Больше он стоять в стороне не мог — сегодня вечером, когда приедет Геббельс, он должен наконец решить, сунется ли он завтра в это «осиное гнездо Висзее» или… Но ничего другого, кроме как следовать плану Геринга и Гиммлера, ему в голову не приходило. Неужели его демон покинул его?
23
В тот самый день черные грузовики с эсэсовцами грохоча пронеслись под палящим солнцем по новой автостраде из Кельна в Бонн и дальше — в Бад-Годесберг. Там они остановились на территории величественного отеля «Дрезден».
Самым молодым среди этих парней был Эрнст, сын Кребельмана, и в СС он вступил позже всех. Отец когда-то потребовал, чтобы он порвал со штурмовиками группенфюрера Кетнера, а вот эсэсовцем, поскольку «люди с положением» шли именно туда, помог стать. Заглянув в большие французские окна ресторана, Эрнст заметил, что официанты раздвигают столы и стулья, видимо, готовя зал для какого-то собрания. Пронесся слух, что тут должны заседать нацистские заправилы — так вот кого им предстоит охранять! Но что делать партийным заправилам здесь, так далеко от Берлина, где назревают бурные события?
Собственно, какие именно назревали «события», никому толком не известно было, и самые противоречивые слухи ходили по этому поводу, однако большинство вроде бы сходилось на том, что намечается угроза справа — со стороны фон Палена, Гинденбурга, Шлейхера и армии. А все знали, что Старый бык, отсиживавшийся в Нойдеке, совсем выжил из ума — иными словами, фон Папен держит его на поводке, а сам Гинденбург в свою очередь держит на поводке армию; знали все и то, что десять дней назад в Марбурге вице-канцлер фон Папен произнес речь, настолько нелояльную по отношению к фюреру, что газетам даже не разрешили ее напечатать. Теперь главнокомандующий отменил в армии все отпуска, войска стягивались к Берлину, а их лагерь в Тиргартене ощетинился винтовками…
— Говорят, берлинские штурмовики готовятся к бою: дошли сведения, что армия задумала выкрасть фюрера. Генерал Шлейхер вернулся…
— Так вот почему фюрер, не успев приехать в столицу, сразу оттуда уехал!
— Штурмовики готовятся к бою? Но кто отдаст приказ?
— Конечно же, их группенфюрер.
— Не сможет он этого сделать. Его ведь даже нет в Берлине: он только что женился и завтра вечером уезжает на медовый месяц за границу. Кто это тебе сказал? Разве всех штурмовиков не распускают завтра утром — у них ведь начинается отпуск?! Что-то тут не так.
— Да ведь решение о том, чтобы дать им отпуск, было принято в апреле, а теперь, значит, им его отменили.
— Но Рем-то болен — у него же обострился неврит. Он сейчас на лечении в Висзее. Кто же примет на себя командовать когда взовьется красная ракета?
— Разве ими сейчас не командует фон Крауссер?
— Какая это все-таки глупость — давать штурмовикам отпуск! — буркнул кто-то. — Я знаю, они, конечно, ужасные бездельники, но как-никак их около двух миллионов, и армия дважды подумает, прежде чем выступить против силы, которая по своей численности в десять раз превосходит ее.
— Это безумие, это же значит сделать фюрера добычей для армии!
— Но зато нас мобилизовали, так что, видимо, фюрер предпочитает опираться на нас , — объявил Эрнст, самый молодой из них, надувая свою эсэсовскую грудь.
— ТИХО, там в рядах!
Все щелкнули каблуками, вытягиваясь в струнку, а Эрнст прошептал, почти не разжимая губ:
— Но где же фюрер?
— Да тут, неподалеку, он был сегодня в Эссене на свадьбе Тербовена, — так же шепотом, точно чревовещатель, произнес его друг Ганс. — Мой брат…
«Ехать в Эссен на свадьбу?! — подумал Эрнст. — В такое-то время! Бьюсь об заклад, что на самом деле он ездил туда встретиться с Крупном…»
Но вот вокруг дома расставили охрану. Эрнст и Ганс заняли свои места на открытой террасе, уставленной лаврами и олеандрами в кадках, куда выходили окна ресторана.
— Вот и хорошо! — сказал Ганс. — По крайней мере мы хоть увидим, кто приедет.
— Пока что-то никого нет, — заметил Эрнст, скосив глаза вбок, но не поворачивая головы, на случай если за ними наблюдают, ибо в соседней паре стоял на карауле темноволосый юноша — Шелленберг, любимец Гейдриха…
Следующие полчаса они провели, вышагивая по террасе пятьдесят ярдов в одну сторону и пятьдесят в другую, и, хотя черный эсэсовский мундир, брюки-галифе и высокие сапоги неплохо выглядят на стройном молодом парне, сейчас они не казались Эрнсту идеальной экипировкой для жаркого дня в этой парилке — долине Рейна. Внизу под ними вился сам Рейн, испещренный гусеницами баржей, а за ним холмы с виноградниками по склонам — Семигорье, увенчанное грозовыми тучами, казавшимися белыми на солнце. Над Бонном колыхалось марево, так что видна была лишь верхушка высокой Минстерской башни, да и здесь можно было укрыться от зноя, лишь шагая возле самой стены отеля.
