— Немцы — люди непрактичные в том смысле, что их не интересует, с какой стороны хлеб намазан маслом; не являются они и «нацией» в том смысле, в каком являетесь вы, ублюдки-англичане. Исторически это, скорее, бродячее племя, которое блуждало по Европе и оседало где придется, поэтому они не столько привязаны к какому-то определенному пространству земли (или государству), сколько связаны друг с другом узами «племенного родства». Вот потому-то и прав Розенберг…
— Словом, что-то вроде вас, евреев, — прервала его Джоан.
— Разница в том, что у германцев средоточием этих уз оказывается единственный богопочитаемый верховный вождь.
— Но ведь так же и у вас — только ваш фюрер сидит на небесах, что куда безопаснее для всех нас.
Джереми подтолкнул локтем тетушку, с тревогой поглядывая на Людо.
— Где мы будем есть? — спросил практичный Энтони. — Некоторые из этих гастхаузов кажутся мне вполне приличными.
Трудно поверить, размышлял тем временем Джереми, что под этими улыбчивыми лугами и лесами расположены крупнейшие угольные залежи в Европе! А как обезобразил уголь Уэльс, до какого ненужного запустения довел он этот край! Да, для бродячего племени эти немцы удивительно аккуратный народ… Но вот солдат-француз поднял перекрывавший дорогу шлагбаум, немец-полицейский выбросил в приветствии руку, проверил их паспорта и, улыбнувшись, пропустил в подлинную Германию. Он и глазом не моргнул при виде имени Людо или его носа.
Они переехали через Рейн по понтонному мосту, где «роллс-ройс» еле полз, словно разжиревшая кошка по тоненькому прутику, и покатили по мирному краю, где по обе стороны дороги тянулись поля, окаймленные сосновыми лесами. Крестьяне везли сено на телегах, запряженных волами, или опрыскивали фруктовые деревья, а легкий июньский ветерок слегка колебал наливавшиеся колосья пшеницы. Молодые парни, по пояс голые и ставшие от солнца цвета красного дерева, прокладывали трубы. На пыльной дороге почти не было легковых машин и даже грузовиков — лишь время от времени проносился мотоцикл, на котором сидели двое, а то и трое, да три велосипедиста промчались мимо, усердно крутя педалями, — в их числе белокурая толстуха в шортах. Здесь политическая закваска почти не чувствовалась — всюду их встречали с подкупающим дружелюбием, все старались оказать иностранцам радушный прием и всячески им помочь, всюду приятно, но назойливо пахло кремом от загара.
Правда, на улицах поселков висели нацистские флаги и лозунги: НЕМЦЫ — НАЦИЯ, ПОКОРЯЮЩАЯ НЕБО (при том, что в небе не видно было ни одного самолета), или: МОЛОДЕЖЬ! ВСТУПАЙ В ТРУДОВЫЕ ОТРЯДЫ! — но никто, казалось, и не глядел на них.
Штутгарт был первым пунктом назначения Людо. Там он на какое-то время исчез, а остальные, обойдя полусгоревший замок, уселись в Железнодорожной гостинице посмотреть на парад СА, маршировавших по площади перед новехоньким вокзалом. Штурмовики шагали, четко печатая шаг, совсем как солдаты при смене караула, однако на вид казались просто славными ребятами с облупившимися от солнца носами — такие едва ли способны избивать немецких Людо… Вскоре они расселись по грузовикам и уехали, во всю мощь своих легких горланя песни.
Джереми разговорился в баре с молодым человеком, у которого на лацкане был нацистский значок и от которого, как и от всех вокруг, пахло противозагарным кремом. К чему вся эта муштра, эти, напоминающие военные, парады, в которых участвуют два, а то и три миллиона человек, хотя все они штатские? Французы ведь могут воспринять это как угрозу…
Молодой человек улыбнулся и посмотрел на бестолкового иностранца такими светлыми, такими невинными глазами, что Джереми стало неловко.
— Они могут так подумать только потому, что совсем не понимают нас, бедненькие… А все очень просто: почему, к примеру, вы, англичане, играете в футбол? Потому что вам это нравится, и никому в голову не придет рассматривать матч между «Челси» и «Шпорами» как нечто способное породить гражданскую войну! Мы мечтаем дружить с французами, разве Гитлер не говорит об этом снова и снова?! Ни один немец не хочет новой войны — слишком много мы слышали о ней от наших отцов… — Тут он помрачнел. — Нет, не хочет, но вот французы могут войну начать… Наверху у них сидят настоящие злодеи… А ведь если они вступят в нашу страну, чем эти «два, а то и три миллиона человек» будут с ними драться?.. Вот чем! — И он поднял в воздух вилку. — Потому-то мы и хотим, чтобы весь мир разоружался, а не только мы.
