Его номер телефона был здесь же, рядом с визиткой, на которой стояло: «доктор». Я глубоко задумался. Получается, что он назначал ей свидание. Доктор. Наверное, редкий зануда. Неужели это с ним она болтала по телефону? Если он прочел стихотворение, то знал, что у нее рассеянный склероз.
Зачем он тогда флиртовал с ней?
Я уже знал об этом заболевании достаточно много, чтобы понять, что мужчины, даже влюбленные, испарялись, как только слышали диагноз. Они уходили от своих избранниц, потому что представляли их хромающими, потерявшими ориентацию. Забота о такой женщине могла убить все чувства. Хотя у моей мамы случай не такой тяжелый, никто не мог поручиться, что произойдет дальше. Я положил назад листок с запиской, убедившись, что он лежит на той же странице, а потом разрезал конверт со счетами. Счета уже давно были моей обязанностью. Я подписывал их, как мама, делая это довольно мастерски. Я распечатывал ответы на письма, объяснительные по поводу отсутствия в школе Каролины и прочие бумаги, а затем ставил мамину подпись в моем исполнении.
На следующий день у моей мамы начался рецидив. Он прошел быстро, но оставил ужасное впечатление. Я молился, чтобы Кейси поскорее приехала.
У нее начались небольшие проблемы со зрением. Она просто упиралась глазом, который видел лучше, в экран компьютера, и ее пальцы слепо стучали по клавиатуре. Я вспомнил незрячих героинь, Энн Салливан и Хелен Келлер. Честно говоря, я испугался. Мне пришлось сопровождать маму на выступления — у нее как раз их было много запланировано.
За неделю до возвращения Лео мама снова делала уколы интерферона. Она колола себя сама. Но на этот раз я услышал, как она выругалась в ванной: «Черт побери!» Я спросил, нужна ли ей моя помощь. Она ответила отрицательно: «Я зацепила вену». Мама вышла из ванной, и я почти сразу заметил, что она уже не была прежней Джулианой. Кара отправилась на свои ночные гулянки. Аори за ужином начала жаловаться:
— Я ненавижу жареные яйца.
Я ее не винил: омлет или яйцо вкрутую я еще мог выдержать, но жареное яйцо напоминало мне, что мы едим невылупившегося цыпленка.
— Хорошо, — ответила мама и выбросила содержимое тарелки Аори в мусорное ведро. — Не ешь.
Аори стала плакать.
— Гей, — обратилась она ко мне. — Сделай мне вкуснятину.
— Не смей, — сказала мама. — Гейб, я устала от ее капризов. Аори, там ведь была говядина и картошка.
— Но ведь яйцо к ним прикасалось, — захныкала Аори. Потом она впала в настоящую истерику, которая могла довести до белого каления любого взрослого.
— Марш из-за стола, — вытаскивая за руку сестру, произнесла мама. — И не возвращайся.
Она повернулась ко мне:
— Тебя тоже что-то не устраивает? Я могу помочь выбросить.
— Я просто смотрю на это шоу, — проговорил я, поднимая руки в знак того, что я сдаюсь.
Мама замахнулась на меня и едва не залепила мне пощечину. Я не мог поверить собственным глазам.
— Иди ты к черту! — закричал я. — Начала срываться на ребенке!
— Ничего подобного. Я отвела ее в комнату, и даже доктор Спок советует поступать так в подобных случаях. Я предложила ей нормальную еду, но она ее не устроила. Она постоянно ноет. Не прекращая.
Я поставил тарелку на решетку возле раковины. Мама с видимым удовлетворением подхватила ее и грохнула оземь.
— Проваливай отсюда и сам готовь себе еду, — выкрикнула она.
— Конечно, ты же почувствуешь себя настоящей мученицей, правда?
— Закрой рот и иди к себе в комнату.
— Да с удовольствием.
Я лежал на кровати и ждал обычные полчаса, когда она придет и объяснится: «Гейб, прости меня. Я устала. Я скучаю по старой жизни, когда твой отец был с нами».
Но ничего подобного в этот раз не случилось. Она не пришла.
Я знал, что ее пугает завтрашний день, который принесет тошноту, озноб, измождение. Это длилось, как правило, только два дня, но от этого маме не было легче. Однако вместо того чтобы извиниться, мама начала носиться по дому, подбирая игрушки Аори и выбрасывая их в мусорную корзину. Она приговаривала при этом, что, если Аори не может следить за собственными игрушками, она найдет ребенка, который будет более послушным и аккуратным, и отдаст ему все игрушки Аори. Я забрал сестру и уложил ее с собой. Она плакала так сильно, что ее вырвало, и мне пришлось переменить постель. «Сука неблагодарная», — думал я про себя. Но мама еще больше разошлась.
— Посмотри на себя, защитничек, — язвительно обратилась она ко мне. — Ты думаешь, что я плохая? Ты думаешь, как он? Что я утратила разум?
— Надеюсь, что временно, а не навсегда, — ответил я.
— Иди ты к черту, а его я готова послать еще дальше.
И это говорила моя мама, которая ни разу за свою жизнь не выругалась, разве что, когда увидела аварию или услышала предупреждение о наступлении торнадо.
— Завтра я уже буду валяться в постели, как растение, а ты сможешь делать, что вздумается! Радуйся!
— Мама, тебе надо лечь, — попытался успокоить ее я.
— Не надо мне ложиться. Я пролежала последние полгода. А еще совершенно случайно мой муж бросил меня ради любительницы варить джем, мой сын притворяется, что делает домашнюю работу, а дочка, как я себе представляю, пользуется репутацией первой шлюхи в городе.
— Ты забыла об Аори.
— О да. Отпрыск твоего папаши. И не последний. Что ты стоишь и смотришь на меня? Уходи! Как все эти тонущие крысы.
— Крысы с тонущего корабля, мама. Если крыса тонет, то она уже не может уходить.
— Заткнись! — кричала она, приближаясь ко мне.
Я схватил ее запястья и удерживал крепко, но она начала рыдать:
— Как же я тебя ненавижу.
— Сейчас я тебя тоже ненавижу, — признался я.
— Я ненавижу, как проходит время, которое раньше называлось жизнью.
— Мне позвонить на «Горячую линию для самоубийц»?
— Чтобы они сказали мне, что самоубийство навсегда решит мою проблему, но эта проблема окажется последним эпизодом моей жизни? Откуда им знать, что моя жизнь — как игра в кошки-мышки. Сегодня проблема с глазом. Завтра — с ногой. С левой рукой — во вторник. С правой — в среду. Что остается от меня, той, которая была до этого? — Она сжала кулаки. — О Гейб, как бы я хотела пообещать тебе, что, когда поправлюсь, или заработаю денег, куплю тебе детство заново. Знаю, что сейчас я в роли ребенка, а ты — в роли родителя. Я понимаю, что ты ощущаешь. Как бы мне хотелось изменить все! Но поверь мне, я так боюсь происходящего со мной, зная, что меня по кусочку разрушает какая-то сила. Лучше тебе этого и не представлять, сынок! — Я верю, мама, — искренне произнес я. Я понял, что она имела право взорваться. Однако она все равно не имела права относиться к нам, как к подстилкам, потому что мы были для нее единственными близкими людьми, потому что только на нас она и могла рассчитывать. С другой стороны, я понимал, насколько ей тяжело сознавать свою зависимость от тех самых людей, которые, по идее, должны быть зависимы от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108