, чтобы восстановить нанесенный ущерб. К счастью, подобные вылазки случались не чаще пары раз в год. Папа же считал, что он единственный в доме, кто ухаживает за садом и в городе, и на вилле.
Как можно было не любить такого отца? Я не могла. Он был высоким, крупным, и когда садился на плетеное кресло, я всегда боялась, что оно рухнет. В нем на самом деле было больше мальчишеского, чем в Джоне, и я иногда ощущала к нему настоящие материнские чувства. Я никогда не боялась отца, как иногда боятся отцов девчонки. Один раз в жизни он ударил меня — когда я перевернула бутылку старого виски, о котором он говорил в течение всего обеда. Все виски до капельки вылилось на ковер, а я пряталась в комнате после того, как он ударил меня. Спустя час он появился в проеме двери.
— Я не должен был бить тебя, особенно при людях, — сказал он. — Признаю, что был неправ… Не думай об этом больше, Хелен, ладно?… Ты меня слышишь? Хелен, с тобой разговаривает отец…
Наша вилла в Тисвильде терялась среди полей, а терраса находилась всего в двадцати ярдах от берега. Ночью можно было лежать и слушать, как бьется о берег вода, и я часто вставала, чтобы выйти посмотреть на ночное море. В этом была бездна романтики. И каждый раз я представляла одну и ту же сцену — от горизонта ко мне движется старинный парусный корабль. Я вижу на палубе высокого молодого загорелого моряка со смеющимися белыми зубами в небесно голубом платке, повязанном вокруг пояса. Он машет мне, машет и машет. Я бегу навстречу по берегу, шепча:
«Наконец-то, Энтони, наконец…» Он на руках несет меня на корабль и приказывает уродливому старому капитану с деревянной ногой плыть прочь. Мы стоим с ним на палубе, он обнимает меня за плечи, я прижимаюсь к нему, берег теряется вдали, а из-за горизонта медленно выкатывается раскаленный шар солнца…
Или мне представлялась другая история: я вижу быстроходное судно, которое несется к берегу, рассекая волны и оставляя позади себя белые барашки. А на нем — на нем легкий и изящный, как птица, морской офицер в белой фуражке с золотым околышем. Он складывает ладони у рта и кричит мне: «Хелен, дорогая, я люблю тебя! Послушай! Я покончу с собой, если ты не поедешь со мной в Калифорнию!»Я медленно и высокомерно иду ему навстречу по берегу, позволяю поцеловать себе руку, а в воздухе слышится нежный хор ангелов. Когда я всхожу на корабль, то оглядываюсь, а на берегу стоят папа с мамой, взявшись за руки, они машут мне, а где-то за деревьями прячется одинокий и отчаявшийся Мортон. Вдруг он выбегает на берег и кричит: «Хелен!..»
Моя летняя жизнь на море была полна подобными мечтами и фантазиями. Казалось, само место будит воображение, заставляя грезить о любви и счастье. Это море вдохновляло сны, и я с наслаждением упивалась красотой каждого мгновения дня и ночи. Это лето было жарче, ярче и прекраснее других. Море сияло, как огромное зеркало, а утром уже было так солнечно, что мама выходила к завтраку в темных очках. Вокруг дома росли розы, воздух был напоен сладким ароматом, и на меня то и дело накатывало странное состояние, которое я была не в состоянии определить — мне то хотелось плакать, то хохотать, как сумасшедшей. Я просто чувствовала, как расту, хотя давно считала себя сформировавшейся женщиной. Да и не в этом было дело — скорее странное состояние объяснялось влиянием природы, слиянием с ней.
Берти и я целый день ходили в купальниках. Мы все время купались, ныряли и загорали на берегу. Берти быстро загорела, став из золотисто-коричневой почти черной. Я же сначала вся покраснела, как рак, но потом тоже понемногу подрумянилась.
Впрочем, оказалось, что от бесконечных купаний и загорания тоже устаешь.
— Что-то должно произойти, — сказала как-то раз Берти. — Что-то волнующее.
В этот вечер приехал дядя Хенинг, но нас с подругой это касалось мало. Мама ждала его приезда и напудрилась больше, чем следовало. Кофе подали в сад, прислуживала Нелли, которая была вовсе не в восторге от нашего выезда на природу и за все лето едва ли хоть раз вышла к морю.
— Давайте пройдемся после кофе, — предложил папа. — Нигде больше не увидишь такого заката, Хенинг.
— Может быть, дядя Хенинг предпочитает посидеть в саду, — возразила мама. Хенинг закурил сигару и сказал с ребяческим видом:
— Я сделаю все, что вы захотите.
— Да вы лучший гость, который у нас когда-либо был, — воскликнул папа. — Не понимаю, почему вы так и не женитесь во второй раз, вы просто созданы для семьи. Или все-таки есть планы?
— Должен вас разочаровать — я об этом не думал.
Мама так резко поставила на стол чашку, что та звякнула. То ли папа был непозволительно глуп, то ли отказывался что-либо понимать. Мне показалось все это крайне неприятным, и поэтому я сказала, что мы с Берти пройдемся.
— Не забудь накинуть куртку, — бросила мама вслед. — Становится прохладно.
Когда мы вышли на дорогу, солнце село, и небо заливал ровный бархатный багровый свет. Воздух был совершенно неподвижным, и многие сидели в беседках при свечах — только так можно было немного отогнать расплодившихся от жары комаров.
Возле деревенского киоска толклась группка парней и девчонок. Берти остановилась.
— Привет, Эрик, — поздоровалась она с плотным коротышкой, которому явно было не больше восемнадцати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24