) и вышел на центральный проспект. Он шел, бросая рассеянные взгляды на неосвещенные витрины бакалейных и кондитерских лавок. Руки в карманах, голова чуть наклонена вперед. Он шел из района Шехзадебаши по направлению к Ункапаны и не обращал внимания на проносящиеся мимо редкие машины и свободные такси. Может, у Него и денег не было.
Слава Всевышнему! Без всяких приключений Он добрался до своего дома (дом назывался Шехрикальп) в Нишанташи! Я полагал, что, войдя в свою квартирку под самой крышей, Он ляжет спать, забыв о тех проблемах, что мне так хотелось понять и разрешить. Но нет, усевшись в кресло, Он некоторое время курил, просматривая газету. Потом принялся ходить по комнате: старый стол, выцветшие занавески, бумаги, книги. Сел за стол, поерзал на скрипящем стуле и, наклонившись, взял ручку, чтобы написать что-то на чистом листе бумаги.
Я был совсем рядом с Ним, здесь, подле этого заваленного бумагами стола. Я видел Его с очень близкого расстояния: Он был старателен, как ребенок, и спокоен, как человек, смотрящий любимый фильм, но взгляд Его был обращен внутрь себя. Я следил за Ним с гордостью отца, наблюдающего, как любимый сын пишет Ему первое в своей жизни письмо. К концу предложений кончики Его губ стягивались, а глаза, просматривающие написанное, подрагивая, быстро передвигались по бумаге. Увидев, что Он заканчивает страницу, я прочитал написанное и ужаснулся.
Я надеялся прочитать слова, идущие из Его души, которую мне так важно было понять, а Он всего лишь повторил то, что вы сейчас здесь прочитали. Это были не Его, а мои мысли, и слова были не Его, а мои, те самые, что вы так быстро (помедленнее, пожалуйста) прочитали. Мне хотелось помешать Ему, попросить, чтобы Он написал СВОИ слова, но я, как это бывает во сне, ничего не мог поделать, мог только наблюдать за Ним: фраза следовала за фразой, и каждая причиняла мне боль.
Перед новым абзацем Он на мгновение остановился. Посмотрел в мою сторону, мы будто встретились взглядом. В старых книгах и журналах описывалось, как писатель мило беседует с музой, своей вдохновительницей; художники шутливо изображали на полях, как прелестная маленькая муза и рассеянный писатель улыбаются друг другу. Именно так улыбнулись друг другу мы. После этого, казалось бы, понимающего взгляда я (с надеждой, конечно) ждал, что все изменится. Он поймет наконец истину, откроет мне мир своей души, что так меня интересует, и это будет доказательством того, что я могу стать Им, и я с удовольствием прочту написанное.
Но ничего такого не случилось. Он еще раз улыбнулся мне счастливой улыбкой, будто все, что должно было проясниться, прояснилось, будто трудная шахматная задача решена, на миг замер в волнении и дописал последние слова, мои слова, которые ничего не проясняли в моем мире.
Память мы потеряли в кит
Кино портит не только зрение, но и притупляет ум ребенка.
Улунай
Галип проснулся и увидел, что опять идет снег. Может быть, он сквозь сон почувствовал, как снег своим безмолвием перекрывает городской шум; когда Галип подошел к окну, у него возникло то же ощущение, которое он только что испытал во сне, хотя что ему снилось, вспомнить не мог. Был уже вечер, давно стемнело. Галип умылся водой, которая так и не нагрелась в колонке, и оделся. Взял лист бумаги, ручку, сел за стол, немного посидел над своим списком. Потом побрился, надел серый твидовый пиджак — Рюйя считала, что он ему идет, и точно такой же был у Джеляля, — грубое толстое пальто и вышел на улицу.
Дойдя до площади Нишанташи, обрадовался, что проезд по центральному проспекту открыт. В газетном киоске у бакалейной лавки увидел свежий номер «Миллиет» и купил его. Зашел в ресторан на противоположной стороне улицы, сел в угол, где его не было видно прохожим, и заказал томатный суп и котлету. В ожидании еды положил на стол газету и внимательно прочитал воскресную — опять старую — статью Джеляля. За кофе сделал в статье некоторые пометки. Выйдя из ресторана, поймал такси и поехал в Бакыркей.
В Бакыркее он отпустил такси и отправился пешком искать квартал Гюнтепе, который, по его представлению, находился недалеко от центрального проспекта. Дорога шла среди перестроенных из лачуг двухэтажных домов с задернутыми на окнах занавесками и темных лавок.
