Вот оно море, которое созидает, чтобы расплескивать содеянное.
Но я не иду к морю. Лист белой бумаги лежит предо мной. Чего я жду от него?
Бог два дня творил море. Но человеком он занимался недолго. С человеком он позабавился, как ребенок. Когда творят что-то дети — лепечут, рисуют, поют — они забавляются мигом творения. Но миг пролетел — и лепет умолк, песенка забыта, скомкана глина, рисунок разорван — исчезло недолговечное и прекрасное, как детская улыбка. Ребенок забывает дело рук своих.
Бог создал человека и в тот же миг забыл о деле рук своих.
Прекрасны сосны, и дюны, и море в зимней Паланге. Они говорят мне о том, что витает улыбкою радости между рожденьем и смертью любого из нас — мужчины и женщины, и сосны, двоящейся близко у общего корня, и набегов холодной воды на песчаные дюны. Так все возникает, чтобы исчезнуть.
Прекрасная импровизация — жизнь! Сама же и создает себя. Не любуется делом рук своих, и приятно ей, отбрасывая былое, сущее любить, не ведая, что вылепится в грядущем.
Потому-то, когда, как в мгновенье любви, входит в нас и из нас исторгается жизнь, мы подвластны ее вдохновенной игре и не помним о прошлом и не мыслим о будущем.
О, самозабвенность искусства!
Прекрасно в искусстве все, на чем нет мертвой заботы запечатлеть себя.
Ребенок плачет — и забывает о чем плачет. Смеется — и забывает о чем смеется. И потому легко плачет, и потому его смех заливистый и беспечный.
О, детство искусства!
Прекрасно в искусстве все, что не осознало себя.
Любовники знают, что страстное чувство бежит огласки. Шепотом и наедине твердят они свое глупое «люблю, люблю!» — они лелеют в себе опасение, что чужие взгляды и слова убьют их чувство. Покров тайны нужен любви, как покров темноты.
О, тайная связь меж творцом и его шедевром!
Прекрасно в искусстве все, что не ищет огласки.
2.
Но все это смешно и наивно. И все здесь поставлено с ног на голову, потому что смешаны понятия «творчество» и «искусство».
Творчество преследует самое себя, и в этом оно — проявление изменчивой жизни. Цель творчества — быть, существовать, находить переживания в акте творения.
Искусство преследует не себя, а свой результат, как нечто застывшее, запечатленное. Цель искусства — запечатлеть, передать и вызвать переживание после того, как произведение создано. И потому вот ответ на сакраментальный вопрос, что такое искусство: КОНСЕРВАЦИЯ ПЕРЕЖИВАНИЙ.
Что может быть отвратительней?! А между тем, я никак не могу подыскать сему определению какой-то альтернативы, как бы ни хотелось мне того…
Живое ПЕРЕЖИВАНИЕ лежит в основе искусства; но и мертвое КАК ЗАФИКСИРОВАТЬ? — лежит здесь же. Однако же, именно задача фиксации переживаний — выступает той главной задачей, которую искусство решает. В самом деле: меняется все, и чувства быстрее всего; но те же радости и муки испытываем мы, что и тысячелетие назад. Меняется все, и искусство быстрее многого; но радости и муки у нынешнего художника вовсе не те, что были когда-то: ему надо не повторять уже сказанное, ему надо быть изощреннее, ему надо выразить «свое» — и так далее. Безумен тот, кому мешает жить знание того, что он повторяет собою многих и многих. Но мы посмеемся над художником, который представит нам нечто, похожее на искусство других.
И вот все, что учит искусству — все эти академии живописи и музыки, литературы и театра — все учит технике фиксации. А пройдя искус, художник бьется над тем, чтобы преодолеть влияние школы и найти еще не найденное. Правда, рядом с ним — его коллега. Тот не бьется. При помощи школы — техники, мастерства, системы — он умеет легко фиксировать и без переживаний — с холодной душой имитировать их, как опытная любовница умеет имитировать любовь.
Прекрасно в искусстве уметь!
И постыдно быть дилетантом!
Постыдно предаваться творческому акту, не получив на то патента!
Любить и жалеть — как это мало для искусства!
Прекрасно то в искусстве, что профессионально!
3.
Все выглядит сегодня так, будто искусство в своем тщеславном «остановись, мгновенье!» старается превзойти и обмануть природу. Но природа мстит. Чем изощреннее обман, тем коварнее месть. Искусство все глубже заманивается в тупик. Оно давно уже чувствует, что дело неладно. Природа смеется, жизнь торжествует, а искусство задыхается.
Как это случилось?
Мне придется здесь крайне сжато дать то, что вкрапливалось в мои лекции в качестве комментария, отступления, введения или заключения к рассказу об эпохе, стиле, об отдельной школе, и о конкретном мастере.
Когда человек открыл, что для эмоций существует простейший выход в творчестве, он открыл искусство. Это было наивным, очаровательным и гармоничным началом! Само переживание, его выражение в творчестве и акт наслаждения им были неразделимы, подобно Божественной Троице! И никто не заботился о возможном зрителе и не было оглядки на творчество соседа или предка!
Но плод с прекрасного Древа Искусства сорван, и змей уже торжествует мрачно. Едва появляется первый зритель и слушатель, как творчество уже берет его в свой расчет. Начинается развитие особых, устойчивых знаков — условностей для того, чтобы творчество первого было «прочитано» кем-то вторым, то есть чтобы эмоции творца были через его искусство переданы потребителю. Наслаждение результатами творчества начинает отделяться от творца. Забота об условностях — знаках передачи — рождает новое качество техники и к первоначальной проблеме творчества ЧТО добавляется пресловутая проблема КАК. А потребителю нужно все больше искусства; а художник уже не живет без зрителя; и основное качество — острое переживание творческого процесса — все более сдает свои позиции, поскольку профессионализация растет, живое творчество уже в оковах в виде школ, течений, технологий. И поскольку открыто, что произведение искусства обладает удивительным свойством хранить эфемерное — чувство, разум и дух — возрастает забота о вечном и правильном их закреплении. Наитие, порыв, случайность, непреднамеренность отступают еще и еще. Отступают и под натиском внешних сил: искусству дается просветительная и культурная миссия, художественное творчество отдельного лица эксплуатируется в интересах общества. Между тем идет дальнейшая формализация искусства, когда самоцелью становится не непосредственно переживания, а их наиболее удачная фиксация и передача и когда — о, где оно, доброе старое время! — уже сама форма становится стимулом переживаний художника. Вокруг искусства справляется предполуночный шабаш: результаты личного, неповторимого творчества размножают посредством копирования — личные эмоции художника отчуждены от бесконтрольных или специально направленных эмоций миллионных потребителей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146