Дрожь пробегала по телу, в голове шумело от напряжения. Он знал одно: канал идет на северо-восток, а раз так, то каждый метр приближает его к своим.
Иногда он сомневался, доберется ли вовремя. Свои могли отступить на километр или два на этом участке — на войне всякое бывает. Если так, то все полетит прахом. Вдобавок пропадут сапоги, оставленные в кирпичном доме на площади, где стояли орудия.
Шлепая по воде, Томаш заметил, что русло канала меняет направление, но не подумал, что отсюда, наверно, уже недалеко. Немного прибавил шагу. Даже об осторожности забыл — так ему хотелось увидеть, что там, за поворотом.
За поворотом вода разливалась шире, но как раз здесь, в конце узкой части, котелок и фуражка застряли в густых спиралях колючей проволоки, которые пересекали канал. За проволоку цеплялись тряпки, ветки, тростник и другие предметы, так исковерканные войной, что их трудно было распознать. Вода булькала и пенилась.
Томаш придержал стул, перевернутый вверх ножками, похожими на голые мачты парусного фрегата. Боялся запутаться в проволоке. Ждал и чувствовал, как от холода мышцы сводит судорогой. Веки стали тяжелыми. На секунду он, видно, даже задремал.
Вдруг затрещали автоматы. Упала в воду мина, вырывая колючую проволоку. Несколько ручных гранат разорвалось на насыпи.
— Левее, левее… Погоди… Быстрее, черт возьми! Помоги… Огонь! — слышались обрывки немецких окриков.
Тут же за валом бил пулемет, виднелись вспышки на конце ствола. В ответ ему ударили другие пулеметы, неожиданно раздался гул голосов, самый желанный сейчас для Томаша:
— Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!
Охрипшие, неистовые голоса слышались все ближе. Немцы выскочили на насыпь, за ними — наши пехотинцы. В короткой рукопашной схватке несколько человек упало, остальные побежали дальше.
Один из лежавших немцев, минуту назад орудовавший штыком, вскочил, прыгнул в воду, а потом поплыл к противоположному берегу. Когда он миновал погруженный в воду и зацепившийся за проволоку стул, то неожиданно пошел под воду, как будто попал в водоворот. Еще секунду махал руками, булькал и наконец затих.
Шум наступавших удалялся, а из-за насыпи неожиданно донеслись новые голоса:
— Окоп есть. Только углубить.
— Ставь трубу.
Черешняк поднял голову прислушиваясь.
— Подносчик, давай мины.
Теперь он был уверен: свои. Набрал воздуху и крикнул:
— Эй, земляки!
— Кто звал? — показались головы, а над ними стволы винтовок.
— Я.
— Кто ты? — басом спросил один из минометчиков. — Где ты?
— В воде.
— Так вылезай.
Черешняк отцепился от стула, несколькими мощными взмахами рук пересек канал, но силы покинули его, и он едва выбрался на берег.
— От нашей пехоты отстал? — недоверчиво спросил его солдат.
— Нет.
Томаш попытался встать, рванулся, но упал на колени: ноги ему не повиновались.
— С той стороны фронта, — сказал он тихо. — Проведите меня к командиру полка.
Он не помнил, как и каким путем провели его в подвал разваленного снарядами дома, где находился временный командный пункт — телефоны, радиостанции, а в глубине над столом, сооруженным из бочек и двери, наклонились офицеры и наносили цветными карандашами обстановку на карты. Томаш обратился к командиру полка — тот сидел у стены на скамейке — и начал свой рассказ, не успев снять грязного, мокрого обмундирования. Около его босых ног образовалась огромная лужа.
Полковник молча выслушал его и попросил одного из штабных писарей, выделявшегося своим ростом среди остальных:
— Дайте ему сухую телогрейку и полотенце. Зубы у него стучат.
Телефонист подал трубку.
— На проводе четырнадцатый из «Росомахи», — доложил он.
— Ты далеко вышел? Я спрашиваю, Берлин видишь? Нажми. Что до рассвета — то твое. Нет такой равнины, где бы пехотинец не спрятался. Подави минометным огнем… Доложи через час.
Полковник отдал трубку и продолжал смотреть на Черешняка, который надел чистую рубашку и заканчивал натягивать на себя тесные брюки.
— Пей. — Он налил из котелка в кружку, подал ему и, подождав, пока солдат выпьет, спросил: — Теплее теперь?
— Теплее. — Томаш усмехнулся, выливая последнюю каплю водки на землю.
— Итак, ты говоришь, как только я открою огонь из автоматов над тем шлюзом, то роты смогут идти в атаку по плотине, потому что твои ребята затопят город и противник не сможет обороняться…
В подвал вбежал запыхавшийся хорунжий из комендатуры. Выглядел он по сравнению с другими офицерами элегантно: форма отутюжена, пряжка ремня блестит. Нетрудно было догадаться, что он прямо из офицерского училища.