Галип нашел нужный дом. На втором этаже, куда вела отдельная лестница, через занавески просачивался свет телеэкрана. Когда он стал подниматься по ступенькам, во дворе смежного дома громко залаяла собака. «Я не буду слишком долго разговаривать с Рюйей!» — мысленно говорил Галип то ли себе, то ли ее бывшему мужу. Он попросит ее объяснить причину ухода — из «прощального письма» он ничего не понял — и потребует, чтобы она как можно скорее забрала все свои вещи, все: одежду, книги, сигареты, чулки, очешники, шпильки, пряжки, недоеденные шоколадки, игрушки, оставшиеся с детства, даже пустые коробки из-под лекарств. «Любое напоминание о тебе невыносимо для меня». Конечно, он не сможет всего этого сказать при этом типе, так что главное — сразу уговорить Рюйю пойти куда-нибудь, где можно посидеть и поговорить «как разумные люди». И уж если они сразу заведут разговор о «разумности», Рюйю можно будет убеждать. Только вот где в этом квартале найти подходящее место, если здесь всего одна кофейня и в нее ходят одни мужчины? Он давно уже нажал на звонок.
Сначала он услышал голос ребенка («Мама, звонят!»), а потом голос женщины, не имеющий ничего общего с голосом его жены, которую он любил двадцать пять, а знал тридцать лет; Галип понял, как он сглупил, предположив, что найдет здесь Рюйю. Он подумал было удрать, но дверь открылась. Галип сразу узнал бывшего мужа Рюйи — это был человек средних лет, среднего роста, и выглядел он так, будто осуществил свою мечту и вполне доволен жизнью.
Глаза бывшего мужа привыкли к темноте, и он узнал Галипа. Из комнаты выглянули любопытные глаза сначала жены, затем одного, потом второго ребенка: «Кто там, папа?» Папа, удивленный, не знал, что ответить. Галип решил, не заходя в дом, тут же уйти, и выпалил одним духом цель своего прихода. Он просит извинения за столь поздний визит, но ему крайне необходимо навести срочные справки об одном человеке, узнать хотя бы, под какими именами он скрывается. Он взялся защищать студента университета, обвиняемого в убийстве, которого не совершал. Настоящий же убийца разгуливает по городу под вымышленным именем, и когда-нибудь…
Галипа пригласили войти, выдали домашние тапочки, которые оказались ему малы, и сунули в руки чашку кофе. Галипу вовсе не хотелось вступать в долгие разговоры, поэтому он быстро назвал первое попавшееся имя: оно окажется незнакомым бывшему мужу, и можно будет быстро уйти. Но хозяин дома начал говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Слава Всевышнему! Без всяких приключений Он добрался до своего дома (дом назывался Шехрикальп) в Нишанташи! Я полагал, что, войдя в свою квартирку под самой крышей, Он ляжет спать, забыв о тех проблемах, что мне так хотелось понять и разрешить. Но нет, усевшись в кресло, Он некоторое время курил, просматривая газету. Потом принялся ходить по комнате: старый стол, выцветшие занавески, бумаги, книги. Сел за стол, поерзал на скрипящем стуле и, наклонившись, взял ручку, чтобы написать что-то на чистом листе бумаги.
Я был совсем рядом с Ним, здесь, подле этого заваленного бумагами стола. Я видел Его с очень близкого расстояния: Он был старателен, как ребенок, и спокоен, как человек, смотрящий любимый фильм, но взгляд Его был обращен внутрь себя. Я следил за Ним с гордостью отца, наблюдающего, как любимый сын пишет Ему первое в своей жизни письмо. К концу предложений кончики Его губ стягивались, а глаза, просматривающие написанное, подрагивая, быстро передвигались по бумаге. Увидев, что Он заканчивает страницу, я прочитал написанное и ужаснулся.
Я надеялся прочитать слова, идущие из Его души, которую мне так важно было понять, а Он всего лишь повторил то, что вы сейчас здесь прочитали. Это были не Его, а мои мысли, и слова были не Его, а мои, те самые, что вы так быстро (помедленнее, пожалуйста) прочитали. Мне хотелось помешать Ему, попросить, чтобы Он написал СВОИ слова, но я, как это бывает во сне, ничего не мог поделать, мог только наблюдать за Ним: фраза следовала за фразой, и каждая причиняла мне боль.
Перед новым абзацем Он на мгновение остановился. Посмотрел в мою сторону, мы будто встретились взглядом. В старых книгах и журналах описывалось, как писатель мило беседует с музой, своей вдохновительницей; художники шутливо изображали на полях, как прелестная маленькая муза и рассеянный писатель улыбаются друг другу. Именно так улыбнулись друг другу мы. После этого, казалось бы, понимающего взгляда я (с надеждой, конечно) ждал, что все изменится. Он поймет наконец истину, откроет мне мир своей души, что так меня интересует, и это будет доказательством того, что я могу стать Им, и я с удовольствием прочту написанное.
