— Это все зависит…
— От чего?
— Иногда мне хочется с ним общаться, иногда нет. Временами он кажется мне всего лишь мальчиком, а мне нужен мужчина. Потом он опять выглядит умудренным, и это производит на меня впечатление. А когда я с ним танцую, я до безумия влюбляюсь в принца, которого он изображает. Он так великолепно выглядит в этих костюмах.
— Да, — сказал он, — даже я это заметил.
— У него иссиня-черные волосы, а у тебя — с каштановым отливом.
— Я подозреваю, что иссиня-черные романтичнее, чем с каштановым отливом? — спросил он, поддразнивая.
— Смотря для кого.
— Кэтрин, ты — женщина с головы до ног. Перестань говорить загадками.
— Никаких загадок. Я просто хочу сказать, что ни любви, ни романтики недостаточно для жизни. Я хочу быть подготовленной к жизни и не запирать своих детей на чердаке, чтобы завладеть наследством, которого я не заработала. Я хочу уметь зарабатывать так, чтобы нам хватило, даже если не будет мужчины, на которого можно будет опереться.
— Кэтрин, Кэтрин, — ласково проговорил он, крепко беря меня за обе руки. — Какой же удар нанесла тебе твоя мать. Ты говоришь так по-взрослому, так жестко. Не допусти, чтобы горечь воспоминаний лишила тебя твоего главного достоинства —нежности и ласки. Мужчине нравится заботиться о женщине, которую он любит, о детях. Мужчине нравится, когда на него полагаются, когда его слушают, уважают. Агрессивная, властная женщина всегда внушает страх.
Я вырвалась от него, побежала к качелям и уселась на сиденье. Я стала раскачиваться выше и выше, быстрее и быстрее, я поднялась так высоко, что вновь вернулась мыслями на чердак, к тамошним качелям, к долгим душным ночам. Теперь я была на воле абсолютно свободная и раскачивалась на качелях, чтобы унестись назад, на чердак! Встреча с мамой и ее мужем вселила в меня отчаянье, пробудила желанье того, с чем следовало подождать.
Я раскачивалась так высоко, так безудержно, что подол моего платья взлетел вверх и закрыл мне лицо. У меня вдруг закружилась голова, и я свалилась на землю. Пол бросился ко мне и подхватил меня на руки.
— Ты ударилась? — спросил он и поцеловал меня прежде, чем я успела ответить.
Не ударилась. Я же была танцовщицей и умела падать. Он стал шептать мне на ухо нежные слова, которые мне так надо было услышать. Он целовал меня все медленнее и все дольше, а от его взгляда я пьянела сильнее, чем от какого-то французского шампанского.
Мои губы раздвинулись под его поцелуями. У меня перехватило дыхание: его язык дотронулся до моего. Он покрывал горячими, нежными поцелуями мои веки, щеки, подбородок, шею, плечи, грудь, а руки в непрекращающейся ласке искали самые потаенные уголки моего тела.
— Кэтрин, — наконец выдохнул он, отодвигаясь от меня и продолжая пожирать меня своим горящим взглядом, — ты же еще ребенок. Мы не должны доводить до этого. Я поклялся, что этого никогда не произойдет с тобой.
Бесполезные слова, от которых я просто отмахнулась, обвив свои руки вокруг его шеи. Мои пальцы вплелись в гущу его волос, и я хрипло сказала:
— Я хотела подарить тебе на день рождения серебристый кадиллак, но у меня не хватило денег. Поэтому я решила сделать почти такой же замечательный подарок — себя.
Он тихо застонал.
— Я не могу тебе этого позволить, ты мной не владеешь. Я засмеялась и, отбросив стыд, поцеловала его долгим крепким поцелуем.
— Пол, да это ты мной владеешь. Ты слишком много и слишком жадно на меня смотрел, чтобы говорить, что не хочешь меня. Скажи так, и ты солжешь. Ты считаешь меня ребенком. Но я давно выросла. Не хочешь, не люби меня. Потому что я тебя люблю, и мне этого достаточно. Я знаю, ты полюбишь меня так, как я хочу этого, потому что, хоть ты в этом и не сознаешься, ты уже любишь и хочешь меня.
Лунный свет искрился в его глазах, даже когда он говорил:
— Глупо считать, что это сработает, — его взгляд говорил о другом.
На мой взгляд его сдержанность говорила лишь об одном, как он любит меня. Люби он меня меньше, он давно бы получил то, в чем я и так не хотела ему отказывать. Поэтому, когда он встал, чтобы оставить меня и покончить с искушением, я взяла его руку и положила туда, где мне было особенно приятно ее прикосновение. Он застонал. И застонал еще громче, когда я положила свою руку на места, особенно приятные для него. Я знала, что веду себя бесстыдно. Я постаралась отключиться от того, что подумает Крис, что бабушка сочтет меня закоренелой распутницей. Удачей или нет было, что книжка в комоде около маминой кровати объяснила мне, как доставить мужчине удовольствие, и как реагировать на его ласки.
Я подумала, что он возьмет меня прямо на траве, под звездами, но он поднял меня на руки и отнес в дом. Бесшумно прокрался он по задней лестнице. Мы оба молчали, и только мои губы блуждали по его лицу и шее. Далеко из комнаты у кухни доносились звуки телевизора — это Хенни смотрела ночное шоу.
Он уложил меня на свою кровать и начал глазами заниматься со мной любовью, и я утонула в этих глазах, все поплыло вокруг, чувства мои звенели, захлестывали меня, как накативший прибой. Мы соприкасались кожей, просто прижимаясь друг к другу и упиваясь счастьем принять наконец то, что мы могли дать друг другу. Каждое прикосновение его губ, его рук пронзало меня, как током насквозь, и, наконец, я обезумела от нетерпения: мне хотелось только одного, чтобы он вошел в меня, вошел не нежно, а сгорая от своего всепоглощающего, сокрушительного желания достигнуть тех же высот, которых искала я.
— Кэтрин, Кэтрин! Скорее же кончай!
О чем это он? Я была под ним и делала, что могла. Кончать что? Он был мокрым и скользким от пота. Мои ноги обхватывали его за талию, и я чувствовала, как он напряжен всем своим телом, а он все говорил, чтобы я кончала. Потом он дико застонал и сдался.
Горячие потоки вырвались из него, и я с восторгом почувствовала, как они орошают мои внутренности, а потом — все было кончено, и он вышел из меня. Но я не достигла вершины, не слышала звона колокольчиков, не взорвалась изнутри, как он. Это было написано у него на лице: теперь оно было успокоенным, умиротворенным и светилось счастьем. Как мужчинам это легко дается! А мне хотелось еще. Я только что была в предвкушении праздничных фейерверков, и внезапно все кончилось. Все кончилось, лишь его сонные руки блуждали по долинам и пригоркам моего тела, а потом он заснул. Его нога придавила своей тяжестью мою. А я лежала, смотрела в потолок, и слезы стояли в моих глазах. Прощай, Кристофер Долл, ты наконец свободен.
Меня разбудил солнечный свет. Пол, опершись на локоть, мечтательно смотрел на меня.
— Ты такая молодая, такая красивая, такая желанная. Ты ведь ни о чем не жалеешь, правда? Надеюсь, тебе теперь не хочется, чтобы все было по-другому?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122