На мгновение я задумался, нужно ли
объяснять Юппу, сколь неотесанны эти люди, что мельтешат здесь перед моими
глазами, но тут же представил, а что было бы, собери вы в одном месте
соответствующее число философов? Сомневаюсь, чтобы это зрелище радовало
глаз.
На последней конференции, где мне довелось побывать, один оксфордский
профессор — как его звали, умолчу, но любой поймет, что я имею в виду, -
скатывал шарики из листов бумаги, в которые только что выпростал сопливое
содержимое своих носовых пазух, и обстреливал этими шариками присутствующих,
стараясь никого из них не дискриминировать, совсем как сербы, обстреливающие
Сараево. Не то чтобы этот обстрел был вызван неким бесконтрольным
сокращением мышц его руки — нет, причиной тому была профессорская
невменяемость. За неделю до того покончила самоубийством его жена.
Вспоминая участников той конференции, лицо за лицом, я готов был
признать, что они вряд ли сломают вам челюсть и позаимствуют ваш бумажник в
отличие от Юпповых дружков, но только потому, что у всей этой колледжевой
братии (a) плохой хук правой, (b) кишка тонка.
Заключение
Процессия философов, сосредоточенно ковыряющих в носу (или в заднице).
Философ, заметил как-то Уилбур, это человек, чей язык подобострастно
высунут, а нога угрожающе напряжена всякий раз, как в зоне его видимости
появляется чья-нибудь задница и он должен мгновенно принять решение:
приложиться ли к этой заднице языком или приложить ей увесистый пинок.
Умственная честность, интеллектуальное рвение, прямота суждений -
пожалуй, все эти качества видятся только на расстоянии.
Не сводя глаз с мяча
Мое счастье, что до конца игры оставалось лишь несколько сот секунд,
иначе меня просто раскатали бы по полю. При том что от мяча меня отделяло
три четверти футбольной площадки, все, кому не лень, исхитрялись садануть
меня жестким локтем — кто в бровь, кто под дых, кто в бок. Судья не обращал
на это ни малейшего внимание, несмотря на свист и улюлюканье на трибунах.
Мое присутствие на поле было не более чем жестом: весьма грубым, надо
признать. Если законы благородства не позволяли копам арестовать меня в день
игры, ничто не удерживало их от того, чтобы как следует засветить мне в
глаз, коли я имел неосторожность засветиться на поле. Жестокий удар в печень
заставил меня упасть на четыре точки. Уже грохнувшись оземь и наблюдая, как
ко мне трусцой приближаются еще несколько полицейских, с явным намерением
как бы случайно — и крайне болезненно — пробежаться по мне, я задался
вопросом, как будет выглядеть моя смерть на службе футбольной команде,
состоящей из сутенеров, наркоторговцев, потрошителей, профессиональных нищих
и вооруженных грабителей: удар...
Я заставил себя встать на ноги и сдвинуться с места. Борьба
сосредоточилась на дальнем конце поля, но, видимо, я каким-то образом внес
смятение в ряды команды полиции, так как под восторженные крики толпы
нападающий Мафии внезапно вырвался с мячом вперед. Краем глаза я видел, как
судья смотрит на секундомер.
С ужасом я вдруг осознал, что мяч движется в мою сторону. Нападающий,
одетый в нелепые засаленные голубые шорты, прорвался сквозь защиту
противника, словно она стояла там, специально нанятая для того, чтобы он
смотрелся на ее фоне как можно круче. Подумать только — он уже достиг центра
поля! Пытаясь судорожно сообразить, в какой конец поля кинуться, чтобы не
оказаться рядом с мячом, я развернулся — и тут-то он угодил мне прямо в
лицо.
Земля резко прыгнула навстречу.
Я лежал, уткнувшись носом в землю, а в уши била волна неистовых
аплодисментов — пустяк, казалось бы, по сравнению со всеми страданиями,
выпавшими мне до этого, но почему-то мне было особенно больно их слышать: на
мой вкус, в очередном полученном мной ударе не было ничего особенно
забавного. Но аплодировали победному голу. Победному голу, который, как
вскоре выяснилось, был забит мной в результате того, что мяч изменил
траекторию, войдя в соприкосновение с моими лицевыми мышцами.
Юпп, захлебываясь от эмоций, описал мне, как все оно было: Засаленные
Шорты в сердцах ударил по мячу что есть сил — если верить Юппу, мяч должен
был уйти прямехонько мимо левого угла ворот, но вмешательство моей рожи
придало мячу чудовищную траекторию, сбившую с толку голкипера, и мяч угодил
в сетку.
