Отчего бы Шлессереру не воспользоваться этим обстоятельством и не уехать? Чтобы к трем утра снова вернуться?»
Это могло служить версией. Но эксперт категорически исключал возможность наступления смерти в час или в два ночи.
Ванзебах, трезвые и ясные рассуждения которого показались в целом правдоподобными, добавил уже в самом конце допроса одну деталь, зарезавшую Шлессерера без ножа – а именно то, что он скрепя сердце принял приглашение Шлессерера на охоту. Он, Ванзебах, планировал заняться на той неделе другими делами. Должна была состояться Неделя балета, а фрау Ванзебах, обожавшая балет, незадолго до этого достала билеты на «Онегина» Джона Кранко, и Шлессереру пришлось довольно долго уговаривать Ванзебаха поехать с ним на охоту, кроме этого, Ванзебах произнес еще одну ставшую сакраментальной фразу о том, что, дескать, у него сложилось впечатление, что Шлессереру «больше жизни хотелось», чтобы он, Ванзебах, принял его приглашение.
Впоследствии, уже на заключительном выступлении перед судом, представитель обвинения добрых полчаса обсасывал эту фразу Ванзебаха.
Сначала никто не был склонен видеть в Шлессерере преступника, не допрашивали его и в качестве подозреваемого, скорее, как свидетеля, хотя, если говорить откровенно, представители следствия с самого начала не исключали его из круга подозреваемых. Шлессерер заявил, что представления не имеет, кем мог быть убийца. По его словам, у его жены не было врагов, к тому же данное преступление по всем признакам – убийство с целью ограбления. В понедельник, 22 июня, Шлессерер изъявил желание встретиться со следователями по делу, заявив, что, как он выразился, желает дополнить свои показания, поэтому и был приглашен в управление полиции… нет, вру, он, напротив, просил следователей прибыть к нему в особняк, поскольку хотел предъявить им нечто важное.
Следователи прибыли в особняк, и Шлессерер показал им разбитое окно в подвале и сломанный замок на двери, ведущей из подвала наверх. Неужели те, кто осматривал дом сразу после обнаружения трупа, просмотрели? Несомненно.
Кроме того, Шлессерер официально заявил, что, мол, только в воскресенье смог заставить себя как следует оглядеть жилище и установил, что недостает крупной суммы денег (около 5000 марок), находившейся в закрытом, но не запертом на ключ ящике письменного стола (на самом деле речь шла о секретере) его супруги, а также самых ценных ювелирных изделий, принадлежавших ей. Но при перечислении и описании упомянутых ювелирных изделий Шлессерер запутался или, говоря профессиональным языком, «стал давать противоречивые показания». Не на шутку рассердившись из-за этого, Шлессерер в конце концов заявил, что, мол, не знает точно, сколько и какие именно драгоценности находились во владении его супруги, и что у него складывается впечатление, что из разряда свидетелей он вот-вот перейдет в подозреваемые.
– Это ваши слова, – раздельно произнес в ответ следователь, – а не мои.
Но и этой фразы не было в протоколе; я услышал ее из уст участвовавшего в допросе главного комиссара.
Мне предстоит разъяснить вам еще одну важную деталь, а именно, что мне было известно лицо по фамилии Штегвайбель. Эрих Штегвайбель. Именно с ним Шлессерер и вел телефонный разговор из номера отеля следующей после обнаружения трупа ночью.
Упомянутого Эриха Штегвайбеля знал не только я, его знали все мои коллеги по периоду стажировки. Каким образом этому Штегвайбелю удалось выдержать первый экзамен, так и оставалось для всех нас загадкой, ибо этот молодой человек уже тогда, по выражению моего безвременно умершего друга, впоследствии адвоката, стал активным членом «общества нетрезвости». Естественно, что при подобном образе жизни уже не до подготовки к экзаменам. Посудите сами: он являлся на экзамены не иначе как с ящиком пива, который запихивал под стол в огромном экзаменационном зале верховного суда земли, и бутылку за бутылкой выдувал пиво в ходе пятичасовой экзаменационной работы. И так все шесть дней экзамена. Никто из его однокурсников не решился бы поставить гроша ломаного на положительный исход экзамена Штегвайбеля, но произошло чудо: тот, хоть и с великим трудом, экзамен выдержал. На устном, как выяснилось, Штегвайбелю помогло то, что у него уже не было никакой возможности пронести туда ящик с пивом и что среди одновременно с ним отвечавших нашелся один, который постоянно путался, заикался и умолкал, хоть и назубок знал предмет, что нередко бывает у гипертрофированно целеустремленных людей и вызвано в первую очередь чрезвычайно сильным волнением; потом еще одна девица, решившая сразить наповал экзаменационную комиссию слишком уж откровенным декольте, что вызвало лишь возмущение; третьим был какой-то законченный тупица. Таким образом Штегвайбель на фоне перечисленных представал чуть ли не гением, тем более что ему выпало отвечать именно на те вопросы, которые он знал довольно неплохо. Что же до пробелов, он сумел их искусно замаскировать.