— Уф! — произнес Эрнст. — Ну и духотища!
— Будет гроза, — сказал Ганс. И добавил: — Интересно, приехал уже кто-нибудь или нет?
— Давай заглянем, как будем проходить мимо окон.
Минутой позже Ганс воскликнул:
— Ого! Он сам тут — ведь это же фюрер!
— Не может быть!
Забыв об осторожности, оба молодых человека так резко повернули головы, что чуть не сломали себе шею. А вскоре и вовсе остановились, тараща глаза, — увы, так уж странно устроены окна, что из них можно смотреть наружу, а снаружи внутрь нельзя: зеркальное стекло отражало ярко-синее небо, горы, грозовые тучи, даже их собственные дурацкие физиономии, те же, кто находился внутри, казались лишь темными бесплотными призраками. И однако же, фюрер, несомненно, был там — он мерил шагами зал, покусывая ноготь мизинца. Рядом с Гитлером шагал Геббельс… А в глубине это Геринг или не Геринг?
— Геринг был с ним в Эссене, — сказал Ганс. — А потом говорили, будто он вернулся в Берлин… Ну, конечно же, это он — вон там мой брат, Фридрих! — взволнованно добавил он.
— Где?
— Вон там, вместе с другим адъютантом, Брюкнером.
Так вот он какой, этот Фридрих, человек с каменным лицом, совсем не похожий на Ганса и такой высокий, даже выше Брюкнера, собственно выше всех в зале. Сгорая от зависти, Эрнст подумал, что наверняка его выбрали за мускулатуру, а не за ум… Он знал, что Фридрих на пятнадцать лет старше Ганса и не родной ему брат, а всего лишь сводный — собственно, они с Гансом почти не встречались, и тем не менее то, что у Ганса был родственник среди приближенных фюрера, создавало ему в глазах всех известный ореол, даже в глазах Эрнста.
Отражение в стекле заколебалось, и наша парочка поняла, что к ним присоединился кто-то третий. Они обернулись — и обомлели, словно мальчишки, застигнутые на месте преступления у банки с вареньем: они увидели такое, что хуже некуда — рядом с ними стоял этот подлипала… Однако опасный пришелец не произнес ни слова — только, как они, глазел в стекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
23
В тот самый день черные грузовики с эсэсовцами грохоча пронеслись под палящим солнцем по новой автостраде из Кельна в Бонн и дальше — в Бад-Годесберг. Там они остановились на территории величественного отеля «Дрезден».
Самым молодым среди этих парней был Эрнст, сын Кребельмана, и в СС он вступил позже всех. Отец когда-то потребовал, чтобы он порвал со штурмовиками группенфюрера Кетнера, а вот эсэсовцем, поскольку «люди с положением» шли именно туда, помог стать. Заглянув в большие французские окна ресторана, Эрнст заметил, что официанты раздвигают столы и стулья, видимо, готовя зал для какого-то собрания. Пронесся слух, что тут должны заседать нацистские заправилы — так вот кого им предстоит охранять! Но что делать партийным заправилам здесь, так далеко от Берлина, где назревают бурные события?
Собственно, какие именно назревали «события», никому толком не известно было, и самые противоречивые слухи ходили по этому поводу, однако большинство вроде бы сходилось на том, что намечается угроза справа — со стороны фон Палена, Гинденбурга, Шлейхера и армии. А все знали, что Старый бык, отсиживавшийся в Нойдеке, совсем выжил из ума — иными словами, фон Папен держит его на поводке, а сам Гинденбург в свою очередь держит на поводке армию; знали все и то, что десять дней назад в Марбурге вице-канцлер фон Папен произнес речь, настолько нелояльную по отношению к фюреру, что газетам даже не разрешили ее напечатать. Теперь главнокомандующий отменил в армии все отпуска, войска стягивались к Берлину, а их лагерь в Тиргартене ощетинился винтовками…
— Говорят, берлинские штурмовики готовятся к бою: дошли сведения, что армия задумала выкрасть фюрера. Генерал Шлейхер вернулся…
— Так вот почему фюрер, не успев приехать в столицу, сразу оттуда уехал!
— Штурмовики готовятся к бою? Но кто отдаст приказ?
— Конечно же, их группенфюрер.
— Не сможет он этого сделать. Его ведь даже нет в Берлине: он только что женился и завтра вечером уезжает на медовый месяц за границу. Кто это тебе сказал? Разве всех штурмовиков не распускают завтра утром — у них ведь начинается отпуск?! Что-то тут не так.