Парень явно говорил искренне и честно. «Ведь это не меня он пытается обмануть, а себя. Но интересно почему?» — подумал Джереми.
Тут появились два парня из гитлерюгенда с кружками для пожертвований «На авиацию», и все, к кому они подходили опускали туда монету, а взамен получали значок с изображением самолета — совсем как в День продажи флажков с благотворительной целью.
— Это, конечно, только на строительство гражданских самолетов, — заметил нацистский знакомец Джереми. И тут же добавил: — Французы ведь могут напасть на нас и с воздуха.
«Не столько логическое, сколько ассоциативное умозаключение», — подумал Джереми. И вспомнил красную с белым модель бомбы на площади, в которой тоже было проделано отверстие для пожертвований. Надпись на ней гласила: ЕДИНЫЙ НАРОД — ЕДИНАЯ ОПАСНОСТЬ — ЕДИНАЯ ОБОРОНА.
Но тут создалась ситуация, грозившая разразиться скандалом: Джоан, не подумав, щелкнула зажигалкой и закурила, и тотчас какой-то прыщавый малый в форме СС высокомерно заявил, обращаясь ко всем и ни к кому в частности:
— Ни одна приличная немка не курит!
Джоан поспешно затушила окурок. Но кто-то из стоявших рядом не полез за словом в карман и тут же обрезал эсэсовца:
— Ни один приличный немец не станет оскорблять гостей своей страны!
Человек прибавил еще несколько веских слов, его поддержали, и эсэсовцу под улюлюканье и насмешки пришлось ретироваться, поджав хвост.
— Что с него возьмешь? — заметил их новый друг, обращаясь к Джоан. — Невежественная свинья, пруссак. В последнее время слишком много их тут развелось, примазавшихся.
А тем временем из радиоприемника на стойке бара неслись панегирики Гитлеру — диктор захлебываясь рассказывал о его первой встрече с Муссолини в Венеции, откуда фюрер только что вернулся.
19
Никто в Штутгарте понятия не имел о том, насколько эта встреча висела на волоске.
Когда вопрос о ней впервые возник, Гитлер не пожелал даже обсуждать его. Он не говорил ни на одном языке, кроме немецкого, совсем не знал, как живут в других странах, и не желал знать: однажды осев в качестве австрийского эмигранта в рейхе, он не видел необходимости снова пересекать границу — разве что с армией вторжения. Однако, чтобы эта встреча состоялась, Магомет должен был пойти к горе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Словом, что-то вроде вас, евреев, — прервала его Джоан.
— Разница в том, что у германцев средоточием этих уз оказывается единственный богопочитаемый верховный вождь.
— Но ведь так же и у вас — только ваш фюрер сидит на небесах, что куда безопаснее для всех нас.
Джереми подтолкнул локтем тетушку, с тревогой поглядывая на Людо.
— Где мы будем есть? — спросил практичный Энтони. — Некоторые из этих гастхаузов кажутся мне вполне приличными.
Трудно поверить, размышлял тем временем Джереми, что под этими улыбчивыми лугами и лесами расположены крупнейшие угольные залежи в Европе! А как обезобразил уголь Уэльс, до какого ненужного запустения довел он этот край! Да, для бродячего племени эти немцы удивительно аккуратный народ… Но вот солдат-француз поднял перекрывавший дорогу шлагбаум, немец-полицейский выбросил в приветствии руку, проверил их паспорта и, улыбнувшись, пропустил в подлинную Германию. Он и глазом не моргнул при виде имени Людо или его носа.
Они переехали через Рейн по понтонному мосту, где «роллс-ройс» еле полз, словно разжиревшая кошка по тоненькому прутику, и покатили по мирному краю, где по обе стороны дороги тянулись поля, окаймленные сосновыми лесами. Крестьяне везли сено на телегах, запряженных волами, или опрыскивали фруктовые деревья, а легкий июньский ветерок слегка колебал наливавшиеся колосья пшеницы. Молодые парни, по пояс голые и ставшие от солнца цвета красного дерева, прокладывали трубы. На пыльной дороге почти не было легковых машин и даже грузовиков — лишь время от времени проносился мотоцикл, на котором сидели двое, а то и трое, да три велосипедиста промчались мимо, усердно крутя педалями, — в их числе белокурая толстуха в шортах. Здесь политическая закваска почти не чувствовалась — всюду их встречали с подкупающим дружелюбием, все старались оказать иностранцам радушный прием и всячески им помочь, всюду приятно, но назойливо пахло кремом от загара.