Короче говоря, экзамен Штегвайбель сдал.
Но после этого дела его пошли вкривь и вкось. Он либо безнадежно опаздывал, либо пропускал обязательные для стажера мероприятия. Своего руководителя он выводил из себя тем, что никогда не мог своевременно составить текст приговора, что подаваемые им бумаги вечно были в потеках пива, что он позволял себе панибратский тон даже с седоволосыми судьями, а однажды – и это послужило последней каплей – посеял где-то целую пачку папок с делами. Как впоследствии писал Штегвайбель в объяснительной записке, все же представленной им после неоднократных напоминаний в канцелярию верховного суда земли, папки с делами находились в портфеле, который он повесил на руль своего велосипеда, на котором направлялся к себе домой в Фатерштеттен и который бесследно исчез, когда он оставил велосипед то ли у гостиничного ресторанчика «Ирдингер», то ли у заведений под названиями «Незрячий пес» или «Золотой промилле». Других деталей, как и более точного времени, Штегвайбель припомнить не мог. Зато досконально помнил, где какое подавалось пиво: в «Ирдингере» – «Шпатен», в «Незрячем псе» – «Ауэрброй Розенхайм», а в «Золотом промилле» – пиво «Шлоссброй Фурт-ам-Вальд». (Прошу вас не принимать перечисление этих сортов слишком уж буквально; что он там пил – этого мне сейчас при всем желании не вспомнить, я привожу их только в качестве примера.)
Последствий этого дисциплинарного проступка Штегвайбелю удалось избежать тем, что он добровольно отказался от исполнения своих обязанностей стажера. То есть перестал появляться на службе и никак не реагировал на сопроводительные документы. Поскольку, как вы можете догадаться, подобное отношение никак не вписывалось в практику учреждений, где проходят практику стажеры, прекращение стажерской практики Штегвайбеля стало неизбежным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Это могло служить версией. Но эксперт категорически исключал возможность наступления смерти в час или в два ночи.
Ванзебах, трезвые и ясные рассуждения которого показались в целом правдоподобными, добавил уже в самом конце допроса одну деталь, зарезавшую Шлессерера без ножа – а именно то, что он скрепя сердце принял приглашение Шлессерера на охоту. Он, Ванзебах, планировал заняться на той неделе другими делами. Должна была состояться Неделя балета, а фрау Ванзебах, обожавшая балет, незадолго до этого достала билеты на «Онегина» Джона Кранко, и Шлессереру пришлось довольно долго уговаривать Ванзебаха поехать с ним на охоту, кроме этого, Ванзебах произнес еще одну ставшую сакраментальной фразу о том, что, дескать, у него сложилось впечатление, что Шлессереру «больше жизни хотелось», чтобы он, Ванзебах, принял его приглашение.
Впоследствии, уже на заключительном выступлении перед судом, представитель обвинения добрых полчаса обсасывал эту фразу Ванзебаха.
Сначала никто не был склонен видеть в Шлессерере преступника, не допрашивали его и в качестве подозреваемого, скорее, как свидетеля, хотя, если говорить откровенно, представители следствия с самого начала не исключали его из круга подозреваемых. Шлессерер заявил, что представления не имеет, кем мог быть убийца. По его словам, у его жены не было врагов, к тому же данное преступление по всем признакам – убийство с целью ограбления. В понедельник, 22 июня, Шлессерер изъявил желание встретиться со следователями по делу, заявив, что, как он выразился, желает дополнить свои показания, поэтому и был приглашен в управление полиции… нет, вру, он, напротив, просил следователей прибыть к нему в особняк, поскольку хотел предъявить им нечто важное.
Следователи прибыли в особняк, и Шлессерер показал им разбитое окно в подвале и сломанный замок на двери, ведущей из подвала наверх. Неужели те, кто осматривал дом сразу после обнаружения трупа, просмотрели? Несомненно.