Игра вяло продолжалась еще тридцать секунд, но исход ее был уже решен.
Один — ноль. Меня это особо не заботило. Кровь капля за каплей срывалась с
моего носа и уходила в пике, и ни суровые похлопывания по спине со стороны
товарищей по команде, ни эмоции, сверкающие в глазах Юппа расплавленным
золотом, не могли рассеять навязчивое напоминание о том, что мне очень и
очень худо.
Полицейские были мрачны и подавлены. Кому нравится проигрывать, даже
если вы продули приличной команде, но продуть команде, где главный форвард
философ, из которого песок сыплется, он же по совместительству банковский
грабитель, которого, дай вам волю, вы бы тут же арестовали, — это верх
унижения...
Однако главной проблемой был Засаленные Шорты. По его ногам сразу было
видно — рьяный футболист. И безумно тем гордится. Теперь он вообразил, что
его мяч шел точно в цель, и обвинял меня в онтологическом местопребывании в
тот момент, а также в злокозненном изменении траектории моего бега с целью
украсть его славу.
Принадлежа к числу людей, чья деятельность связана в основном с точным
использованием языка и которые гордятся тем, что транслируют информацию
быстро, компактно и без помех, я всегда испытывал глубокое недоумение,
столкнувшись с людьми, не понимающими, что они говорят и, судя по всему,
склонными зацикливаться на самых невообразимых утверждениях.
— Ты украл мой гол, — твердил Засаленные Шорты с упорством маньяка. Это
была абсолютная дичь, потому что (x) это было неправдой и (y) даже будь все
именно так — что бы я мог сделать? (z) щелкнуть пальцами и перенести нас на
пять минут назад? Потрясающее скудоумие.
Можно, казалось бы, удовлетвориться тем, что подал решающий пас, однако
один из уроков, который я извлек из мировой истории, заключался в том, что у
здравого смысла крайне немного сторонников. Юпп пытался проявить
максимальную доброжелательность, выслушивая первые пять «ты украл мой
гол», однако Засаленные Шорты столь настойчиво талдычил одно и то же,
что достал и его. Чего я не мог взять в толк, это почему, вместо того чтобы
раз за разом утверждать — словно он давал показания под присягой, — будто я
украл его гол, Засаленные Шорты сразу не обратился к Юберу с предложением
попробовать врезать ему промеж глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
объяснять Юппу, сколь неотесанны эти люди, что мельтешат здесь перед моими
глазами, но тут же представил, а что было бы, собери вы в одном месте
соответствующее число философов? Сомневаюсь, чтобы это зрелище радовало
глаз.
На последней конференции, где мне довелось побывать, один оксфордский
профессор — как его звали, умолчу, но любой поймет, что я имею в виду, -
скатывал шарики из листов бумаги, в которые только что выпростал сопливое
содержимое своих носовых пазух, и обстреливал этими шариками присутствующих,
стараясь никого из них не дискриминировать, совсем как сербы, обстреливающие
Сараево. Не то чтобы этот обстрел был вызван неким бесконтрольным
сокращением мышц его руки — нет, причиной тому была профессорская
невменяемость. За неделю до того покончила самоубийством его жена.
Вспоминая участников той конференции, лицо за лицом, я готов был
признать, что они вряд ли сломают вам челюсть и позаимствуют ваш бумажник в
отличие от Юпповых дружков, но только потому, что у всей этой колледжевой
братии (a) плохой хук правой, (b) кишка тонка.
Заключение
Процессия философов, сосредоточенно ковыряющих в носу (или в заднице).
Философ, заметил как-то Уилбур, это человек, чей язык подобострастно
высунут, а нога угрожающе напряжена всякий раз, как в зоне его видимости
появляется чья-нибудь задница и он должен мгновенно принять решение:
приложиться ли к этой заднице языком или приложить ей увесистый пинок.
Умственная честность, интеллектуальное рвение, прямота суждений -
пожалуй, все эти качества видятся только на расстоянии.
Не сводя глаз с мяча
Мое счастье, что до конца игры оставалось лишь несколько сот секунд,
иначе меня просто раскатали бы по полю. При том что от мяча меня отделяло
три четверти футбольной площадки, все, кому не лень, исхитрялись садануть
меня жестким локтем — кто в бровь, кто под дых, кто в бок. Судья не обращал
на это ни малейшего внимание, несмотря на свист и улюлюканье на трибунах.
