Я остановила также выбор на широких брюках и сатиновой блузе. Смешные бусы из искусственного жемчуга, джинсы и два свитера. Сапоги и туфли. Гейб спросил, не собираюсь ли я переезжать.
За несколько дней до моего отъезда мне позвонила главный редактор «Городской жизни». Она спросила, можно ли дать мой электронный адрес издателю, который заинтересовался моими «стихами гнева». Я и не знала, что их можно так характеризовать, но согласилась. Деньги не бывают лишними, даже если мне заплатят немного. Я сочиняла стихи, чтобы избавиться от боли, и то, что их опубликовали, было для меня полной неожиданностью. Я и предположить не могла, что у этих произведений могут найтись поклонники или, что они найдут отклик в чужой душе. Даже Гейб называл их «так называемые стихи».
Мне написала женщина по имени Аманда Сентер, которое показалось мне очень знакомым. Она спрашивала, можно ли со мной связаться лично.
— Джулиана Джиллис, — проговорила она, когда я подняла трубку.
— Да?
— Последний раз, когда мы встречались, вы прятались под пианино.
Значит, мое чутье меня не подвело. Человек из мира моего отца.
— Я была агентом вашего отца очень давно, и очень недолго. Потом я сменила профессиональные ориентиры. Вы видели меня, наверное, раза два в жизни, но, прочитав ваши стихи, я решила, что Амброузу было бы приятно знать, что его талант унаследован дочерью.
— Спасибо. Такова ирония судьбы.
— Что у вас есть в запасе?
— В запасе?
— Я хотела спросить, достаточно ли у вас стихотворений для выпуска сборника? Пусть ваши произведения будут объединены одной идеей: отказ от прошлого, торжество женщины, сумевшей преодолеть боль расставания с любимым. Это найдет своего читателя, уверяю вас.
Я не могла понять, о чем она говорит. Стихотворения, которые я сочинила, пришли сами собой. В ящике моего стола не было черновиков, которые составили бы личный архив, чтобы его потом обнаружили мои потрясенные потомки.
— Я ведущая рубрики. Я не поэтесса.
— Позвольте мне самой судить об этом. У меня есть, на сей счет свое мнение.
После нашего разговора, вдохновленная мыслями о своем отце, я написала еще два стихотворения и отослала их Аманде. Одно из них мне удалось сочинить за двадцать пять минут.
Есть дни, что лучше этих.
Я знаю — будет все в порядке,
Пусть даже тело это не излечишь.
Пройду я через боль, и вряд ли
Судьба подарит радость встреч мне.
Я много не прошу: лишь эти руки
Пусть слушают меня,
Глаза пусть видят свет,
А уши слышат голоса детей.
Я знаю, что не ждать мне обещаний сладких,
Хотя надежда мне не повредит.
Я знаю — будет все в порядке,
Судьба меня отпустит и простит.
Аманда не замедлила с ответом. Она сказала, что плакала, когда читала мои сочинения. Я решила, что у нее тоже не лучший период в жизни. Она завела разговор о презентации и о способах продвижения книги на рынок.
— Мисс Сентер, — сказала я.
— Аманда, — поправила она меня.
— Аманда, о чем мы с вами говорим?
— Конечно, поэзия не продается так хорошо, как жанры больших форматов. Но я думаю, что аудитория у книги не будет малочисленной, ведь многие женщины прошли через те или иные испытания. Узнали, что такое измена. Поэтому мы представим книгу как знак дружеской поддержки, как символ женской солидарности.
— Книгу? Но у меня нет так много стихотворений! Сколько их надо, для того чтобы получилась книга?
— Двадцать четыре, я полагаю. Это должна быть маленькая книга, богато оформленная, похожая на толстую поздравительную открытку.
— Но у меня уйдет не меньше полугода на то, чтобы сочинить столько стихов.
— У нас есть время. Мы можем дать пять аванса и пять после завершения работы. — Она имела в виду «пять тысяч».
Хорошо, что я сидела. Год я смогу не беспокоиться о лекарствах! Даже больше года! Я не знала, что сказать, поэтому промолчала.
— Джулиана, извини, что не могу предложить тебе больше.
— Я думаю, как это здорово быть публичной.
— Я не поняла.
— Опубликованной. Я думаю, что это было бы здорово.
— Значит, договорились? Кто твой агент?
— Хм… Мне надо с ней связаться.
Я знала, что мне придется позвонить старой (и в прямом смысле тоже) подруге отца, которая могла бы порекомендовать мне какого-нибудь агента. Я не была знакома с этими людьми как с профессионалами. Они помнили меня девочкой в школьной форме. Я позвонила Кейси на работу. Меня охватило такое возбуждение, что я забыла имя своей лучшей подруги.