— Гражданин… — начал он докладывать.
— Подождите, — остановил его командир и снова обратился к Черешняку: — Из одного хорошо пристрелянного пулемета на плотине можно положить десятки гитлеровцев.
— Три длинные красные очереди, потом пятнадцать минут пауза, — повторил Томаш. От усталости опускались веки, и его начало знобить.
— Человек перешел линию фронта, — объяснил командир хорунжему. — Вчера утром экипаж его танка немцы взяли в плен, но танкисты удрали и — больше того — захватили шлюз выше Ритцена…
— Экипаж танка? — удивился хорунжий.
— Да, — подтвердил полковник.
— Танк называется «Рыжий», — объяснил Томаш.
— А командир сержант Кос? — докончил хорунжий.
— Откуда вы знаете?
— Позавчера в полдень я арестовал шпиона, у которого были документы на имя Яна Коса. Отослал его в штаб армии.
— Что ты на это скажешь?
Черешняк только пожал плечами.
— Что я должен был сказать — сказал. А теперь поспать бы.
— Выведите его и подождите рядом, — приказал полковник хорунжему.
— Таких, как ты, надо усыплять девятью граммами олова, — бросил хорунжий, подходя к Черешняку и подталкивая его к выходу.
За дверьми подвала слышались голоса. Столкнувшись в дверях с выходящими, вошел поручник в шлеме.
— Советские разведчики перешли на нашем участке, взяли немецкого офицера, — доложил начальник охраны штаба.
— Давай их сюда.
В подвал вошел немец — лейтенант, слегка оглушенный и мокрый, а за ним, не в лучшем виде, его конвоир.
— Товарищ полковник, пленный взят в Ритцене. Докладывает старшина Черноусой.
— Допросите, — приказал командир полка своему начальнику штаба и протянул руку разведчику: — Спасибо. Вышли не к своим…
— Какая разница.
— Вы говорите по-польски?
— Немного. Под Студзянками вместе с первой польской танковой бригадой воевали, да и потом приходилось… с экипажем танка «Рыжий»…
— Невероятно! — удивился командир.
— Точно, товарищ полковник, — заверил Черноусов.
— Экипаж хорошо знаете?
— А как же!
— Хорунжий, — позвал он, — приведите этого специалиста по плаванию…
Офицер ввел Черешняка, который с трудом открывал глаза и зевал.
— Узнаете? — спросил полковник русского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233
Иногда он сомневался, доберется ли вовремя. Свои могли отступить на километр или два на этом участке — на войне всякое бывает. Если так, то все полетит прахом. Вдобавок пропадут сапоги, оставленные в кирпичном доме на площади, где стояли орудия.
Шлепая по воде, Томаш заметил, что русло канала меняет направление, но не подумал, что отсюда, наверно, уже недалеко. Немного прибавил шагу. Даже об осторожности забыл — так ему хотелось увидеть, что там, за поворотом.
За поворотом вода разливалась шире, но как раз здесь, в конце узкой части, котелок и фуражка застряли в густых спиралях колючей проволоки, которые пересекали канал. За проволоку цеплялись тряпки, ветки, тростник и другие предметы, так исковерканные войной, что их трудно было распознать. Вода булькала и пенилась.
Томаш придержал стул, перевернутый вверх ножками, похожими на голые мачты парусного фрегата. Боялся запутаться в проволоке. Ждал и чувствовал, как от холода мышцы сводит судорогой. Веки стали тяжелыми. На секунду он, видно, даже задремал.
Вдруг затрещали автоматы. Упала в воду мина, вырывая колючую проволоку. Несколько ручных гранат разорвалось на насыпи.
— Левее, левее… Погоди… Быстрее, черт возьми! Помоги… Огонь! — слышались обрывки немецких окриков.
Тут же за валом бил пулемет, виднелись вспышки на конце ствола. В ответ ему ударили другие пулеметы, неожиданно раздался гул голосов, самый желанный сейчас для Томаша:
— Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!
Охрипшие, неистовые голоса слышались все ближе. Немцы выскочили на насыпь, за ними — наши пехотинцы. В короткой рукопашной схватке несколько человек упало, остальные побежали дальше.
Один из лежавших немцев, минуту назад орудовавший штыком, вскочил, прыгнул в воду, а потом поплыл к противоположному берегу. Когда он миновал погруженный в воду и зацепившийся за проволоку стул, то неожиданно пошел под воду, как будто попал в водоворот. Еще секунду махал руками, булькал и наконец затих.
Шум наступавших удалялся, а из-за насыпи неожиданно донеслись новые голоса:
— Окоп есть. Только углубить.
— Ставь трубу.
Черешняк поднял голову прислушиваясь.
— Подносчик, давай мины.