Правда, на улицах поселков висели нацистские флаги и лозунги: НЕМЦЫ — НАЦИЯ, ПОКОРЯЮЩАЯ НЕБО (при том, что в небе не видно было ни одного самолета), или: МОЛОДЕЖЬ! ВСТУПАЙ В ТРУДОВЫЕ ОТРЯДЫ! — но никто, казалось, и не глядел на них.
Штутгарт был первым пунктом назначения Людо. Там он на какое-то время исчез, а остальные, обойдя полусгоревший замок, уселись в Железнодорожной гостинице посмотреть на парад СА, маршировавших по площади перед новехоньким вокзалом. Штурмовики шагали, четко печатая шаг, совсем как солдаты при смене караула, однако на вид казались просто славными ребятами с облупившимися от солнца носами — такие едва ли способны избивать немецких Людо… Вскоре они расселись по грузовикам и уехали, во всю мощь своих легких горланя песни.
Джереми разговорился в баре с молодым человеком, у которого на лацкане был нацистский значок и от которого, как и от всех вокруг, пахло противозагарным кремом. К чему вся эта муштра, эти, напоминающие военные, парады, в которых участвуют два, а то и три миллиона человек, хотя все они штатские? Французы ведь могут воспринять это как угрозу…
Молодой человек улыбнулся и посмотрел на бестолкового иностранца такими светлыми, такими невинными глазами, что Джереми стало неловко.
— Они могут так подумать только потому, что совсем не понимают нас, бедненькие… А все очень просто: почему, к примеру, вы, англичане, играете в футбол? Потому что вам это нравится, и никому в голову не придет рассматривать матч между «Челси» и «Шпорами» как нечто способное породить гражданскую войну! Мы мечтаем дружить с французами, разве Гитлер не говорит об этом снова и снова?! Ни один немец не хочет новой войны — слишком много мы слышали о ней от наших отцов… — Тут он помрачнел. — Нет, не хочет, но вот французы могут войну начать… Наверху у них сидят настоящие злодеи… А ведь если они вступят в нашу страну, чем эти «два, а то и три миллиона человек» будут с ними драться?.. Вот чем! — И он поднял в воздух вилку. — Потому-то мы и хотим, чтобы весь мир разоружался, а не только мы.
Парень явно говорил искренне и честно. «Ведь это не меня он пытается обмануть, а себя. Но интересно почему?» — подумал Джереми.
Тут появились два парня из гитлерюгенда с кружками для пожертвований «На авиацию», и все, к кому они подходили опускали туда монету, а взамен получали значок с изображением самолета — совсем как в День продажи флажков с благотворительной целью.
— Это, конечно, только на строительство гражданских самолетов, — заметил нацистский знакомец Джереми. И тут же добавил: — Французы ведь могут напасть на нас и с воздуха.
«Не столько логическое, сколько ассоциативное умозаключение», — подумал Джереми. И вспомнил красную с белым модель бомбы на площади, в которой тоже было проделано отверстие для пожертвований. Надпись на ней гласила: ЕДИНЫЙ НАРОД — ЕДИНАЯ ОПАСНОСТЬ — ЕДИНАЯ ОБОРОНА.
Но тут создалась ситуация, грозившая разразиться скандалом: Джоан, не подумав, щелкнула зажигалкой и закурила, и тотчас какой-то прыщавый малый в форме СС высокомерно заявил, обращаясь ко всем и ни к кому в частности:
— Ни одна приличная немка не курит!
Джоан поспешно затушила окурок. Но кто-то из стоявших рядом не полез за словом в карман и тут же обрезал эсэсовца:
— Ни один приличный немец не станет оскорблять гостей своей страны!
Человек прибавил еще несколько веских слов, его поддержали, и эсэсовцу под улюлюканье и насмешки пришлось ретироваться, поджав хвост.
— Что с него возьмешь? — заметил их новый друг, обращаясь к Джоан. — Невежественная свинья, пруссак. В последнее время слишком много их тут развелось, примазавшихся.
А тем временем из радиоприемника на стойке бара неслись панегирики Гитлеру — диктор захлебываясь рассказывал о его первой встрече с Муссолини в Венеции, откуда фюрер только что вернулся.
19
Никто в Штутгарте понятия не имел о том, насколько эта встреча висела на волоске.
Когда вопрос о ней впервые возник, Гитлер не пожелал даже обсуждать его. Он не говорил ни на одном языке, кроме немецкого, совсем не знал, как живут в других странах, и не желал знать: однажды осев в качестве австрийского эмигранта в рейхе, он не видел необходимости снова пересекать границу — разве что с армией вторжения. Однако, чтобы эта встреча состоялась, Магомет должен был пойти к горе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105