Понятно, я встревожилась, увидев ее у себя. Я встала и подошла к ней.
— Солнышко, с тобой все в порядке? Ты почему не спишь?
— Мне хотелось побыть возле тебя, — прошептала она, по-прежнему не отрывая взгляда от гор, таких темных и таинственных в ночи.
Как и раньше они стояли стеной, замыкая вокруг нас кольцо.
— Сегодня Алекс попросил меня выйти за него замуж. — Она сообщила это ровным, скучным голосом, а я воскликнула:
— Как чудесно! Я так счастлива и за тебя, и за него!
— Он мне еще кое-что сказал, Кэти. Он все-таки решил стать министром!
— В ее голосе звучали боль и горечь, которым я не видела никаких причин.
— А ты не хочешь быть женой министра? — спросила я, в душе сильно испугавшись, она казалась такой отстраненной.
— Министрам свойственно искать в людях совершенства, —произнесла она жутким безжизненным тоном, — особенно в собственных женах. Я помню все, что о нас говорила бабушка. Что мы — дьяволово отродье, дрянные и порочные. Я обычно не понимала смысла ее слов, но запомнила слова. А она всегда называла нас отвратительными нечестивцами, которым лучше бы вообще на свет не родиться. И правда, разве стоило нам рождаться, Кэти?
Я поперхнулась, охваченная страхом, и проглотила вставший в горле комок.
— Кэрри, прежде всего, если бы Богу не было угодно наше появление на свет, он бы просто не даровал нам жизнь.
— Но… Кэти, Алексу нужна безупречная женщина, а я не безупречна.
— Так ведь никто не безупречен. Никто. Только покойные.
— Алекс безупречен. Он не совершил ни единого дурного поступка.
— Откуда ты знаешь? Разве он признался бы тебе, если бы такое случилось?
Ее милое юное личико было мрачно. Запинаясь, она стала объяснять:
— Знаешь, можно было подумать, что мы с Алексом знакомы уже целую вечность, хотя до недавнего времени он не очень-то о себе распространялся. Я-то болтала без умолку, но никогда не рассказывала о нашем прошлом. Упомянула только, что мы стали подопечными доктора Пола после того, как наши родители погибли в автокатастрофе. А ведь это ложь, Кэти. Мы не сироты. У нас есть мать.
— Ложь — не смертный грех, Кэрри. Все время от времени понемногу лгут.
— Алекс не лжет. Его всегда влекло к Богу и религии. Когда он был помоложе, то хотел обратиться в католичество и стать священником. Потом повзрослел и узнал, что священники живут в безбрачии, и переменил решение. Он хочет иметь семью и детей. Он сказал мне, что ни разу ни с кем не спал, потому что всю сознательную жизнь искал подходящую девушку, чтобы на ней жениться, безупречную, как я. Благочестивую, как он. Но Кэти-и-й, — жалостно заголосила она, — я не безупречна! Я плохая! Как твердила бабушка, я отвратительная нечестивица! У меня такие гнусные мысли! Я ненавидела этих злобных маленьких девчонок, которые посадили меня на крышу и говорили, что я точно сова! Я желала всем им смерти! И Сисси Тауэре, ее я ненавидела больше других! А ты знаешь, что Сисси Тауэре утонула, когда ей было двенадцать? Я никогда тебе об этом не писала, но чувствовала свою вину за то, что так ее ненавидела! Я ненавидела Джулиана за то, что он увез тебя от Пола, и он тоже умер! Видишь, как же я расскажу Алексу обо всем этом, и еще о том, что наша мать вышла замуж за своего двоюродного дядю? Он возненавидит меня, Кэти. Он откажется от меня, я знаю, что откажется. Он подумает, что я нарожаю ему таких же недоделанных, как я сама, а я ведь так его люблю!
Я опустилась на колени рядом с ее стулом и по-матерински прижала ее к себе. Я не знала, что сказать и как сказать. Мне так не хватало поддержки Криса и присутствия Пола, который всегда умел найти нужные слова. Поэтому вспомнив об этом, я решила позаимствовать его слова, некогда сказанные мне, и повторила их Кэрри, хоть и кипела гневом из-за бабушки, вбившей в голову пятилетнего ребенка весь этот бред.
— Хороший мой, я не знаю, как сказать точнее, но попытаюсь. Я хочу, чтобы ты поняла: то, что кажется добрым одному человеку, другому представляется злом. И нет в этом мире ничего совершенного, нет ни совершенно белого, ни совершенно черного. Люди и все, что с ними связано, сероватого оттенка, Кэрри. Никто из нас не безупречен, никто не лишен недостатков. У меня бывали такие же сомнения на свой счет, как и у тебя.
Услышав это, она вытаращила полные слез глаза, будто считала меня самой что ни на есть совершенной.