— Мне нужно поговорить с психологом.
— Она на сеансе.
— Можно, чтобы она мне перезвонила?
— У вас суицидальное настроение?
— Нет, — разразилась я смехом. — Это Джулиана Джиллис. Кейси Глисон моя соседка.
— О, простите меня, миссис Джиллис.
Кейси и я провели вечер, разглядывая корешки переплетов книг отца. В той части книг, где отец выражал признательность, мы нашли имя одного из агентов. По нашим расчетам, она была еще жива и социально активна. Когда я позвонила ей, эта женщина не просто вспомнила меня, а буквально приняла с распростертыми объятиями. Она согласилась посмотреть предлагаемый мне контракт и пригласила меня на ужин «в следующий раз, когда я буду в Нью-Йорке» (когда наступит этот «следующий раз»?). По ее словам, отец гордился бы мной. Когда она услышала о сумме гонорара, то была несколько разочарована, сказав, что будет настаивать на том, чтобы сюда не входило право продажи в другие страны.
— Думаю, что нам удастся разбогатеть, если мы отдельно оговорим этот пункт договора.
Она говорила со мной на иностранном языке. Агент сыпала словами, которые часто звучали в речи отца, но которые я тогда благополучно игнорировала.
Предстоящее издание моих произведений было лучом надежды. Я боялась, что ослепну от его нестерпимого сияния. Я боялась, что опорочу имя отца. Я боялась, что мои стихи будут восприняты как каракули Авроры (она могла объявить за ужином: «Я хочу зачитать вам свои ответы на прошения наших читателей», и Гейб со смехом исправлял ее: «Не прошения, а письма»). У меня голова пошла кругом, и поездка в Бостон больше не казалась уже такой устрашающей. Я думала о ней с облегчением.
Мэтт встретил меня у камеры хранения. Он держал флаг с символикой футбольной команды. На нем были написаны два слова: «За Джиллис».
— Думаю, что шутка себя исчерпала, — серьезно сказала я. — Отсюда далеко до твоего дома?
— Минут двадцать, если движение не будет очень оживленным.
— Мне кажется, что другого я и не могла услышать.
— Почему?
— Я имею в виду, что всегда на память приходят двадцать минут.
— И все часы в магазинах показывают двадцать минут девятого.
— Может, потому что в это время не стало Авраама Линкольна?
— Нет, не думаю.
— Не спорь со мной. Лучше послушай, что я тебе расскажу.
Я репетировала заранее эту сцену, представляя, как он отреагирует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
За несколько дней до моего отъезда мне позвонила главный редактор «Городской жизни». Она спросила, можно ли дать мой электронный адрес издателю, который заинтересовался моими «стихами гнева». Я и не знала, что их можно так характеризовать, но согласилась. Деньги не бывают лишними, даже если мне заплатят немного. Я сочиняла стихи, чтобы избавиться от боли, и то, что их опубликовали, было для меня полной неожиданностью. Я и предположить не могла, что у этих произведений могут найтись поклонники или, что они найдут отклик в чужой душе. Даже Гейб называл их «так называемые стихи».
Мне написала женщина по имени Аманда Сентер, которое показалось мне очень знакомым. Она спрашивала, можно ли со мной связаться лично.
— Джулиана Джиллис, — проговорила она, когда я подняла трубку.
— Да?
— Последний раз, когда мы встречались, вы прятались под пианино.
Значит, мое чутье меня не подвело. Человек из мира моего отца.
— Я была агентом вашего отца очень давно, и очень недолго. Потом я сменила профессиональные ориентиры. Вы видели меня, наверное, раза два в жизни, но, прочитав ваши стихи, я решила, что Амброузу было бы приятно знать, что его талант унаследован дочерью.
— Спасибо. Такова ирония судьбы.
— Что у вас есть в запасе?
— В запасе?
— Я хотела спросить, достаточно ли у вас стихотворений для выпуска сборника? Пусть ваши произведения будут объединены одной идеей: отказ от прошлого, торжество женщины, сумевшей преодолеть боль расставания с любимым. Это найдет своего читателя, уверяю вас.
Я не могла понять, о чем она говорит. Стихотворения, которые я сочинила, пришли сами собой. В ящике моего стола не было черновиков, которые составили бы личный архив, чтобы его потом обнаружили мои потрясенные потомки.
— Я ведущая рубрики. Я не поэтесса.
— Позвольте мне самой судить об этом. У меня есть, на сей счет свое мнение.
После нашего разговора, вдохновленная мыслями о своем отце, я написала еще два стихотворения и отослала их Аманде. Одно из них мне удалось сочинить за двадцать пять минут.
Есть дни, что лучше этих.
Я знаю — будет все в порядке,
Пусть даже тело это не излечишь.