Теперь он был уверен: свои. Набрал воздуху и крикнул:
— Эй, земляки!
— Кто звал? — показались головы, а над ними стволы винтовок.
— Я.
— Кто ты? — басом спросил один из минометчиков. — Где ты?
— В воде.
— Так вылезай.
Черешняк отцепился от стула, несколькими мощными взмахами рук пересек канал, но силы покинули его, и он едва выбрался на берег.
— От нашей пехоты отстал? — недоверчиво спросил его солдат.
— Нет.
Томаш попытался встать, рванулся, но упал на колени: ноги ему не повиновались.
— С той стороны фронта, — сказал он тихо. — Проведите меня к командиру полка.
Он не помнил, как и каким путем провели его в подвал разваленного снарядами дома, где находился временный командный пункт — телефоны, радиостанции, а в глубине над столом, сооруженным из бочек и двери, наклонились офицеры и наносили цветными карандашами обстановку на карты. Томаш обратился к командиру полка — тот сидел у стены на скамейке — и начал свой рассказ, не успев снять грязного, мокрого обмундирования. Около его босых ног образовалась огромная лужа.
Полковник молча выслушал его и попросил одного из штабных писарей, выделявшегося своим ростом среди остальных:
— Дайте ему сухую телогрейку и полотенце. Зубы у него стучат.
Телефонист подал трубку.
— На проводе четырнадцатый из «Росомахи», — доложил он.
— Ты далеко вышел? Я спрашиваю, Берлин видишь? Нажми. Что до рассвета — то твое. Нет такой равнины, где бы пехотинец не спрятался. Подави минометным огнем… Доложи через час.
Полковник отдал трубку и продолжал смотреть на Черешняка, который надел чистую рубашку и заканчивал натягивать на себя тесные брюки.
— Пей. — Он налил из котелка в кружку, подал ему и, подождав, пока солдат выпьет, спросил: — Теплее теперь?
— Теплее. — Томаш усмехнулся, выливая последнюю каплю водки на землю.
— Итак, ты говоришь, как только я открою огонь из автоматов над тем шлюзом, то роты смогут идти в атаку по плотине, потому что твои ребята затопят город и противник не сможет обороняться…
В подвал вбежал запыхавшийся хорунжий из комендатуры. Выглядел он по сравнению с другими офицерами элегантно: форма отутюжена, пряжка ремня блестит. Нетрудно было догадаться, что он прямо из офицерского училища.
— Гражданин… — начал он докладывать.
— Подождите, — остановил его командир и снова обратился к Черешняку: — Из одного хорошо пристрелянного пулемета на плотине можно положить десятки гитлеровцев.
— Три длинные красные очереди, потом пятнадцать минут пауза, — повторил Томаш. От усталости опускались веки, и его начало знобить.
— Человек перешел линию фронта, — объяснил командир хорунжему. — Вчера утром экипаж его танка немцы взяли в плен, но танкисты удрали и — больше того — захватили шлюз выше Ритцена…
— Экипаж танка? — удивился хорунжий.
— Да, — подтвердил полковник.
— Танк называется «Рыжий», — объяснил Томаш.
— А командир сержант Кос? — докончил хорунжий.
— Откуда вы знаете?
— Позавчера в полдень я арестовал шпиона, у которого были документы на имя Яна Коса. Отослал его в штаб армии.
— Что ты на это скажешь?
Черешняк только пожал плечами.
— Что я должен был сказать — сказал. А теперь поспать бы.
— Выведите его и подождите рядом, — приказал полковник хорунжему.
— Таких, как ты, надо усыплять девятью граммами олова, — бросил хорунжий, подходя к Черешняку и подталкивая его к выходу.
За дверьми подвала слышались голоса. Столкнувшись в дверях с выходящими, вошел поручник в шлеме.
— Советские разведчики перешли на нашем участке, взяли немецкого офицера, — доложил начальник охраны штаба.
— Давай их сюда.
В подвал вошел немец — лейтенант, слегка оглушенный и мокрый, а за ним, не в лучшем виде, его конвоир.
— Товарищ полковник, пленный взят в Ритцене. Докладывает старшина Черноусой.
— Допросите, — приказал командир полка своему начальнику штаба и протянул руку разведчику: — Спасибо. Вышли не к своим…
— Какая разница.
— Вы говорите по-польски?
— Немного. Под Студзянками вместе с первой польской танковой бригадой воевали, да и потом приходилось… с экипажем танка «Рыжий»…
— Невероятно! — удивился командир.
— Точно, товарищ полковник, — заверил Черноусов.
— Экипаж хорошо знаете?
— А как же!
— Хорунжий, — позвал он, — приведите этого специалиста по плаванию…
Офицер ввел Черешняка, который с трудом открывал глаза и зевал.
— Узнаете? — спросил полковник русского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233