— Вразумил меня наш доктор Пол, Кэрри. Уже давно он сказал мне, что если наши родители поженились и зачали детей во грехе, то это был их грех, а не наш. Он говорил, что Бог не желал, чтобы мы расплачивались за содеянное нашими родителями. А ведь они были не такими уж близкими родственниками, Кэрри. Ты знаешь, ведь в Древнем Египте дети фараонов могли вступать в брак только с родными братьями и сестрами. Так что сама видишь, законы устанавливает общество, и не забывай — у наших родителей было четверо детей, и среди нас нет уродов.
Она неотрывно смотрела мне в лицо огромными голубыми глазами, отчаянно пытаясь поверить. И ни за что, ни за что я не должна была употреблять слово «урод».
— Кэти, наверное, меня Бог все-таки покарал. Я ведь не расту — это и есть кара.
Я расхохоталась и еще ближе привлекла ее к себе.
— Ты оглянись вокруг, Кэрри. Вокруг полным-полно людей, которые еще ниже тебя. Ты не карлица, не лилипутка, сама понимаешь. Да и если бы было так, то ты смогла бы принять это как данность, и жить — не тужить, как многие люди, которые сами себе кажутся слишком высокими, слишком толстыми, слишком тощими или слишком еще какими-нибудь. У тебя прелестное личико, великолепные волосы, чудный цвет кожи, восхитительная фигурка: все где надо и сколько надо. У тебя прекрасный голос, острый ум; ты только вспомни, как быстро ты печатаешь, как замечательно стенографируешь, как ведешь у Пола документацию, а уж готовишь вовсе вдвое вкуснее моего. И дом ты ведешь лучше, чем я, и погляди на платья, которые ты шьешь. Да то, что продается в магазинах, ни в какое сравнение с ними не идет! Сложи все это вместе, Кэрри, и скажи, неужели ты не годишься в жены Алексу или кому бы то ни было другому?
— Но Кэти, — протянула она, упрямо не поддаваясь на мои увещевания, — ты не знаешь его так, как знаю я. Мы проходили мимо кинотеатра, где шли фильмы «до шестнадцати», и он сказал, что те, кто делает такие вещи, порочны и развращены! А вы с доктором Полом говорили мне, что секс и зачатие — естественная, исполненная любви часть существования человека. И я — дрянь, Кэти. Однажды я сделала что-то ужасно мерзкое.
Я воззрилась на нее, остолбенев от изумления. С кем? Можно было подумать, что она прочла мои мысли, потому что отрицательно затрясла головой. По щекам ее текли слезы.
— Нет… У меня никогда не было… не было ни с кем близости. Но я делала другие гадкие вещи, Алекс посчитал бы их гадкими, да и мне следовало бы самой это знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Солнышко, с тобой все в порядке? Ты почему не спишь?
— Мне хотелось побыть возле тебя, — прошептала она, по-прежнему не отрывая взгляда от гор, таких темных и таинственных в ночи.
Как и раньше они стояли стеной, замыкая вокруг нас кольцо.
— Сегодня Алекс попросил меня выйти за него замуж. — Она сообщила это ровным, скучным голосом, а я воскликнула:
— Как чудесно! Я так счастлива и за тебя, и за него!
— Он мне еще кое-что сказал, Кэти. Он все-таки решил стать министром!
— В ее голосе звучали боль и горечь, которым я не видела никаких причин.
— А ты не хочешь быть женой министра? — спросила я, в душе сильно испугавшись, она казалась такой отстраненной.
— Министрам свойственно искать в людях совершенства, —произнесла она жутким безжизненным тоном, — особенно в собственных женах. Я помню все, что о нас говорила бабушка. Что мы — дьяволово отродье, дрянные и порочные. Я обычно не понимала смысла ее слов, но запомнила слова. А она всегда называла нас отвратительными нечестивцами, которым лучше бы вообще на свет не родиться. И правда, разве стоило нам рождаться, Кэти?
Я поперхнулась, охваченная страхом, и проглотила вставший в горле комок.
— Кэрри, прежде всего, если бы Богу не было угодно наше появление на свет, он бы просто не даровал нам жизнь.
— Но… Кэти, Алексу нужна безупречная женщина, а я не безупречна.
— Так ведь никто не безупречен. Никто. Только покойные.
— Алекс безупречен. Он не совершил ни единого дурного поступка.
— Откуда ты знаешь? Разве он признался бы тебе, если бы такое случилось?
Ее милое юное личико было мрачно. Запинаясь, она стала объяснять:
— Знаешь, можно было подумать, что мы с Алексом знакомы уже целую вечность, хотя до недавнего времени он не очень-то о себе распространялся. Я-то болтала без умолку, но никогда не рассказывала о нашем прошлом. Упомянула только, что мы стали подопечными доктора Пола после того, как наши родители погибли в автокатастрофе. А ведь это ложь, Кэти. Мы не сироты. У нас есть мать.
— Ложь — не смертный грех, Кэрри. Все время от времени понемногу лгут.