Мое присутствие на поле было не более чем жестом: весьма грубым, надо
признать. Если законы благородства не позволяли копам арестовать меня в день
игры, ничто не удерживало их от того, чтобы как следует засветить мне в
глаз, коли я имел неосторожность засветиться на поле. Жестокий удар в печень
заставил меня упасть на четыре точки. Уже грохнувшись оземь и наблюдая, как
ко мне трусцой приближаются еще несколько полицейских, с явным намерением
как бы случайно — и крайне болезненно — пробежаться по мне, я задался
вопросом, как будет выглядеть моя смерть на службе футбольной команде,
состоящей из сутенеров, наркоторговцев, потрошителей, профессиональных нищих
и вооруженных грабителей: удар...
Я заставил себя встать на ноги и сдвинуться с места. Борьба
сосредоточилась на дальнем конце поля, но, видимо, я каким-то образом внес
смятение в ряды команды полиции, так как под восторженные крики толпы
нападающий Мафии внезапно вырвался с мячом вперед. Краем глаза я видел, как
судья смотрит на секундомер.
С ужасом я вдруг осознал, что мяч движется в мою сторону. Нападающий,
одетый в нелепые засаленные голубые шорты, прорвался сквозь защиту
противника, словно она стояла там, специально нанятая для того, чтобы он
смотрелся на ее фоне как можно круче. Подумать только — он уже достиг центра
поля! Пытаясь судорожно сообразить, в какой конец поля кинуться, чтобы не
оказаться рядом с мячом, я развернулся — и тут-то он угодил мне прямо в
лицо.
Земля резко прыгнула навстречу.
Я лежал, уткнувшись носом в землю, а в уши била волна неистовых
аплодисментов — пустяк, казалось бы, по сравнению со всеми страданиями,
выпавшими мне до этого, но почему-то мне было особенно больно их слышать: на
мой вкус, в очередном полученном мной ударе не было ничего особенно
забавного. Но аплодировали победному голу. Победному голу, который, как
вскоре выяснилось, был забит мной в результате того, что мяч изменил
траекторию, войдя в соприкосновение с моими лицевыми мышцами.
Юпп, захлебываясь от эмоций, описал мне, как все оно было: Засаленные
Шорты в сердцах ударил по мячу что есть сил — если верить Юппу, мяч должен
был уйти прямехонько мимо левого угла ворот, но вмешательство моей рожи
придало мячу чудовищную траекторию, сбившую с толку голкипера, и мяч угодил
в сетку.
Игра вяло продолжалась еще тридцать секунд, но исход ее был уже решен.
Один — ноль. Меня это особо не заботило. Кровь капля за каплей срывалась с
моего носа и уходила в пике, и ни суровые похлопывания по спине со стороны
товарищей по команде, ни эмоции, сверкающие в глазах Юппа расплавленным
золотом, не могли рассеять навязчивое напоминание о том, что мне очень и
очень худо.
Полицейские были мрачны и подавлены. Кому нравится проигрывать, даже
если вы продули приличной команде, но продуть команде, где главный форвард
философ, из которого песок сыплется, он же по совместительству банковский
грабитель, которого, дай вам волю, вы бы тут же арестовали, — это верх
унижения...
Однако главной проблемой был Засаленные Шорты. По его ногам сразу было
видно — рьяный футболист. И безумно тем гордится. Теперь он вообразил, что
его мяч шел точно в цель, и обвинял меня в онтологическом местопребывании в
тот момент, а также в злокозненном изменении траектории моего бега с целью
украсть его славу.
Принадлежа к числу людей, чья деятельность связана в основном с точным
использованием языка и которые гордятся тем, что транслируют информацию
быстро, компактно и без помех, я всегда испытывал глубокое недоумение,
столкнувшись с людьми, не понимающими, что они говорят и, судя по всему,
склонными зацикливаться на самых невообразимых утверждениях.
— Ты украл мой гол, — твердил Засаленные Шорты с упорством маньяка. Это
была абсолютная дичь, потому что (x) это было неправдой и (y) даже будь все
именно так — что бы я мог сделать? (z) щелкнуть пальцами и перенести нас на
пять минут назад? Потрясающее скудоумие.
Можно, казалось бы, удовлетвориться тем, что подал решающий пас, однако
один из уроков, который я извлек из мировой истории, заключался в том, что у
здравого смысла крайне немного сторонников. Юпп пытался проявить
максимальную доброжелательность, выслушивая первые пять «ты украл мой
гол», однако Засаленные Шорты столь настойчиво талдычил одно и то же,
что достал и его. Чего я не мог взять в толк, это почему, вместо того чтобы
раз за разом утверждать — словно он давал показания под присягой, — будто я
украл его гол, Засаленные Шорты сразу не обратился к Юберу с предложением
попробовать врезать ему промеж глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106