— Да ведь решение о том, чтобы дать им отпуск, было принято в апреле, а теперь, значит, им его отменили.
— Но Рем-то болен — у него же обострился неврит. Он сейчас на лечении в Висзее. Кто же примет на себя командовать когда взовьется красная ракета?
— Разве ими сейчас не командует фон Крауссер?
— Какая это все-таки глупость — давать штурмовикам отпуск! — буркнул кто-то. — Я знаю, они, конечно, ужасные бездельники, но как-никак их около двух миллионов, и армия дважды подумает, прежде чем выступить против силы, которая по своей численности в десять раз превосходит ее.
— Это безумие, это же значит сделать фюрера добычей для армии!
— Но зато нас мобилизовали, так что, видимо, фюрер предпочитает опираться на нас , — объявил Эрнст, самый молодой из них, надувая свою эсэсовскую грудь.
— ТИХО, там в рядах!
Все щелкнули каблуками, вытягиваясь в струнку, а Эрнст прошептал, почти не разжимая губ:
— Но где же фюрер?
— Да тут, неподалеку, он был сегодня в Эссене на свадьбе Тербовена, — так же шепотом, точно чревовещатель, произнес его друг Ганс. — Мой брат…
«Ехать в Эссен на свадьбу?! — подумал Эрнст. — В такое-то время! Бьюсь об заклад, что на самом деле он ездил туда встретиться с Крупном…»
Но вот вокруг дома расставили охрану. Эрнст и Ганс заняли свои места на открытой террасе, уставленной лаврами и олеандрами в кадках, куда выходили окна ресторана.
— Вот и хорошо! — сказал Ганс. — По крайней мере мы хоть увидим, кто приедет.
— Пока что-то никого нет, — заметил Эрнст, скосив глаза вбок, но не поворачивая головы, на случай если за ними наблюдают, ибо в соседней паре стоял на карауле темноволосый юноша — Шелленберг, любимец Гейдриха…
Следующие полчаса они провели, вышагивая по террасе пятьдесят ярдов в одну сторону и пятьдесят в другую, и, хотя черный эсэсовский мундир, брюки-галифе и высокие сапоги неплохо выглядят на стройном молодом парне, сейчас они не казались Эрнсту идеальной экипировкой для жаркого дня в этой парилке — долине Рейна. Внизу под ними вился сам Рейн, испещренный гусеницами баржей, а за ним холмы с виноградниками по склонам — Семигорье, увенчанное грозовыми тучами, казавшимися белыми на солнце. Над Бонном колыхалось марево, так что видна была лишь верхушка высокой Минстерской башни, да и здесь можно было укрыться от зноя, лишь шагая возле самой стены отеля.
— Уф! — произнес Эрнст. — Ну и духотища!
— Будет гроза, — сказал Ганс. И добавил: — Интересно, приехал уже кто-нибудь или нет?
— Давай заглянем, как будем проходить мимо окон.
Минутой позже Ганс воскликнул:
— Ого! Он сам тут — ведь это же фюрер!
— Не может быть!
Забыв об осторожности, оба молодых человека так резко повернули головы, что чуть не сломали себе шею. А вскоре и вовсе остановились, тараща глаза, — увы, так уж странно устроены окна, что из них можно смотреть наружу, а снаружи внутрь нельзя: зеркальное стекло отражало ярко-синее небо, горы, грозовые тучи, даже их собственные дурацкие физиономии, те же, кто находился внутри, казались лишь темными бесплотными призраками. И однако же, фюрер, несомненно, был там — он мерил шагами зал, покусывая ноготь мизинца. Рядом с Гитлером шагал Геббельс… А в глубине это Геринг или не Геринг?
— Геринг был с ним в Эссене, — сказал Ганс. — А потом говорили, будто он вернулся в Берлин… Ну, конечно же, это он — вон там мой брат, Фридрих! — взволнованно добавил он.
— Где?
— Вон там, вместе с другим адъютантом, Брюкнером.
Так вот он какой, этот Фридрих, человек с каменным лицом, совсем не похожий на Ганса и такой высокий, даже выше Брюкнера, собственно выше всех в зале. Сгорая от зависти, Эрнст подумал, что наверняка его выбрали за мускулатуру, а не за ум… Он знал, что Фридрих на пятнадцать лет старше Ганса и не родной ему брат, а всего лишь сводный — собственно, они с Гансом почти не встречались, и тем не менее то, что у Ганса был родственник среди приближенных фюрера, создавало ему в глазах всех известный ореол, даже в глазах Эрнста.
Отражение в стекле заколебалось, и наша парочка поняла, что к ним присоединился кто-то третий. Они обернулись — и обомлели, словно мальчишки, застигнутые на месте преступления у банки с вареньем: они увидели такое, что хуже некуда — рядом с ними стоял этот подлипала… Однако опасный пришелец не произнес ни слова — только, как они, глазел в стекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105