Пройду я через боль, и вряд ли
Судьба подарит радость встреч мне.
Я много не прошу: лишь эти руки
Пусть слушают меня,
Глаза пусть видят свет,
А уши слышат голоса детей.
Я знаю, что не ждать мне обещаний сладких,
Хотя надежда мне не повредит.
Я знаю — будет все в порядке,
Судьба меня отпустит и простит.
Аманда не замедлила с ответом. Она сказала, что плакала, когда читала мои сочинения. Я решила, что у нее тоже не лучший период в жизни. Она завела разговор о презентации и о способах продвижения книги на рынок.
— Мисс Сентер, — сказала я.
— Аманда, — поправила она меня.
— Аманда, о чем мы с вами говорим?
— Конечно, поэзия не продается так хорошо, как жанры больших форматов. Но я думаю, что аудитория у книги не будет малочисленной, ведь многие женщины прошли через те или иные испытания. Узнали, что такое измена. Поэтому мы представим книгу как знак дружеской поддержки, как символ женской солидарности.
— Книгу? Но у меня нет так много стихотворений! Сколько их надо, для того чтобы получилась книга?
— Двадцать четыре, я полагаю. Это должна быть маленькая книга, богато оформленная, похожая на толстую поздравительную открытку.
— Но у меня уйдет не меньше полугода на то, чтобы сочинить столько стихов.
— У нас есть время. Мы можем дать пять аванса и пять после завершения работы. — Она имела в виду «пять тысяч».
Хорошо, что я сидела. Год я смогу не беспокоиться о лекарствах! Даже больше года! Я не знала, что сказать, поэтому промолчала.
— Джулиана, извини, что не могу предложить тебе больше.
— Я думаю, как это здорово быть публичной.
— Я не поняла.
— Опубликованной. Я думаю, что это было бы здорово.
— Значит, договорились? Кто твой агент?
— Хм… Мне надо с ней связаться.
Я знала, что мне придется позвонить старой (и в прямом смысле тоже) подруге отца, которая могла бы порекомендовать мне какого-нибудь агента. Я не была знакома с этими людьми как с профессионалами. Они помнили меня девочкой в школьной форме. Я позвонила Кейси на работу. Меня охватило такое возбуждение, что я забыла имя своей лучшей подруги.
— Мне нужно поговорить с психологом.
— Она на сеансе.
— Можно, чтобы она мне перезвонила?
— У вас суицидальное настроение?
— Нет, — разразилась я смехом. — Это Джулиана Джиллис. Кейси Глисон моя соседка.
— О, простите меня, миссис Джиллис.
Кейси и я провели вечер, разглядывая корешки переплетов книг отца. В той части книг, где отец выражал признательность, мы нашли имя одного из агентов. По нашим расчетам, она была еще жива и социально активна. Когда я позвонила ей, эта женщина не просто вспомнила меня, а буквально приняла с распростертыми объятиями. Она согласилась посмотреть предлагаемый мне контракт и пригласила меня на ужин «в следующий раз, когда я буду в Нью-Йорке» (когда наступит этот «следующий раз»?). По ее словам, отец гордился бы мной. Когда она услышала о сумме гонорара, то была несколько разочарована, сказав, что будет настаивать на том, чтобы сюда не входило право продажи в другие страны.
— Думаю, что нам удастся разбогатеть, если мы отдельно оговорим этот пункт договора.
Она говорила со мной на иностранном языке. Агент сыпала словами, которые часто звучали в речи отца, но которые я тогда благополучно игнорировала.
Предстоящее издание моих произведений было лучом надежды. Я боялась, что ослепну от его нестерпимого сияния. Я боялась, что опорочу имя отца. Я боялась, что мои стихи будут восприняты как каракули Авроры (она могла объявить за ужином: «Я хочу зачитать вам свои ответы на прошения наших читателей», и Гейб со смехом исправлял ее: «Не прошения, а письма»). У меня голова пошла кругом, и поездка в Бостон больше не казалась уже такой устрашающей. Я думала о ней с облегчением.
Мэтт встретил меня у камеры хранения. Он держал флаг с символикой футбольной команды. На нем были написаны два слова: «За Джиллис».
— Думаю, что шутка себя исчерпала, — серьезно сказала я. — Отсюда далеко до твоего дома?
— Минут двадцать, если движение не будет очень оживленным.
— Мне кажется, что другого я и не могла услышать.
— Почему?
— Я имею в виду, что всегда на память приходят двадцать минут.
— И все часы в магазинах показывают двадцать минут девятого.
— Может, потому что в это время не стало Авраама Линкольна?
— Нет, не думаю.
— Не спорь со мной. Лучше послушай, что я тебе расскажу.
Я репетировала заранее эту сцену, представляя, как он отреагирует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108