Но ничего такого не случилось. Он еще раз улыбнулся мне счастливой улыбкой, будто все, что должно было проясниться, прояснилось, будто трудная шахматная задача решена, на миг замер в волнении и дописал последние слова, мои слова, которые ничего не проясняли в моем мире.
Память мы потеряли в кит
Кино портит не только зрение, но и притупляет ум ребенка.
Улунай
Галип проснулся и увидел, что опять идет снег. Может быть, он сквозь сон почувствовал, как снег своим безмолвием перекрывает городской шум; когда Галип подошел к окну, у него возникло то же ощущение, которое он только что испытал во сне, хотя что ему снилось, вспомнить не мог. Был уже вечер, давно стемнело. Галип умылся водой, которая так и не нагрелась в колонке, и оделся. Взял лист бумаги, ручку, сел за стол, немного посидел над своим списком. Потом побрился, надел серый твидовый пиджак — Рюйя считала, что он ему идет, и точно такой же был у Джеляля, — грубое толстое пальто и вышел на улицу.
Дойдя до площади Нишанташи, обрадовался, что проезд по центральному проспекту открыт. В газетном киоске у бакалейной лавки увидел свежий номер «Миллиет» и купил его. Зашел в ресторан на противоположной стороне улицы, сел в угол, где его не было видно прохожим, и заказал томатный суп и котлету. В ожидании еды положил на стол газету и внимательно прочитал воскресную — опять старую — статью Джеляля. За кофе сделал в статье некоторые пометки. Выйдя из ресторана, поймал такси и поехал в Бакыркей.
В Бакыркее он отпустил такси и отправился пешком искать квартал Гюнтепе, который, по его представлению, находился недалеко от центрального проспекта. Дорога шла среди перестроенных из лачуг двухэтажных домов с задернутыми на окнах занавесками и темных лавок.
Галип нашел нужный дом. На втором этаже, куда вела отдельная лестница, через занавески просачивался свет телеэкрана. Когда он стал подниматься по ступенькам, во дворе смежного дома громко залаяла собака. «Я не буду слишком долго разговаривать с Рюйей!» — мысленно говорил Галип то ли себе, то ли ее бывшему мужу. Он попросит ее объяснить причину ухода — из «прощального письма» он ничего не понял — и потребует, чтобы она как можно скорее забрала все свои вещи, все: одежду, книги, сигареты, чулки, очешники, шпильки, пряжки, недоеденные шоколадки, игрушки, оставшиеся с детства, даже пустые коробки из-под лекарств. «Любое напоминание о тебе невыносимо для меня». Конечно, он не сможет всего этого сказать при этом типе, так что главное — сразу уговорить Рюйю пойти куда-нибудь, где можно посидеть и поговорить «как разумные люди». И уж если они сразу заведут разговор о «разумности», Рюйю можно будет убеждать. Только вот где в этом квартале найти подходящее место, если здесь всего одна кофейня и в нее ходят одни мужчины? Он давно уже нажал на звонок.
Сначала он услышал голос ребенка («Мама, звонят!»), а потом голос женщины, не имеющий ничего общего с голосом его жены, которую он любил двадцать пять, а знал тридцать лет; Галип понял, как он сглупил, предположив, что найдет здесь Рюйю. Он подумал было удрать, но дверь открылась. Галип сразу узнал бывшего мужа Рюйи — это был человек средних лет, среднего роста, и выглядел он так, будто осуществил свою мечту и вполне доволен жизнью.
Глаза бывшего мужа привыкли к темноте, и он узнал Галипа. Из комнаты выглянули любопытные глаза сначала жены, затем одного, потом второго ребенка: «Кто там, папа?» Папа, удивленный, не знал, что ответить. Галип решил, не заходя в дом, тут же уйти, и выпалил одним духом цель своего прихода. Он просит извинения за столь поздний визит, но ему крайне необходимо навести срочные справки об одном человеке, узнать хотя бы, под какими именами он скрывается. Он взялся защищать студента университета, обвиняемого в убийстве, которого не совершал. Настоящий же убийца разгуливает по городу под вымышленным именем, и когда-нибудь…
Галипа пригласили войти, выдали домашние тапочки, которые оказались ему малы, и сунули в руки чашку кофе. Галипу вовсе не хотелось вступать в долгие разговоры, поэтому он быстро назвал первое попавшееся имя: оно окажется незнакомым бывшему мужу, и можно будет быстро уйти. Но хозяин дома начал говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76