Кроме того, Шлессерер официально заявил, что, мол, только в воскресенье смог заставить себя как следует оглядеть жилище и установил, что недостает крупной суммы денег (около 5000 марок), находившейся в закрытом, но не запертом на ключ ящике письменного стола (на самом деле речь шла о секретере) его супруги, а также самых ценных ювелирных изделий, принадлежавших ей. Но при перечислении и описании упомянутых ювелирных изделий Шлессерер запутался или, говоря профессиональным языком, «стал давать противоречивые показания». Не на шутку рассердившись из-за этого, Шлессерер в конце концов заявил, что, мол, не знает точно, сколько и какие именно драгоценности находились во владении его супруги, и что у него складывается впечатление, что из разряда свидетелей он вот-вот перейдет в подозреваемые.
– Это ваши слова, – раздельно произнес в ответ следователь, – а не мои.
Но и этой фразы не было в протоколе; я услышал ее из уст участвовавшего в допросе главного комиссара.
Мне предстоит разъяснить вам еще одну важную деталь, а именно, что мне было известно лицо по фамилии Штегвайбель. Эрих Штегвайбель. Именно с ним Шлессерер и вел телефонный разговор из номера отеля следующей после обнаружения трупа ночью.
Упомянутого Эриха Штегвайбеля знал не только я, его знали все мои коллеги по периоду стажировки. Каким образом этому Штегвайбелю удалось выдержать первый экзамен, так и оставалось для всех нас загадкой, ибо этот молодой человек уже тогда, по выражению моего безвременно умершего друга, впоследствии адвоката, стал активным членом «общества нетрезвости». Естественно, что при подобном образе жизни уже не до подготовки к экзаменам. Посудите сами: он являлся на экзамены не иначе как с ящиком пива, который запихивал под стол в огромном экзаменационном зале верховного суда земли, и бутылку за бутылкой выдувал пиво в ходе пятичасовой экзаменационной работы. И так все шесть дней экзамена. Никто из его однокурсников не решился бы поставить гроша ломаного на положительный исход экзамена Штегвайбеля, но произошло чудо: тот, хоть и с великим трудом, экзамен выдержал. На устном, как выяснилось, Штегвайбелю помогло то, что у него уже не было никакой возможности пронести туда ящик с пивом и что среди одновременно с ним отвечавших нашелся один, который постоянно путался, заикался и умолкал, хоть и назубок знал предмет, что нередко бывает у гипертрофированно целеустремленных людей и вызвано в первую очередь чрезвычайно сильным волнением; потом еще одна девица, решившая сразить наповал экзаменационную комиссию слишком уж откровенным декольте, что вызвало лишь возмущение; третьим был какой-то законченный тупица. Таким образом Штегвайбель на фоне перечисленных представал чуть ли не гением, тем более что ему выпало отвечать именно на те вопросы, которые он знал довольно неплохо. Что же до пробелов, он сумел их искусно замаскировать.
Короче говоря, экзамен Штегвайбель сдал.
Но после этого дела его пошли вкривь и вкось. Он либо безнадежно опаздывал, либо пропускал обязательные для стажера мероприятия. Своего руководителя он выводил из себя тем, что никогда не мог своевременно составить текст приговора, что подаваемые им бумаги вечно были в потеках пива, что он позволял себе панибратский тон даже с седоволосыми судьями, а однажды – и это послужило последней каплей – посеял где-то целую пачку папок с делами. Как впоследствии писал Штегвайбель в объяснительной записке, все же представленной им после неоднократных напоминаний в канцелярию верховного суда земли, папки с делами находились в портфеле, который он повесил на руль своего велосипеда, на котором направлялся к себе домой в Фатерштеттен и который бесследно исчез, когда он оставил велосипед то ли у гостиничного ресторанчика «Ирдингер», то ли у заведений под названиями «Незрячий пес» или «Золотой промилле». Других деталей, как и более точного времени, Штегвайбель припомнить не мог. Зато досконально помнил, где какое подавалось пиво: в «Ирдингере» – «Шпатен», в «Незрячем псе» – «Ауэрброй Розенхайм», а в «Золотом промилле» – пиво «Шлоссброй Фурт-ам-Вальд». (Прошу вас не принимать перечисление этих сортов слишком уж буквально; что он там пил – этого мне сейчас при всем желании не вспомнить, я привожу их только в качестве примера.)
Последствий этого дисциплинарного проступка Штегвайбелю удалось избежать тем, что он добровольно отказался от исполнения своих обязанностей стажера. То есть перестал появляться на службе и никак не реагировал на сопроводительные документы. Поскольку, как вы можете догадаться, подобное отношение никак не вписывалось в практику учреждений, где проходят практику стажеры, прекращение стажерской практики Штегвайбеля стало неизбежным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99