— Алекс не лжет. Его всегда влекло к Богу и религии. Когда он был помоложе, то хотел обратиться в католичество и стать священником. Потом повзрослел и узнал, что священники живут в безбрачии, и переменил решение. Он хочет иметь семью и детей. Он сказал мне, что ни разу ни с кем не спал, потому что всю сознательную жизнь искал подходящую девушку, чтобы на ней жениться, безупречную, как я. Благочестивую, как он. Но Кэти-и-й, — жалостно заголосила она, — я не безупречна! Я плохая! Как твердила бабушка, я отвратительная нечестивица! У меня такие гнусные мысли! Я ненавидела этих злобных маленьких девчонок, которые посадили меня на крышу и говорили, что я точно сова! Я желала всем им смерти! И Сисси Тауэре, ее я ненавидела больше других! А ты знаешь, что Сисси Тауэре утонула, когда ей было двенадцать? Я никогда тебе об этом не писала, но чувствовала свою вину за то, что так ее ненавидела! Я ненавидела Джулиана за то, что он увез тебя от Пола, и он тоже умер! Видишь, как же я расскажу Алексу обо всем этом, и еще о том, что наша мать вышла замуж за своего двоюродного дядю? Он возненавидит меня, Кэти. Он откажется от меня, я знаю, что откажется. Он подумает, что я нарожаю ему таких же недоделанных, как я сама, а я ведь так его люблю!
Я опустилась на колени рядом с ее стулом и по-матерински прижала ее к себе. Я не знала, что сказать и как сказать. Мне так не хватало поддержки Криса и присутствия Пола, который всегда умел найти нужные слова. Поэтому вспомнив об этом, я решила позаимствовать его слова, некогда сказанные мне, и повторила их Кэрри, хоть и кипела гневом из-за бабушки, вбившей в голову пятилетнего ребенка весь этот бред.
— Хороший мой, я не знаю, как сказать точнее, но попытаюсь. Я хочу, чтобы ты поняла: то, что кажется добрым одному человеку, другому представляется злом. И нет в этом мире ничего совершенного, нет ни совершенно белого, ни совершенно черного. Люди и все, что с ними связано, сероватого оттенка, Кэрри. Никто из нас не безупречен, никто не лишен недостатков. У меня бывали такие же сомнения на свой счет, как и у тебя.
Услышав это, она вытаращила полные слез глаза, будто считала меня самой что ни на есть совершенной.
— Вразумил меня наш доктор Пол, Кэрри. Уже давно он сказал мне, что если наши родители поженились и зачали детей во грехе, то это был их грех, а не наш. Он говорил, что Бог не желал, чтобы мы расплачивались за содеянное нашими родителями. А ведь они были не такими уж близкими родственниками, Кэрри. Ты знаешь, ведь в Древнем Египте дети фараонов могли вступать в брак только с родными братьями и сестрами. Так что сама видишь, законы устанавливает общество, и не забывай — у наших родителей было четверо детей, и среди нас нет уродов.
Она неотрывно смотрела мне в лицо огромными голубыми глазами, отчаянно пытаясь поверить. И ни за что, ни за что я не должна была употреблять слово «урод».
— Кэти, наверное, меня Бог все-таки покарал. Я ведь не расту — это и есть кара.
Я расхохоталась и еще ближе привлекла ее к себе.
— Ты оглянись вокруг, Кэрри. Вокруг полным-полно людей, которые еще ниже тебя. Ты не карлица, не лилипутка, сама понимаешь. Да и если бы было так, то ты смогла бы принять это как данность, и жить — не тужить, как многие люди, которые сами себе кажутся слишком высокими, слишком толстыми, слишком тощими или слишком еще какими-нибудь. У тебя прелестное личико, великолепные волосы, чудный цвет кожи, восхитительная фигурка: все где надо и сколько надо. У тебя прекрасный голос, острый ум; ты только вспомни, как быстро ты печатаешь, как замечательно стенографируешь, как ведешь у Пола документацию, а уж готовишь вовсе вдвое вкуснее моего. И дом ты ведешь лучше, чем я, и погляди на платья, которые ты шьешь. Да то, что продается в магазинах, ни в какое сравнение с ними не идет! Сложи все это вместе, Кэрри, и скажи, неужели ты не годишься в жены Алексу или кому бы то ни было другому?
— Но Кэти, — протянула она, упрямо не поддаваясь на мои увещевания, — ты не знаешь его так, как знаю я. Мы проходили мимо кинотеатра, где шли фильмы «до шестнадцати», и он сказал, что те, кто делает такие вещи, порочны и развращены! А вы с доктором Полом говорили мне, что секс и зачатие — естественная, исполненная любви часть существования человека. И я — дрянь, Кэти. Однажды я сделала что-то ужасно мерзкое.
Я воззрилась на нее, остолбенев от изумления. С кем? Можно было подумать, что она прочла мои мысли, потому что отрицательно затрясла головой. По щекам ее текли слезы.
— Нет… У меня никогда не было… не было ни с кем близости. Но я делала другие гадкие вещи, Алекс посчитал бы их гадкими, да и мне следовало бы самой это знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122